Мне стоило догадаться, что этот агрессивный, пронизанный гневом, требовательный вопрос не так прост.

– У меня есть все, что нужно, – говорю я. – И я не только про еду. А вообще про все. Больше никуда не хочу уезжать. Хочу жить здесь, вот и все.

– То есть всего этого, – говорит она, разводя руки, – тебе достаточно?

– К чему ты клонишь? Не забывай, мне пришлось улететь, а ты осталась дома. Знаешь, Грета, там, наверху, было нелегко.

– Ты когда-нибудь задумывался о том, каково мне приходится? До, во время и после твоего отъезда? Тебе никогда не приходило в голову, что я существую не только для того, чтобы заботиться о тебе? Ты даже не замечаешь, что я изменилась.

– Конечно замечаю. И ненавижу это. Меня бесит, что ты изменилась. Я хочу, чтобы ты стала такой, как раньше, Грета. Вот чего я хочу.

– Вот как, значит. Вот чего ты на самом деле хочешь.

– Да. Все это время ты жила с монстром. Но все закончилось. Неужели ты просто не можешь принять, что я вернулся? У нас есть все, что нужно, и я больше никогда и никуда не уеду. Об этом можешь не беспокоиться. Наша жизнь вернулась на круги своя.

– Нет, – говорит она. – Твоя жизнь вернулась на круги своя. Эта жизнь – для тебя.

Я жду, что она продолжит, скажет что-то еще, закричит. Но вместо этого она уходит с кухни.

– Грета! – я кричу ей вслед. – Ты трахалась с той штукой?

Я слышу, как открывается входная дверь. А потом с силой захлопывается.

Просыпаюсь я внезапно. Выныриваю из глубокого, спокойного сна. Я видел много снов. Похоже, отключился на несколько часов. Вскоре я понимаю, что в постели я один. Греты рядом нет.

Я кладу руку на ее половину. Простынь холодная. Она вообще ложилась?

Я вижу свет, он идет из окна. Встаю, подхожу к окну, чтобы увидеть источник. Пожар. Не крупный, но прямо у дома. Грета тоже на улице: она стоит в паре метров от огня, смотрит на него.

– Грета! – зову я, затем бегу вниз по лестнице и вылетаю через входную дверь. – Ты что творишь? – кричу я, подходя к огню.

Я хватаю лопату с крыльца и начинаю бить по горящему предмету. Что-то деревянное. Я пытаюсь разломать штуковину, засыпать ее землей.

– Ты с ума сошла? Возьми уже себя в руки!

Я пинаю сапогом кусок горящего дерева. Это стул от пианино. Я соорудил этот стул для нее. Много лет назад. Она вынесла его из подвала.

– Какого черта ты творишь? Зачем жечь стул?

– Извини, – говорит она. Ее глаза горят. Она пристально смотрит на тлеющие угли. – Надо было тебя предупредить.

Она не смотрит на меня.

– Пора тебе уже взять себя в руки. Я серьезно. Ты вредишь себе и подвергаешь себя опасности! Посмотри на меня. Так больше продолжаться не может!

– Ты прав, – потворяет она. – Не может.

Я хожу на работу. Возвращаюсь домой. Ем. Кормлю куриц зерном. Ложусь спать. В нашу жизнь вернулся порядок, но на это ушло много месяцев.

Над домом еще надо поработать – так, по мелочи. Иногда мы ужинаем вместе, но чаще я ем один. Почти каждый вечер мы сидим в разных комнатах, утыкаясь в свои экраны. На следующий день все повторяется.

Но я приспособился. Приспособился к новым условиям. И физически, и психологически. Больше никаких сюрпризов. Так что я не жалуюсь. Впечатлений я уже набрался достаточно, на всю оставшуюся жизнь.

Мы больше не ругаемся. Вошли, так сказать, в состояние покоя, и меня это вполне устраивает. Тишина в доме – не так уж и плохо. Всегда предпочту тишину ссорам и крикам. К тому же на перепалки у нас больше нет сил. У Греты был тяжелый период. Ну и что? Все мы переживаем трудные времена. Никто не совершенен. Не существует идеальных отношений.

Я прихожу в себя, открываю глаза. Еще утро, очень раннее. В открытое окно проникают первые лучи дневного света. Обожаю это время суток. Наверное, раннее утро я люблю больше всего.

Потягиваюсь, закидываю руки за голову, вытягиваю ноги так, что они вылезают за край кровати.

