За время подготовки к броску в грядущее Коркин тщательно продумал все детали. Для старта он облюбовал телефонную будку у ворот. Давным-давно неизвестные злоумышленники срезали трубку с телефонного аппарата, клочок земли у будки, прежде утрамбованный ногами ожидающих очереди, теперь порос жёсткой травой, дверь открывалась с трудом. Сюда Юрий Тихонович и принёс из кухни свою машину, стараясь не производить лишнего шума. В считанные минуты он расставил всё по местам и подключился к сети — в том месте, где некогда сияла, освещая телефонный диск, электрическая лампочка. Он делал всё автоматически — так бывалый солдат с закрытыми глазами собирает затвор своего карабина.

Оставалось только щёлкнуть выключателем, и у ворот скромного дома на Липовой улице произойдёт событие, которому суждено войти в историю. Гражданин Вселенной отправится в Завтра.

Однако Юрий Тихонович не думал в эти мгновения ни о величии науки, ни о прижизненной славе. Им владело единственное чувство — страх. Впервые за полгода и, как назло, именно сейчас, накануне свершения, он испугался. В голове металась леденящая душу мысль о смертельной опасности, которой он себя подвергает, замелькали перед зажмуренными глазами центрифуги и барокамеры, и из тьмы, окружавшей будку, выплыли огненные латинские буквы, предвещавшие смертельные перегрузки…

«Ещё раз обдумать, ещё раз взвесить», — бормотал Юрий Тихонович, стараясь взять себя в руки.

И он принялся рассуждать. От установки УВЧ, а тем более от телевизоров, в которых по меньшей мере дважды меняли кинескопы, ждать больших перегрузок не приходилось; да там, кстати, стоят новенькие предохранители. Другой бы, наверное, тут же успокоился. Но Юрий Тихонович кое-что смыслил в медицине, в своё время написал даже серию очерков о её достижениях — и он ясно осознал, сердцем почувствовал новую опасность: рывок во времени — и сузятся кровеносные сосуды (или расширятся? — разве упомнишь…). Закупорка, тромб, спазм. И конец. В межвременном пространстве, никем не узнанный, витает хладный труп литератора Коркина…

Пока Юрий Тихонович тихонечко, себе под нос, стенал, его осенило. Семена антиалкогольной пропаганды пали на благодатную почву и дали спасительные всходы: Коркин вспомнил, что спиртное каким-то образом влияет на сосуды. Кажется, сужает. Хотя, впрочем, скорее, расширяет. Как бы то ни было, пятьдесят на пятьдесят, что алкоголь действует в нужном направлении.

Коркин плотно прикрыл дверь будки, чуть отодвинул один телевизор и, поджав на восточный манер ноги, уселся на цементный пол. Теперь, когда колебания были позади, его движения стали точными и скупыми. Он положил на колени портфель, изъял флягу и пакет с огурцами, отвернул крышку, совершив тем самым трансформацию её в стаканчик, который через секунду оказался наполненным до краёв. И без всякого тромбоза выпить на дорожку не мешало бы. Посему Юрий Тихонович, не мешкая, опрокинул стаканчик и, задержав дыхание, наскоро заел огурчиком. На душе стало тепло и спокойно. Но ещё не совсем. Юрий Тихонович ещё раз наполнил стаканчик и ещё раз опорожнил его, закрыл флягу и замотал пакет с огурчиками, защёлкнул портфель и облегчённо прислонился к железной стене. Теперь он знал: мгновение настало.

Твёрдой рукой Коркин потянулся к панели и, подумав секунду, поставил ручку подле цифры «20», написанной цветным мелком на телевизоре: он отправлялся в двадцать лет спустя. Потом он закрыл глаза, нащупал выключатель и резко, отсекая прошлое, рванул его.

Будку тряхнуло. Коркин почувствовал, как нарастают перегрузки. Кровь прилила к голове. Оранжевые язычки пламени охватили обшивку, заголубели немытые стёкла. Тело Юрия Тихоновича стало лёгким, почти невесомым. Он поднял руку, расслабил её, и она плавно, будто нехотя, опустилась вниз, словно приказывала невидимому оркестру: тихо, тихо, ещё тише…

Пламя за стёклами погасло, исчезла вибрация. Будка немного покружилась и замерла. На дворе стоял двадцать первый век.

В ноль часов двадцать семь минут гражданин Вселенной Юрий Тихонович Коркин вышел из машины времени в неизвестность.

В двадцать первом веке было тихо и свежо. В отдалении лаяла собака, небо было усыпано созвездиями и туманностями. Знобило. Юрий Тихонович прислонился спиной к дереву и выпил ещё стаканчик. С удовлетворением отметил он два приятных факта. Во-первых, путешествие во времени не оказало ни малейшего влияния на потребительские свойства напитка. Во-вторых, он сам нисколько не пострадал, разве что чуть ослабли ноги. Зато на душе было прекрасно, хотелось петь и плакать.

Юрий Тихонович с нежностью оглядел своё временное пристанище — скромную телефонную будку. Всё так же росла перед ней трава, и сиротливо болтался обрывок шнура в блестящей оплётке. «Ишь ты,—умиленно подумал Юрий Тихонович, — за двадцать лет не удосужились трубку прицепить». И от этого знакомого факта так радостно, так привольно стало, что он не удержался и вполголоса запел.

Вот так, с песней на устах, Коркин и пошёл по улице, размахивая портфелем.

Улицы он не узнал.

По правде говоря, он не мог припомнить, когда в последний раз оказывался под открытым небом в столь поздний час. В новом для себя состоянии путешественника во времени Юрий Тихонович не испытывал страха перед ночной прогулкой. В двадцать первом веке, по его расчётам, число правонарушений сведётся к минимуму, а город будет залит огнями. Огней, правда, было негусто, но это не удивило Коркина: напротив, он с одобрением подумал, что и в эпоху всеобщего благоденствия люди экономно подходят к трате электроэнергии.

Улица выглядела непривычно. Призаборный мрак, дрожащие тени на мостовой, луна, продирающаяся сквозь облака, — всё это кого угодно могло настроить; на фантастический лад. Но Коркин, как уже отмечалось, был реалистом. Он осматривал улицу с дотошностью географа, впервые прибывшего в верховья Амазонки. Насколько позволяло скромное освещение, он вгляделся в перспективу, а затем принялся выхватывать зорким глазом частности.

«Трещины, — с тоской подумал Юрий Тихонович, — –Вот оно, разрушительное действие времени». Трещин и впрямь было много. Юрий Тихонович подошёл к стене и провёл по ней пальцем. «Прощай, мой старый дом», — с необычной для себя сентиментальностью прошептал Коркин и отправился в свой далёкий путь по сияющему асфальту.