— Нет, нет, не нужно передо мной извиняться, — мягко сказала Мазу. — Я не придаю большого значения внешнему виду. Разве это не показатель того, что считаешь важным ты?
— Ты часто судишь людей по внешности? — спросил женский голос из-за спины Робин.
— Я... я полагаю...
— «Предположение» — метод обмана, — фыркнул Кайл.
— Ты либо судишь, либо нет, — заметил Амандип.
— Тогда... да, судила, — сказала Робин. — Когда я работала в PR-агентстве, была тенденция...
— Забудь про тенденции, — прогремел Уолтер. — Забудь про пиар! Что ты сделала? Что сказала?
— Я помню, как сказала, что клиентка кажется слишком толстой в своем платье, — тут же придумала Робин, — она услышала меня, и я почувствовала себя ужасно виноватой.
На нее обрушилась буря насмешек. Тайо, сидевший рядом с матерью, был единственным, кто хранил молчание, но, наблюдая за Робин, он улыбался.
— Ты чувствовала себя ужасно, Ровена? — тихо спросила Мазу. — Или ты просто приводишь нам символические примеры, чтобы не признаваться в настоящем стыде?
— Я...
— Почему не состоялась твоя свадьба, Ровена?
— Я... мы много ругались.
— Чья это была вина? — требовательно спросила Вивьен.
— Моя, — в отчаянии произнесла Робин.
— Из-за чего вы ругались? — спросил Амандип.
«Между твоей собственной жизнью и жизнью Ровены не должно быть никакого сходства», — говорил Страйк, но ему не приходилось быть на ее месте, не доводилось придумывать историю на ходу, плохо соображая от усталости и страха.
— Я... думала, что мой жених был вроде как… у него не было нормальной работы, он мало зарабатывал...
Она отзеркалила правду: это Мэтью жаловался на ее низкую зарплату, когда она начала работать на Страйка, это Мэтью считал частный сыск смехотворной профессией.
Остальные участники группы начали выкрикивать обзывательства, их голоса эхом отражались от темных стен, и Робин смогла разобрать лишь несколько отдельных слов: корыстная гребаная сука, золотоискательница, алчная шлюха. Улыбка Тайо стала еще шире.
— Конкретнее, что ты сказала своему жениху, — потребовал Уолтер.
— Что начальница использовала его в своих интересах...
— Точные слова.
— «Она использует тебя в своих интересах», «она держит тебя только потому, что ты дешевка»...
Пока они насмехались над ней и оскорбляли, она вспоминала, что во время их брака Мэтью говорил о Страйке.
— «Ты ей нравишься», «всего лишь вопрос времени, когда она сделает первый шаг»…
Теперь сидящие кружком люди начали выкрикивать:
— Контролирующая корова!
— Ревнивая, эгоцентричная...
— Заносчивая, эгоистичная сука!
— Продолжай, — сказала Мазу Робин.
— ...а ему нравилась эта работа, — во рту у Робин так пересохло, что губы липли к зубам, — и я прилагала все силы, чтобы он бросил ее...
Выкрики становились все громче, эхом отражаясь от стен храма. В тусклом свете она могла видеть указывающие на нее пальцы, блики зубов и продолжавшего улыбаться Тайо. Робин знала, что должна была заплакать, что милосердие приходит только после того, как человек в центре круга сломается, но, несмотря на то, что перед глазами у нее уже плясали «звездочки», что-то в ней упрямо сопротивлялось.
Сейчас круг решил покопаться в интимных деталях и безобразных сценах. Робин приукрасила отдельные моменты своего брака, поменяв местами их с Мэтью позиции: теперь именно она считала, что ее партнер слишком часто идет на риск.
— Какой риск? — потребовал Амандип. — В чем заключалась его работа?
— Он был своего рода...
Но Робин не могла сообразить: какая рискованная работа могла быть у ее воображаемого партнера?
— ...Я не имею в виду физический риск, скорее, он жертвовал нашей финансовой безопасностью...
— Деньги очень важны для тебя, не так ли, Ровена? — выкрикнула Мазу поверх продолжающегося потока оскорблений со стороны круга.
— Думаю, так и было до моего приезда сюда...
