Мы не целовались.

Она лежит на спине и смотрит в потолок.

– Почему люди остаются вместе? – спрашивает она через несколько минут.

В смысле в долгосрочных отношениях?

– В браке, – уточняет она.

Потому что любят друг друга, потому что выбрали друг друга. Взаимоподдержка. Брак дает ощущение комфорта, безопасности.

– Нет. Люди решают быть вместе, потому что этого от них ждут, потому что других вариантов они не знают. Они пытаются работать над отношениями, терпят и в конечном итоге живут как будто под моральным наркозом. Живут, но ничего не чувствуют. И чем больше я об этом думаю, тем больше мне кажется, что нет ничего хуже такой жизни. Отчужденной, неизменной. Такая жизнь безнравственна.

Я чувствую, думаю я. И отчуждения у меня нет.

Брак – тяжелый труд, говорю я. Надо прилагать много усилий, чтобы жить долгое время с другим человеком. Нельзя просто сдаться, когда тебе тяжело.

Она перекатывается на бок.

– Я знаю, ты веришь в свои слова. В принципе, может, ты и прав. Но я не про, что надо сдаваться, когда тяжело. А о том, как нам приходится держаться за то, что давно прогнило.

Что давно прогнило, повторяю я про себя.

Надеюсь, это не намек на наши отношения, говорю я. Очень на это надеюсь. Тебе ведь понравилось, чем мы только что занимались?

Она касается моей руки.

– Об этом можешь не беспокоиться. Все было прекрасно. Все прошло как надо.

Грета, в последнее время я чувствую к тебе что-то настоящее. Что-то новое и невероятное. Не могу даже описать.

Она кладет руку мне на живот.

– Попробуй, – предлагает она. – На что это чувство похоже?

В мире так много всего, Грета, так много предметов, вещей и людей. Те же цветущие поля канолы и все, что в них обитает. Зерно на заводе. Или город и все, что там есть – магазины, квартиры, машины. Все эти экраны у людей. Вообще всего, любого объекта, который ты можешь себе представить, слишком много. Но ты одна такая, и это чудо.

Она ничего не говорит, придвигается ближе и обнимает меня за талию. Затем наклоняется и целует мою обнаженную грудь. И лежит, прижавшись ко мне. Я закрываю глаза. Хочу отпечатать этот момент в памяти и вспоминать его, когда улечу.

– Прошлой ночью мне приснился кошмар, – говорит она пару минут спустя. – Очень реалистичный. И ужасный. Мне с самого начала было страшно. Я знала, что это сон. У меня было осознанное сновидение: я могла делать все, что хотела, вроде как могла все контролировать, но легче от этого не стало. Я находилась в большой комнате. Видела стены, границы, но еще знала, что комната бесконечная. Я была в безграничном пространстве, но никуда не могла пойти.

Ужас какой, говорю я.

– И самое худшее – я хочу, чтобы ты это понял, – я была не одна. Самое ужасное – я была там не одна.

Они оба спят. Грета и Терренс. И мне бы стоило. Не знаю, сколько времени, но уже поздно. Стоит глубокая ночь. Но я не устал. В доме тихо. Но не бесшумно. После того, как провел в кресле столько ночей, я понял, что ни один дом, даже в такое позднее время, не замолкает. Надо только прислушаться.

Даже сейчас, в темноте, все мне кажется ясным и четким, потому что мой разум прояснился. С каждым часом я все больше и больше ощущаю себя самим собой, все больше и больше понимаю, кто я такой, чему не уделял достаточно внимания.

После слов Греты о браке мысли у меня в голове понеслись галопом. Она рассказала мне о своих чувствах, о своих тревогах, и все же я знаю, что мы с Гретой – одна команда. Мы стали лучше благодаря друг другу, несмотря на все то, что она наговорила. Вот что такое брак. Мне стоило так ей и сказать, когда она подняла эту тему. У нас разные роли, разные сильные стороны, но мы полагаемся друг на друга. Я спокоен за будущее, потому что знаю, что она всегда будет рядом. Мы нужны друг другу.

