- А ну, бросить оружие! А то зарежу вашего командира, как барана! - заорал я на языке своей мамы. Вот уж не думал, что он мне пригодится именно в такой ситуации!
Солдаты в изумлении застыли, потом стали медленно опускать автоматы вниз. Внезапно сверху послышался легкий шорох. Я инстинктивно поднял глаза вверх и еще успел заметить стремительно падающую на меня серую фигуру. "На ветке сидел, гад!" - промелькнула последняя мысль. Удар по затылку и сознание погасло...
Интерлюдия пятая.
Высохшая, покрытая пигментными пятнами старческая рука аккуратно держала раскрытый документ. Ее обладатель, одетый в застегнутый по всем правилам, несмотря на отсутствие в старомодно обставленном кабинете посторонних, мундир, читал, шевеля губами, строчки на выученном еще в крайней молодости в разведшколе СС языке. Вражеском языке, и тогда и теперь...
- Мать Кожевникова Клара Генриховна. Понятно теперь, почему он говорит по-немецки! - кивнул старик в такт своим мыслям и отложил украшенный двуглавым орлом паспорт пленника в сторону. Немного дрожащей рукой (Паркинсон прогрессирует, увы...) взял со стола стакан чая (сумели недавно, все-таки, выпестовать пару плантаций этого крайне избалованного растения!) в красивом серебряном подстаканнике, без единого темного пятнышка на начищенной до абсолютного блеска рифленой поверхности. Правильно, ордунг должен быть во всем, даже в самых незначительных мелочах, и бессменная вот уже в течение двух десятков лет уборщица личных покоев Канцлера усвоила это твердо. Потому и продержалась на должности столько лет. А вот предыдущая такой педантичностью в работе не отличалась. Правда, ее функции только уборкой не ограничивались, за что некоторая небрежность прощалась. Но потребность в этих услугах Канцлер уже давно не испытывал. И поэтому теперь его интересует исключительно качественная уборка кабинета...
Усилием воли (с каждым годом становится все труднее сосредотачивать внимание на делах) вернулся к обдумыванию скорой встречи с пленником. Факт, что мать того - немка, поможет ли убедить шустрого полукровка (троих штурмовиков уложил при поимке, и самому начальнику разведотдела чуть горло ножом не вскрыл! Явно полученная от матери арийская кровь в нем превалирует!) пойти на полное и добровольное сотрудничество? Ведь, по предварительным данным, он попал к нам вместе с каким-то складом. А там может быть столько полезнейших для Империи вещей! Которым категорически не стоит попадать в руки этих большевистских недобитков! Не хватало еще, чтобы те сократили свое техническое отставание от Империи. Разведотдел, в кои-то веки, отлично сработал, надо наградить... Эх, если бы не потребность в рабочих руках, это гнездо недочеловеков давно уже было бы вытоптано! Жаль, нельзя пока выбомбить их поселения дотла...
Да, интересно, что же у него там на складе? Редко кто прибывает сюда хорошо "укомплектованным"! Вот нам, арийцам, повезло даже дважды. Повезло ли? Как говаривал незабвенный фельдфебель Шонке, нещадно гонявший молодых курсантов во время обучения в разведшколе СС и одновременно являвшийся непременной жертвой их же регулярных жестоких розыгрышей: "Кто будет надеяться на удачу — закончит день на внеочередном дежурстве. Это я, Шонке, вам гарантирую!". Так что удача сопровождает только достойных... Самого Шонке, однако, при ТОМ Сбросе удача сопровождала лишь наполовину. Причем совсем не на ту половину, которой покойный фельдфебель изрекал свое ежеутреннее напутствие курсантам перед началом занятий. Незабываемые события ТОЙ ночи вновь встали перед глазами девяностолетнего Канцлера...
