4) не мог он и непосредственно извлечь все эти словоформы из опубликованных к его времени летописей и других древних памятников: большинства этих словоформ там нет; следовательно, какие-то из них он непременно должен был строить сам.

К этому разбору ныне можно добавить следующие детали.

В нарушение классических древнерусских норм в СПИ все словоформы И. дв. средн. имеют окончание -а (а не -ѣ/-и): два солнца (103); ваю храбрая сердца въ жестоцемъ харалузѣ скована, а въ буести закалена (113). В традиционных памятниках такие формы появляются лишь начиная с 3-й четверти XIII в. Но берестяные грамоты показали, что они существовали уже в XII в., ср. дъва лѣта (№ 113, 2-я пол. XII в.), 2 л

кна (№ 671, то же время). Мы знаем теперь, что это очень ранняя инновация, начавшаяся на северо-западе не позднее XII в. (см. Зализняк 1993, § 22 и ДНД2, § 3.12, конец) и в дальнейшем распространившаяся и на другие зоны.

Другое обстоятельство, заслуживающее особого внимания, состоит в том, что в некоторых пассажах СПИ формы двойственного числа (ниже даны жирным шрифтом) перемежаются формами множественного (ниже подчеркнуты), например: О моя сыновчя Игорю и Всеволоде! Рано еста начала Половецкую землю мечи цвѣлити, а себѣ славы искати. Нъ нечестно одолѣсте, нечестно бо кровь поганую пролiясте (112). И далее в том же обращении к Игорю и Всеволоду: Нъ рекосте: «Myжаимѣся сами, преднюю славу сами похитимъ, а заднюю ся сами подѣлимъ!» (116). Исаченко основной причиной считает здесь начавшееся уже в XII в. расшатывание категории двойственного числа.

Однако такое объяснение не согласуется с нынешними знаниями о статусе двойственного числа в древнерусском языке XII в. (см. ИГДРЯ 2001). В действительности множественное число могло появляться в ранних текстах вместо ожидаемого двойственного прежде всего потому, что автор не всегда имеет в виду только строго своих двух адресатов: он может мыслить их вместе со всеми, кого они возглавляют (дружиной, домочадцами и т. п.). При этом переход от одной авторской позиции к другой может совершаться очень легко. Примеры этого рода отчетливо обнаруживаются в берестяных грамотах; ср. в грамоте № 644 (1-я пол. XII в., письмо Нежки к брату Завиду, с упоминанием второго брата – Нежаты): а не сестра ѧ вамо, оже тако дѣлаете, не исправит‹е› ми ничето же (множ. число в местоимении вамо и в глаголах показывает, что Нежка имеет в виду и еще каких-то членов семьи или домочадцев); в грамоте № 603 (2-я пол. XII в., письмо к Гречину и Мирославу): вы ведаета, оже ѧ тѧже не добыле; тѧжа ваша (словоформа ваша подразумевает участие еще каких-то лиц, кроме двух адресатов).

Далее, следует отметить императив 1-го лица множ. мyжаимѣся. Исаченко допускает (как и некоторые другие комментаторы), что это испорченное 1-е лицо двойств. мужаи‹в›ѣся. С нашей точки зрения, однако, для такого исправления текста СПИ нет достаточных оснований и в нем нет необходимости. Во-первых, во фразе Myжаимѣся сами, преднюю славу сами похитимъ, а заднюю ся сами подѣлимъ! не одна только эта словоформа, а все предикаты стоят во множ. числе, и это прекрасно согласуется с тем, что исполниться мужества и добыть воинскую славу должны не только два князя, но и все их воины. Во-вторых, при мyжаимѣся (как и при последующих предикатах) стоит слово сами (множ. число); это значит, что нельзя предполагать здесь замену при переписке всего лишь одной буквы в предполагаемом первоначальном мyжаивѣся, – речь может идти только о переводе всей фразы из двойственного числа в множественное. В-третьих, словоформа мyжаимѣся находит прямую аналогию в не проливаиме кръви (Синодальный список НПЛ, [1137]{5}) и еще раз а кръви не проливаиме ([1216]; в Комиссионном списке не проливаимя). Что же касается записи глагольного окончания как мѣ (вместо -ме), то она не может здесь быть препятствием, поскольку переписчик СПИ явно имел некоторую склонность к замене -е на конце слова на -ѣ: ср. звательные формы землѣ (наряду с земле), Всеволодѣ (наряду с Всеволоде), Осмомыслѣ, вѣтрѣ, И. мн. ратаевѣ (ср. дятлове), аористы высѣдѣ, утръпѣ (вместо высѣде, утръпе); фонетического различия между е и ѣ в данной позиции у него явно не было, а букву ѣ он, по-видимому, воспринимал как более престижную.

Этот конкретный пример не отменяет, конечно, того обстоятельства, что ошибки при переписке были возможны. В поздних списках с древних сочинений встречаются ошибки в употреблении двойственного числа, несомненно принадлежащие переписчику. См., например, ИГДРЯ 2001: 167 о заменах двойственного числа, стоящего в Синодальном списке НПЛ (XIII–XIV вв.), на множественное в Комиссионном списке (XV в.). То же в Ипатьевской летописи, например: и досыти ми пересерди

оучинила еста (Ипат., основной список, [1148], л. 133 об.), и тако ложиста ба ([1160], л. 180) – в Хлебниковском списке XVI в. оучинили есте, ложиша.

Поэтому было бы почти невероятно, чтобы переписчик СПИ решительно нигде не ошибся в копировании древних форм двойственного числа. И действительно, некоторое число таких ошибок (впрочем, небольшое) в СПИ имеется. Так, почти наверное переписчику принадлежит множ. число в тiи бо два (88) и отецъ ихъ (88) вместо двойств. та бо два, отецъ ею; вероятно, так же следует интерпретировать лебедиными крылы (76) (вместо лебединыма крылома) и васъ (133) (вместо ваю). К числу других погрешностей при копировании форм двойств. числа следует отнести убуди (88) вместо убудиста (вероятно, не без влияния трех других убуди в предшествующих частях текста) и съ нимъ (103) вместо съ нима; возможно, еще подасть (103) (ср. также ниже о вероятной вставке слова два в тiи бо два храбрая Святъславлича).

Для любой из этих ошибок можно указать аналоги в рукописях XV–XVI веков. Ср., например: а тѣ два брата Ахматова (Уваровская летопись XV в., л. 199), где тѣ – форма множеств. числа; I

нъ же и Симонъ пристави блюсти вы́хода (Флав., 446б), где пристави – ошибка вместо двойств. числа пристависта (и действительно, в других списках здесь стоит пристависта).