– Ну приятно, конечно, – Богдан пригасил радость.
– И когда ты им всем скажешь, что не пойдёшь к гуманоидам? После экзаменов? Или… – Мишка заткнулся на полуслове, словно прочитал на лице Богдана ответ на ещё не заданный вопрос. – Ясно. Ты не будешь ничего говорить. А в математический вообще не собирался, да?
Эту тему они больше не поднимали. Да и вообще общались мало: «Привет». – «Пока». – «Как жизнь?» – «Нормально».
Поначалу Богдан чувствовал себя виноватым, особенно после того, как Шабрин провалил экзамен, точнее, получил результат, намертво перекрывший ему дорогу к технарям. Но постепенно чувство вины вытеснялось раздражением. С какого перепуга Шабрин решает, где Богдану учиться? Тоже мне! Ещё другом себя называл. А что облажался – сам виноват, нужно было больше заниматься, и не в последнюю неделю, а с самой осени.
Так и не успокоившись, с клокочущей внутри злостью, Богдан сдал экзамены – лучше, чем ожидал. Мама была довольна, подарила новый смартфон и велела «отдыхать на всю катушку», но Богдан вдруг скис. Затянувшаяся ссора с Мишкой – даже не ссора, а какое-то глупое недоразумение – беспокоила, как давний ушиб: ни синяка, ни шишки, а дотронешься – и хоть кричи. Богдану не хватало шабринских шуточек и его показушных обид, когда Мишка, надувший губы, становился похож на какую-нибудь бьюти-гёрл. Богдан скучал даже по возможности в очередной раз гавкнуть на Шабрина за обгрызенные ногти, что было уже полным идиотизмом.
Развалившаяся «случайная» дружба болела, как настоящая, и быстро унять эту боль не было никакой возможности. Вскоре после экзаменов Богдан увидел через кухонное окно, как Мишка вместе с родителями загружал в машину сумки и коробки. Это означало, что Шабрина, как обычно, до конца лета отправляли на дачу. Не мириться же по телефону? Тут одними словами не обойдёшься, и эмодзи, которые так любят девчонки, тоже не помогут. Надо смотреть человеку в глаза, и тогда, если повезёт, даже не придётся много говорить.
Но хуже всего было то, что и Василиса тоже пропала, как будто на самом деле была мифическим и мистическим существом. Две недели Богдан каждый день ходил по трём адресам и по очереди дежурил во всех дворах. Он подкарауливал Василису то утром, то днём, то вечером и, кажется, на всю жизнь возненавидел детские площадки, где громкоголосые мамы и бабушки пытались сделать из нормальных детей послушных роботов. Потом вдруг резко похолодало, и Богдан, три часа мотавшийся под дождём, простудился и слёг. Слабый и горячий, он валялся в кровати, глотал таблетки, литрами пил клюквенный морс, таращил в ноут слезящиеся глаза или спал, как дохлый сурок.
От этой ли слабости или от отчаяния, он поддался на мамины уговоры и согласился «провести хотя бы недельку с папой».
Поездка ожидаемо превратилась в одно сплошное мучение. Отец был недоволен всем: жёсткой курицей, которой их накормили в поезде, невкусным кофе, шумными соседями в гостинице, очередями в кассы музеев, ценами, погодой и мироустройством в целом. Из-за этого Богдан не получил ни капли удовольствия и, вспоминая ту неделю, ещё долго натыкался памятью не на хорошие моменты, которые тоже случались, а на раздражённый голос и хмурое лицо отца. Но Нижний Новгород ему понравился, как и Казань, которая оказалась шумным, весёлым, молодым и очень столичным городом.
Мама после поездки Богдана похвалила:
– Папа сказал, что ты вёл себя практически идеально и что вы ни разу не поругались.
– А что толку-то? Можно подумать, от ругани что-то изменится. Или изменится он.
– Зря ты, – мама вздохнула, – папа, конечно, человек… э-э-э… непростой, но очень ответственный и надёжный.
– Да? – скептически хмыкнул Богдан. – И чего ж тогда ты с ним развелась, раз он такой надёжный?
Она снова вздохнула и стала рассказывать про какую-то тётку на работе, у которой телефонные мошенники выманили ползарплаты, про рецепт капкейков, который дала коллега, и ещё сказала, что завтра пойдёт выкупать путёвки в Турцию.
