— Отвар-то? Моих, моих, хозяйка-то с вами сидела, — голос Огневика из раздумий тяжких вывел. Дух уж горшочек с густым варевом ему протягивал.

— Подожди ты с едой-то. Ответь сперва: твоих рук дело?

— Какое такое дело, хозяин? — шаркнул ножкой Огневик, а сам все горшочек Редрику в руки продолжал упорно впихивать.

— Не придуривайся, — Редрик горшочек отстранил.

— Как придуриваться-то, ежели в толк не возьму, о чем это вы! — дух возмущенно всеми искорками засверкал. Знай его Редрик хуже, обязательно бы поверил.

— Огневик, — только и сказал.

Дух упрямо голову вскинул.

— Вот хотите — в реке топите, хотите — водицей обливайте, да только куда ж это годится, когда ссоры да разлады в моих владениях! А перед охранителями позор какой, они ж сразу решат, ежели только заподозрят чего, что я со своими, значится, обязанностями не справляюсь, и уж тогда-то…

— Кончай голосить, — оборвал его Редрик. — Что ты причастен к тому, что лежу тут как недужный, то мне и так ведомо.

Дух отрицать не стал.

— А это оттого, что буйствовать меньше надобно. Тогда и трещины да разломы появляться перестанут там, где им не место. И это я не только про стены.

— Уймись и про одеяльце расскажи, — велел Редрик, скрывая раздражение и от горшочка варева уворачиваясь, который Огневик ему разве что в лицо не совал. — Да обожди ты со своим бульоном! — проворчал, вставая. Иного способа от навязчивого духа не видел избавиться.

Покачнулся, потому как кузня перед глазами закружилась в хороводе. Ухватился за стену, зажмурил глаза, а когда открыл, все на привычные места встало. Разозлился, потому как за три десятка лет позабыл, что это такое — хворым быть.

В тот же миг приметил: в кузне подметено, вещицы все расставлены, где им место, а камней у двери как не бывало. Только трещина над дверью так и змеилась.

— Камни кто таскал? — спросил.

— Кто раскрошил, тот и таскал, — буркнул дух. — А остальное уж хозяйка прибрала. Пыли тут намела столько, что я цельный день чихал да кашлял.

— Сказочник, — проворчал Редрик и тут же, пока Огневик опять тараторить не начал, спросил: — Одеяльце вышитое помнишь?

— Одеяльце? Какое такое одеяльце? — заюлил Огневик, а сам с горшочком в руках к дверям попятился. — Ежели холодно вам, хозяин, сейчас принесу одеяло-то. Есть у меня одно, теплое, на такой случай как раз, хотя уж и не скажу, когда в последний раз доставал его. Но вы не подумайте, я его просушу немедля, обернусь в один миг, и соскучать не успеете.

— Не припомню, чтоб посылал тебя куда. Да и не о том спрашиваю.

— А о чем же? Вы б, хозяин, вернулись в постель, рано встали. Головой-то сильно, кажись, приложились, — залепетал дух, а сам все к дверям отступал.

— Дитя у Весты было? — спросил Редрик тихо. Но что-то, видать, в голосе такое было, что Огневик на месте замер.

— Так ведь… того-самого… откуда ж…

— Оттуда ж, — отрезал Редрик.

— Хозяин…

— Рассказывай. С начала самого.

— Э-хе-хех, — вздохнул дух протяжно, переступил с ноги на ногу, горшочек на верстак пристроил, пробубнил что-то, опасливо глянул на Редрика.

— Ну? — поторопил тот.

Дух еще немного повздыхал, но все ж заговорил:

— Хозяйка моя прежняя такая радостная ходила, когда поняла, что дитя у них с хозяином вулкана будет.

— Выходит, она… — не смог Редрик договорить, слова с языка не шли, но дух и так понял, что он сказать хотел. Кивнул огненной головой.

— Так все и было, хозяин, так и было…

Редрик стоял, о стену опираясь. Кузня-то перед глазами больше не крутилась, а вот мысли сновали, что дикие пчелы. И голова от них точно так же гудела. Себя на том поймал, что не о Весте думает, а о Лиссе. Выходит, ничего ей не грозит. Выходит, ее жизнь от прихоти Изначального Огня больше не зависит. Застучало сердце под ребрами с надеждой, радостно.

— И ни единого раза за три десятка лет ты не сподобился сказать мне о том! — кинул свирепый взгляд на Огневика.