– Доброе утро, – говорит Грета.

Я оборачиваюсь.

Она сидит в кресле у стены. Она одета, но голова обернута красным полотенцем, будто она только из душа. Не помню, когда в последний раз слышал от нее «доброе утро».

– Давно ты там сидишь? – спрашиваю я.

– Нет, совсем недолго.

Она выглядит хорошо отдохнувшей, расслабленной. Собранной и спокойной.

– Здорово, что сегодня у меня выходной, – говорю я. – Могу еще немного поваляться.

– Поваляйся, почему бы и нет? У меня для тебя кое-что есть. Оставила на кухонном столе.

– Для меня? Может, просто отдашь, когда я проснусь?

– Нет. Я пойду прогуляюсь.

Она встает и потирает обеими руками голову, потом снимает влажное полотенце и вешает его на спинку стула.

– Пока.

– Ага, увидимся позже, – отвечаю я, накрывая лицо подушкой.

Так долго я еще никогда не спал. Думал, что после ухода Греты не смогу заснуть, но все-таки получилось. Мне приснился эротический сон. Я трахался с Гретой прямо на полу спальни. Мы были без ума друг от друга. Когда я просыпаюсь, я жалею, что ее нет рядом, потому что мне очень хочется воплотить этот сон в реальность.

Я вспоминаю наш короткий, но приятный утренний разговор и успокаиваюсь. Буду считать его первым признаком того, что она приходит в себя, что она понимает: ей здесь хорошо. На сегодня у меня нет никаких планов, не нужно выходить из дома. Могу просто слоняться без дела. Провести день для себя.

Прежде чем уйти, Грета заварила кофе. Очень мило с ее стороны. Я наливаю себе чашку кофе и опираюсь на столешницу. Только собираюсь сделать первый глоток, как тут же останавливаюсь. Я совсем забыл, что она мне сказала. Она ведь что-то для меня оставила. Точно. Так и есть: на столешнице рядом с кофеваркой лежит конверт с надписью «Джуниор».

Я ставлю чашку и беру письмо. Хватаю нож из сушилки, чтобы разрезать конверт. Внутри записка. Сложенная бумажка. Я достаю ее, разворачиваю и кручу в руках.

Странно. В записке ничего. Совсем ничего. Ни с одной, ни с другой стороны. Она пустая.

Весь день я провожу на улице. В основном в сарае: заменяю черепицу на крыше, меняю опилки в куриных гнездах.

Когда я возвращаюсь в дом, Грета уже там. Она сидит в гостиной, спиной к двери. Смотрит в окно. Ее не было весь день. Часов восемь, может, больше. Я не заметил, как она вернулась, да и она никак не объявила о своем возвращении.

– Ты мне утром записку оставила. Пустую.

Прежде чем я успеваю добавить что-то еще, Грета начинает говорить, не оборачиваясь.

Смотри. У нас гости.

Я смотрю за нее, в окно, на подъездную дорожку: ее освещают зеленые фары автомобиля.

Ты кого-то ждешь? Спрашивает она.

– Нет, – отвечаю я.

Мы смотрим, как черная машина подъезжает к дому. Паркуется у крыльца. Двигатель глохнет, и в ту же секунду открывается дверь. Из машины выходит Терренс. Он идет к крыльцу. Я направляюсь к входной двери и открываю ее как раз в тот момент, когда он собирается постучать.

– Джуниор, – говорит он. – Рад тебя видеть. Здравствуй, Грета.

Я оглядываюсь через плечо. Грета стоит у меня за спиной. Она сцепила руки в замок и тепло улыбается Терренсу.

Привет, говорит она. Рада снова тебя видеть.

– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я.

– Давненько не виделись, Джуниор. Решил заскочить, проведать, как у вас дела. Как у вас жизнь. Вы стали частью семьи OuterMore, а семья – это навсегда.

Зайдешь? Спрашивает Грета.

– Нет, все нормально. Вижу, у вас все хорошо, никаких проблем.

У нас все замечательно, говорит Грета. Я как раз собиралась готовить ужин.

– А ты, Джуниор? Что скажешь? Все в порядке?

Я встречаюсь взглядом с Гретой.

– Да, наконец-то все возвращается в нормальное русло.

И я ни капли не сомневаюсь в своих словах. Грета улыбается мне. Нежной, воодушевленной улыбкой. В этот момент мне кажется, что черная полоса закончилась. Что Грета, наконец, смирилась.