За оставшиеся до вылета дни Богдан несколько раз сходил по Василисиным адресам, однако так и не сумел её увидеть. Но вопреки этому вдруг успокоился. В конце концов, сентябрь уже близко, теперь они с Василисой в одном классе, так что слежка и беготня по коридорам на переменах ему больше не грозят. Богдан будет смотреть на Василису каждый день с самого утра. И не только смотреть, но и слушать. Они, конечно, познакомятся, будут разговаривать и, возможно, даже подружатся. А потом… Он раз за разом одёргивал фантазию, обрезал ей крылья, чтоб не забралась на совсем уж немыслимые высоты, но получалось плохо, и от возможного «потом» становилось то холодно, то жарко, то вообще как-то обморочно.
Из отпуска они с мамой вернулись за неделю до начала учебного года. Нужно было суетиться: покупать тетради и ручки, проводить ревизию одежды и обуви. Все выходные они ходили по магазинам. Устали, взмокли, потратили кучу денег и объелись мороженым. Во дворы, где жила Василиса, Богдан намеренно не ходил: уговорил себя, что не стоит торопиться. Но за трое суток до первого сентября поставил себе на мобильном три будильника сразу, и на пораньше. Он знает, откуда она пойдёт в школу. И проводит её от дверей до дверей – как раньше, неслышно и незримо.
От кого: Марта Брянцева <[email protected]>
Кому: Алексей Петров <[email protected]>
Тема: Просто так – 5
Здравствуй! Я молодец, правда? Держала паузу не меньше месяца. Посмотрела сейчас: в прошлый раз было совсем коротко, так что теперь потерпи и не сердись. В общем, я теперь училка. Сама не верю, но факт. Две недели уже! И даже ещё не подала заявление об уходе и ни разу не заплакала. Оно и понятно: кто такие дети по сравнению со скандальными продюсерами, криворукими операторами и неграмотными редакторами? Ангелы и лапочки – вот кто. Особенно маленькие. Мне, конечно, пришлось взять не только старших, то есть гуманитарный класс, но и пятиклашек. И они все поголовно нежные, славные, совершенно плюшевые, даже те, кто считаются хулиганами. Мне кажется, если б я спросила, кто хочет на ручки, все бы подбежали, даже мальчишки. И делятся всем. Просто всем, что у них есть! У меня ручка потекла – через секунду пять человек стояли у моего стола с пеналами в руках: берите, Марта Валентиновна, пожалуйста, у нас много! Конфетами на переменах угощают, сухариками какими-то. Один мальчик даже предложил откусить от его яблока, но, думаю, всё-таки пошутил. Что тоже хорошо:) Они вообще всё время едят, постоянно! Приходят на урок с недожёванными кусками за щекой. В один из первых дней был случай, за который мне до сих пор стыдно. Звонок прозвенел, расселись они по партам. Улыбаются, переговариваются, ёрзают – не успокоились ещё после беготни. И смотрю, мальчик один явно не доел что-то, щека раздута, как будто там пончик. Я их всех попросила быстренько проглотить то, что не успели дожевать на перемене. Они головами кивают, но никто не жуёт, и мальчик этот тоже делает вид, что мои слова его не касаются. Я спрашиваю: а ты? Что у тебя за щекой? А он без злобы, без обиды, совершенно спокойно отвечает: ничего у меня нет, просто щека такая. Оказалось, правда: одна щека толще другой в два раза. Я извинилась, конечно. Но всё равно стыдно перед ними, плюшевыми.
А старшие – совсем другие. Из разных материалов. Но одна девочка тебе как художнику понравилась бы, я уверена. Не скажу, что красавица. Не уродина, нет, но классической красоткой не назовёшь. У них в классе есть гораздо более эффектные девицы. А эта… Высокий лоб, глаза широко расставлены, возможно, даже слишком. И рот – крупный, выразительный. Немного великоват, кажется, но это её не портит. И всё настолько гармонично и тонко сочетается, что даже завораживает. И косы у неё. Косы! Вообще, вся как будто не из нашего времени. Знаешь, я недавно наткнулась на подборку фотографий. Какой-то никому не известный человек снимал в шестидесятых и семидесятых соседей то ли по селу, то ли по небольшому городу. На фоне ковров, заборов, садов, просто натянутой тряпки – для красоты. Там такие лица! Боже мой, такие! Невероятные! Эта девочка будто оттуда. Если же про материал говорить, она снаружи (в переносном смысле, конечно) вроде мягкая, гладкая, как шёлк, а внутри – сталь.