— А я что? — едва ль не подпрыгнул дух на месте от возмущения. — Мое дело маленькое — хозяину вулкана служить. Прежнему служил, теперь вот вам. Упрекнуть меня не в чем. Вот ежели завтра кто другой заместо вас придет, да новым хозяином вулкана станет, тогда уж и…

— Хорош трещать. Дальше рассказывай.

— Да что там рассказывать… В лечении не силен я, а то б, оно конечно, помог… Младенец-то на свет появился в срок, а вот супруга хозяина прежнего все силы отдала, чтоб жизнь ему — ей, точнее, — дать. Разродилась она тяжко, после того как день да ночь промучилась. Так ослабела бедняжка, что никакой самый умелый лекарь ее б не спас. Да и как тут лекаря позовешь… Хозяин-то прежний совсем обезумел от горя, не до дитя ему было. Отмахнулся, помню, от меня, будто я муха какая, да так и сказал, чтоб младенца ему на глаза не показывал. А потом-то и вы, хозяин, в гору заявились. Я как увидал вас на склоне горы с мечом тем сверкающим… Я ж, того-самого, не по злому умыслу дитя унес, а чтоб уберечь.

— От меня, хочешь сказать? — недоверчиво Редрик протянул.

Огневик глаза отвел, но говорить продолжил твердо:

— В одеяльце дитя завернул вышитое, что хозяйка готовила, пока на сносях была, другим — из сыромятной кожи — обернул, дабы не обжечь ненароком, и снес в селение, оставил у подножия дерева. Растет там одно у Ильштара-то, корни у него сплелись что колыбель. Там дитя мирно спящее и оставил. Я, того-самого, решил, что, покуда вы с хозяином кулаками машете, мы там и переждем. А уж потом, как увидал, что из горы-то черный дым повалил, припустил обратно. Когда в гору вернулся, там уж… вы хозяином-то стали… А мой удел — хозяину вулкана служить, про то я уже говорил. Так, того-самого, все и было.

— А дитя? — голос Редрика не слушался.

— Я в ту же ночь к дереву вернулся, а дитя там и не было… По селению всю ночь сновал, искал, да так и не нашел. Решил, что подобрал кто, да в семью взял. А после случившегося-то подумал, так еще и лучше все устроилось.

Редрик только головой покачал. Вот уж правду говорят, что пути богов так витиеваты да запутаны, что и злые духи ноги поломают. Однако ж все никак поверить не мог, что Лисса — дочь Весты и хозяина вулкана прежнего. Посмеялись над ним боги, жестоко посмеялись… Все, что до того было, как правду узнал, казалось теперь и неважным вовсе.

Заметался по кузне.

Как же он правду рассказать Лиссе сможет? Ведь он ее отца лишил… Отнял родной очаг, тот, что первым дается… Невзлюбили его боги, крепко невзлюбили.

— Лисса, Лисса… — бормотал, расхаживая от одной стены до другой.

— Того-самого, хозяин… — Огневик его окликнул.

Редрик на него взгляд перевел.

— Лиссе ничего не говори. Ни слова.

— А хозяйке-то что за дело до случившегося столько лет назад? — протянул дух удивленно.

— Поклянись, что от тебя она про ту ночь ничего не узнает.

— Изначальным Огнем клянусь, — тряхнул головой Огневик. — А ежели узнать позволите: отчего скрытность такая?

«Я ее отца погубил, думаешь, простит мне такое?» — едва не сказал. Не успел.

— Редрик, — услышал тихое и радостное.

Сердце подскочило к горлу, а потом вниз ухнуло. Обернулся — в дверях супруга его стоит, на устах улыбка сияет, согревает выстывшую кузню.

— Смотри, что ко мне вернулось, — прошептала почти. — Алана уберегла.

Редрик только тогда приметил, что к груди его супруга прижимает одеяльце детское. То самое, что в колыбели видел, пока в бреду метался. Теперь-то уж сомнений никаких не осталось. Перед ним дочь Весты и прежнего хозяина вулкана стояла, его супруга, с которой они Изначальным Огнем венчаны.

— Лисса, — прошептал одними губами, а она рванулась к нему, спрятала лицо на груди, прижалась всем телом.

— Знаю я, что ты для меня сделал, Редрик. Все знаю. Алана рассказала, — проговорила глухо, но радостно. — Ты бы сразу объяснил, я бы поняла…

Редрик вздохнул только и руками стан супруги обвил, зажмурился крепко, зарылся носом в копну волос, втянул сладкий аромат сдобы. Вот так бы и стоять, ни о чем не думая, просто обнимать да чувствовать всей кожей ее присутствие.