...Шел октябрь тысяча девятьсот сорок четвертого года. Учебную разведроту дивизии СС "Мертвая Голова", закончившую последние тренировки на полигоне в Дахау, погрузили в товарный поезд для переброски на Восточный фронт. В ее составе был и свежеиспеченный двадцатилетний пулеметчик Рудольф, по кличке "Очкарик", ушедший добровольцем с третьего курса факультета экономики Берлинского университета - не мог свято веривший в нацистские идеалы талантливый юноша отсиживаться в тылу, когда красные орды на востоке подобрались уже вплотную к границам Германии. И, конечно, для службы он выбрал самые правильные войска - войска СС. Ведь туда брали только тех, кто искренне и со всей силой был предан фюреру и верил в расовое превосходство германской нации. В учебке громкие слова было принято подтверждать делом - еженедельно курсантам доставляли группу расово неполноценных узников - евреев, цыган или славян, которую молодые эсэсовцы избивали до полусмерти. А часто - и до смерти. Критерием для окончания "процедуры" являлась кровь жертвы. Тех курсантов, которых воротило от ее вида, отчисляли. Рудольф же по данному "предмету" всегда имел оценку "отлично", непременно заслуживая поощрения от командования.
"Очкарик", вместе со своим взводом и стариной Шонке в придачу, погрузился в самый конец состава. Командир взвода, фельдфебель, или, как его армейское звание официально именовали в войсках СС - обершарфюрер, устроился у задней стенки вагона, отгородив себе с помощью наваленных в кучу солдатских рюкзаков, ящиков с консервами и боеприпасами личный закуток. Остальные солдаты взвода, набившиеся в дырявый деревянный ящик на колесах как сельди в бочку - на шестом году войны вагонов катастрофически не хватало, жутко ему завидовали. Как оказалось - совершенно напрасно...
Среди ночи поезд остановился на каком-то железнодорожном узле. Рудольф, проснувшийся от тесноты и ночного холода, сквозившего из многочисленных дыр между плохо пригнанными досками обшивки товарняка, выглянул наружу. На затемненной из-за возможного налета этих ужасных заокеанских "летающих крепостей" станции не было видно практически ничего. Только изредка тонкими призрачными лентами посверкивали фонарики путевых обходчиков да со стороны головы поезда слышалась приглушенная расстоянием ругань - кто-то спорил о порядке движения составов. Снизу, из-под тележки вагона, отвратительно несло резким запахом колесной смазки, смешанным с вонью застоявшейся мочи, и экономист-недоучка предпочел вернуться внутрь.
Завистливо глянул в сторону безмятежно похрапывающего в собственном уголке Шонке, и внезапно глаза резанула ослепительная, по контрасту с почти абсолютной темнотой вагона, вспышка света. На мгновение ослепший юноша услышал оглушительный грохот, похожий на взрыв и тут же его бросило на пол ударом плотного воздуха. От проснувшихся товарищей донесся вой ужаса. Отчетливо заболели уши. "Перепонки лопнули!" - испугался "Очкарик", как будто это было самым страшным из того, что могло сейчас случиться. Сидя на вибрирующих досках пола, он приготовился умереть, посчитав, что станция подверглась ковровой бомбардировке союзников. Шансов выжить в огненном смерче не было - Рудольф недавно, вместе с другими курсантами, принимал участие в разборах завалов после варварской бомбардировки очередного немецкого города и прекрасно знал ее последствия. С ненавистью представил он мерзкие откормленные рожи американских убийц, высыпающих сейчас с высоты безопасной стратосферы свой смертоносный груз...
Однако секунды тянулись, а смерть все не приходила. Более того, грохот прекратился, да и ушам полегчало и стал различим многоголосый крик ужаса снаружи. Лишь сияние не прекращалось, но Рудольф все же осмелился чуток приоткрыть глаза. Поначалу, кроме разноцветных мелькающих полос ничего разглядеть не удавалось, но вскоре цвета немного поблекли, а мечущиеся в глазах геометрические фигуры сложились во вполне статичную картинку. И тогда он испугался не инстинктивно, как вначале, а уже очень даже осознанно...
Вся задняя часть вагона отсутствовала, ровнехонько отрезанная неведомым способом. Вместе с ней оказалось отрезано и "лежбище" фельдфебеля, включая верхнюю половину его самого. Будто гигантская пила прошлась! В образовавшийся проем виднелся лес с огромными деревьями. И все это ярко освещалось неизвестно откуда взявшимися посреди ночи солнечными лучами. Лишь свисающие с ровненького края среза окровавленные кишки несчастного Шонке портили идиллическую картину...