Выкрики становились все более унизительными: группа не верила, что она изменилась. В течение целой минуты Мазу позволяла оскорблениям обрушиваться на Робин. Голоса эхом отражались от темных стен, она была никчемной, жалкой, трусливой снобкой, самовлюбленной, достойной презрения материалисткой…
Краем глаза она увидела высоко над собой, на балконе, огибающем храм, что-то белое и светящееся. Вивьен вскрикнула и вскочила со своего места, показывая пальцем:
— Смотрите! Смотрите! Там, наверху! Маленькая девочка смотрит на нас! Я видела ее!
— Это, должно быть, Дайю, — спокойно произнесла Мазу, взглянув на опустевший балкон. — Иногда она является, когда психическая энергия особенно сильна. Или, может прийти в качестве предупреждения.
Воцарилась тишина. Группа была встревожена. Одни продолжали смотреть на балкон, другие оглядывались через плечо, словно опасаясь, что дух подплывет ближе. Робин чувствовала, как глухие удары сердца отдаются у нее где-то в горле.
— Что в конце концов заставило твоего жениха разорвать отношения, Ровена? — спросила Мазу.
Робин открыла было рот, потом закрыла. В данной ситуации она не могла, не хотела использовать Мэтью в качестве примера. Она отказывалась притворяться, что спала с кем-то другим.
— Давай! — рявкнул Уолтер. — Выкладывай!
— Она пытается что-то придумать, — усмехнулась Вивьен.
— Скажи нам правду! — сказал Амандип, его глаза блестели сквозь стекла очков. — Ничего, кроме правды!
— Я солгала ему, — хрипло произнесла Робин. — Его мать умерла, и я солгала, что смогу вернуться вовремя и помочь с похоронами, потому что мне хотелось кое-что сделать на работе.
— Ты эгоистичная, зацикленная на себе сука, — выплюнул Кайл.
— Кусок дерьма, — заключила Вивьен.
Из глаз Робин потекли горячие слезы. Больше не притворяясь, она согнулась пополам. Стыд был настоящим: как Робин и сказала, она действительно солгала Мэтью, и потом несколько месяцев чувствовала себя виноватой. Какофония оскорблений и колкостей группы продолжалась до тех пор, пока Робин трепеща от ужаса не услышала, как к ним, громче всех остальных, присоединился высокий детский голос.
— Ты отвратительна. Ты отвратительный человек.
Сцена накренилась. Вскрикнув, Робин боком упала с зашатавшегося стула. Остальные участники круга тоже потеряли равновесие: они так же, как и она, падали со своих качающихся стульев. Уолтер, завопив от боли, рухнул на землю. Ножка стула Кайла задела плечо Робин, когда она заскользила по гладкой поверхности отъехавшей крышки и удержалась от падения в открывшуюся перед ней полоску черной воды, успев вытянуть руку и упереться в бортик бассейна.
— О боже мой, о боже мой, — запричитала Вивьен, ползком продвигаясь к краю бассейна шириной с полметра, где невозмутимо стояли Мазу и Тайо.
Все прилагали усилия, чтобы не упасть со скользкой, наклоненной поверхности: похоже, собравшиеся испытывали ужас перед погружением в темную воду, казавшуюся такой приветливой во время их крещения. Большинство участников группы помогали друг другу, но никто не подал руки Робин, и ей пришлось в одиночку перебираться на бортик. Плечо у нее болело в том месте, куда пришелся удар стулом. Когда все сошли с наклоненной сцены, Мазу взмахнула рукой. Крышка, скрывающая воду, плавно вернулась на место, и в храме зажегся свет.
— Дайю очень чувствительна к определенным видам дурных поступков, — сказала Мазу, не сводя темных глаз с Робин, которая стояла со следами слез на лице и переводила дыхание. — Ее так и не похоронили, поэтому она особенно трепетно относится к святости ритуалов, связанных со смертью.
Хотя большинство товарищей из группы Робин выглядели просто испуганными и продолжали оглядываться в поисках новых признаков Дайю, некоторые из них обвиняюще смотрели на Робин. Она не смогла найти в себе силы сказать, что на самом деле присутствовала на похоронах матери Мэтью. Робин была уверена, что любая попытка самозащиты только ухудшит ситуацию.
— На этом мы закончим Откровение, — сказала Мазу. — Когда Дайю является нам в храме, предметы могут представлять опасность. Вы можете идти обедать.
