– Ты что, умираешь? (Взволнованно) Да?!
– Ну-у-у-у-у… не совсем… хотя, наверное, да-а… Очень к этому близко.
– (Настойчиво) Тогда, в таком случае нет. Я-я-я ни черта тебя не понимаю, – немного привстала. – Я, наверное, в этом случае тупая. Что может быть такого особенного, что этим нельзя банально поделиться? Страх? Угрозы? Медицинская тайна? Чего бы там у тебя не было, это крайне по-идиотски молчать. Особенно, когда тебе стараются помочь. Хотя бы морально. Это же очень тяжело в одиночку бороться. Без поддержи. Без любви. Вообще без всего. Неужели, ты ненавидишь себя? Может, ты… не знаю, убийца? Наркоман на передозе? Боишься? Стыдно? С последним у меня опыт есть, так что вообще не вижу никакого смысла подобное скрывать. Я столько говна в жизни хлебнула, что хватит написать не одну книгу.
– Нет, – устало вздохнул. – Ни тот ни другой. – Увы…
– (Недовольно) Тогда что? Ну что? Насколько тяжело поделиться со мной? Что, в падлу? Мы же не чужие друг другу люди. Разве, тебе не хватило целого дня понять, кто я? Разве я не гожусь для такой роли?.. Недостаточно хороша или что? Объясни, пожалуйста, раз и навсегда, чтобы я больше не допытывала. Заманало…
– (Устало) Хорошо, – бегло взъерошил волосы, – у меня есть определённые проблемы и мне… страшно делиться ими. Может, не то, что стать хуже… Может вообще случиться непонятная херня. Это сложно объяснить…
– Если не хочешь, или не можешь, не говори просто… покажи…
– (Нервно) Это… как в цирке уродов. Пальцем, конечно, тыкать не станут, но поглазеть будет на что… Поверь на слово, я сам избегаю своё отражение. Не хочу видеть его… Не кромешный страх, но всё равно неприятно. (Тихо) И жутко.
– Это настолько серьёзно, что нельзя никому… показать?
– Да… Думаю да… Прости…
– (Скептически) Знаешь, – взбила одеяло, – у меня есть стойкое подозрение, что ты опять врёшь. Вот сколько ты за день солгал или недоговорил? Прямо уйма. Целая котомка гнилой плесени. Тебя что, специально кто-то подтачивает держать всё в секрете? У меня прямо очень стойкое ощущение, что так и есть. Ладно один раз не получилось. Ладно два. Так я – целый день уламываю тебя. То ты готов раскрыться, то уже в следующую секунду молчишь. Просто… нелепица какая! Такого в жизни, ну просто не бывает…
– (Грустно) Бывает…
– (Настойчиво) А я говорю – не бывает… Я же вижу по глазам, что это не так. Какой-то придурок взялся и наговорил чуши. Без разницы, кто это мог быть, но он полный… дебил. Извини, но если бы ты был социально опасным – тебя бы давно изолировали. Никто не станет за просто так рисковать людьми… Изо всей этой дряни ты забился в углу и вбил себе в голову этот бред… Кто это был? Один из наших учителей? Директор? Он на тебя надавил, да? Он?! Ну, конечно же, он! – раздражённо ударила по одеялу. – То-то вечно суёт свой нос куда ни попадя. То ему нужно страховку мутную протолкнуть, то сборы не пойми на что. У нас как будто… кормушка развелась для толстосумов. Три директора за 5 лет сменилось. Сколько можно по карманам втихую класть? Я местами, просто охреневаю. Пока каждому из членов семьи по квартире с машиной не купят, не успокоится никто. Чёртово дежавю… Наверняка это не последние его ухищрения. Только повод дай. Всё из тебя выжмут. Всё. Терпеть не могу наше руководство. Каждый следующий управленец всё нахальнее и хуже. Когда это прекратится? Никогда! Только когда причастные люди вымрут. Только так, – развела руки. – Увы.
– Нет, это не он…
– Ладно-ладно. Можешь эту рожу не покрывать. Отрицать, что он по блату некоторых учеников пропихивает, невозможно. Слепым нужно быть. Такие, как Гиль – вообще не должны существовать. Их потолок драить толчки, а не учится в престижном классе. Нормальные ребята с учёбой не справляются, а эти… уроды из года в год остаются на местах. Злости на них не хватает. Правильно, – локтями разворошила одеяло под головой. – В жопу нормативы! Эту… дефективную гниль ничем не искоренить, так что… даже не пытайся меня переубедить. Его задачи не только красть, но и лично беседовать при поступлении. Они всё о тебе знают. Всё. Где и когда учился. Грамоты какие есть. Конкурсы, общественная деятельность и прочая лабуда. Хоть косяк, хоть болячка – всё на учёте стоит. (Внезапно) Боже, – привстала, – подожди… До меня только сейчас дошло… Так это была… Мира?!
– (Отстранённо) Я тебе говорил, что она не со всеми поступает хорошо. Не знаю почему… В чём я виноват?.. Не понимаю… Ты расстроилась?
– (Растеряно) Немного, – плашмя рухнула на кровать. – Честно, не ожидала. Она так… хорошо относится ко мне. Помогает, выручает… Спасает… Наверное, во всём этом есть своё объяснение, но тут… правда не знаю… Извини меня ещё раз, – повернула набок голову. – Если не хочешь показывать, не надо. Я не стану больше мучать тебя. Если это причиняет боль… Я просто тупая, – закрыла лицо ладошками. – (Болезненно) Боже, за что… Ну за что…
– Если… это очень важно, – коснулся моей руки, – я покажу.
Наступил очень волнительный момент. После всей боли, что я причинила – Кай пересилил порог. Не простил, но хотя бы перелистнул на новую страницу.
То, что пряталось под пуговицами, повергло в шок. Лучше бы обманули, но нет. Местами жутко смотреть, но это та правда, за которой так отчаянно гналась. Нельзя давать слабину. Нельзя, иначе станет ещё хуже. Куда уж хуже…
Участок, где больше всего находилось… повреждённой ткани, располагался на правой части грудной клетки. Я… Ух-х-х… Не знаю, как объяснить… Боже… Пускай будет пятно. Оно совершенно не к месту на человеческом теле. Смотрится чужеродно, противно. Здесь явно произошло что-то не так. Тёмные, омертвевшие пласты. Пугающе натуральны. Как на живом трупе. Очаг пятна концентрируется в области рёбер. Цвет там намного страшнее и гуще… Как такое вообще возможно? Отчётливо видны синющие вены. Это не варикоз на поздней стадии. Не гангрена. Это что-то среднее между пролитыми чернилами и гематомой на полгруди. Они не пульсируют и особо не выпирают… но вот цвет, насыщенность и его длина – действительно пугают. Витки тянутся во всю ширь. Самые плотные, практически чёрные сгустки – в центре заражения. Остальные веточки ползут по всему торсу к тазу и ключицам. Где-то явно за спину дорожка идёт. Чуть слабее по бокам видны вздутые вены, но не менее редки. Теперь стало понятно, почему ниже воротника, никогда рубашка не спадает. Просто невыносимо смотреть… Мысли, приходящие на ум, одна хуже другой. Я предельно… осторожно тянусь. Хочется дотронуться, но страх… наводит на дурные мысли, оберегая от ложного выбора. Я – не могу…
– Не стоит, – коснулся предательски дрожащих пальцев. – Не надо… Теперь ты всё знаешь, – застегнул на пуговицу рубашку. – Думаю… мне лучше уйти.
– Пожалуйста, останься. Не уходи, – сжала его руку. – Мне правда страшно, но страшно не за себя. За тебя. Я не представляю, как с этим жить каждый день… Наверняка очень трудно и… больно. Я догадывалась, что с тобой явно не всё так просто, но не настолько же. (Искренне) Если в тебе осталась ещё… хоть капелька сил – расскажи, как всё было… Раздели эту боль со мной. Прошу…
Ответа не последовало. Некоторое время затишье давило на мозг, но после, будто набравшись смелости, Кай вдохнул побольше воздуха. Стартовал тяжёлый разговор:
– Честно, сам толком не знаю… Точнее, не помню, как и когда умудрился получить это добро… Думал, Мира возможно поможет, но-о… и она бессильна. В нынешнем состоянии, возможно только поддерживать. Лишь бы хуже не стало… Чёрт его знает, что это за хрень. Без понятия.
– А ты не спрашивал, – на секунду покосилась, – что это за болезнь… такая?
– Спрашивал, правда, она сама не знает… или не говорит…
– А другие врачи? Они то что? Мира же не единственная на свете.
– Ну-у-у… когда я на периодическом досмотре в больнице лежу – все молча хором пожимают плечами. Никто не знает, что со мной делать. По их выражению лиц, вообще удивительно, что я всё ещё живу.
– А тебе… больно? Или только когда касаешься? Оно же очень болезненно выглядит… Прости, – помассировала лоб. – Надо заканчивать мучить тебя.