Я – корабль, рассекающий волны. Грета – якорь. Мой якорь. Моя сила, моя стабильность.

Я двигаю кресло и поворачиваю его к стене. Предпочитаю сидеть именно так. Если кто-то войдет в комнату, то не сможет увидеть мое лицо, не поймет, хмурюсь я или улыбаюсь, не поймет, открыты мои глаза или закрыты. Им придется пройти ко мне, в дальний угол комнаты, чтобы увидеть. Терренсу то есть. Терренс не сможет увидеть выражение моего лица. Точнее, не сразу.

Корабль не может без якоря. Вода сметет его с верного пути, и он потеряется в море. Вот что мне тоже следовало сказать, когда мы лежали в постели. От этих слов она бы почувствовала себя намного лучше. Я уверен. Они бы напомнили ей о нашей связи.

Моя гипотеза на самом деле больше не гипотеза. Гипотеза – это предположение, а я докопался до правды. Я теперь все понимаю. И намерен доказать, что Терренс нам не друг. И никогда им не был.

Стоит об этом рассказывать Грете или нет? Интересно, может, она сама догадалась? Чем больше я убеждаю себя в том, что он представляет угрозу, тем меньше мне хочется ей говорить. Меньше всего хочу пугать ее, расстраивать. Она не сможет спать. Будет себя накручивать.

Не буду ей говорить. Для ее же блага. Если она ничего не знает, то ей ничего не может навредить.

Терренс хочет то, что есть у меня. Вот почему он живет на втором этаже, а я сплю в кресле. Вот почему он готовит завтраки, ходит по магазинам за едой. Вот почему подменяет меня на работе. Вот почему изучает меня. Ему нужна моя жена. Моя жизнь.

Я не могу этого допустить. И не допущу.

Корабль не может без якоря.

– Джуниор. Давай же, Джуниор. Пора вставать. Давай. Просыпайся.

Я открываю глаза. Наступило утро. Еще слишком рано. Едва светает. Надо мной стоит Терренс. Он не улыбается. На мне нет рубашки. К моей груди прикреплен датчик.

Это что? Что это за штука на мне?

– Джуниор. Ты меня слышишь? Что ты делаешь? Давай, пойдем.

Он выглядит по-другому. В чем дело? Он не в костюме. Вот в чем дело. На нем шорты и рубашка с короткими рукавами. Минутку. Это моя рубашка. На нем моя рубашка. И мои шорты.

Что это значит? Спрашиваю я.

Он сцепляет руки в замок.

– Джуниор, ты так все утро проспишь. Надо вставать. Нельзя проспать все последние дни.

Почему на вас моя одежда?

– Что? А, это. Жарко ведь. В костюме стало слишком жарко. Грета предложила мне позаимствовать кое-что из твоей одежды. Она сказала, ты не будешь возражать. Сказала, ты бы и сам предложил, если бы не спал. А теперь давай. Поднимаемся.

Он наклоняется и, положив руки мне на плечи, помогает встать. Ноги дрожат, и мне требуется время, чтобы найти равновесие.

– Ты сказал, что у тебя сегодня насыщенный день, да и мне пора уходить, – удаляясь, бросает он через плечо. – Завтрак на плите. Не забудь поесть. И принять таблетки.

Грета, говорю я.

Я думаю о прошлой ночи. Вспоминаю, что мне надо сделать, на чем сосредоточиться.

Где она? Спрашиваю я.

– Ждет в машине. Все, я ушел.

Я стою и смотрю, как он подходит ко входной двери и выходит прямо на улицу.

Я подхожу к окну. Он садится в машину рядом с Гретой. Минутой позже я смотрю, как они уезжают прочь.

Я не из тех, кто стремится к разрушению. Но мне приходится. Я больше не контролирую ситуацию, а потому должен сделать все, что в моих силах, чтобы восстановить авторитет. Такая вот необходимая мера. Все ради Греты.

Он хочет, чтобы я поел, поэтому я не ем. Он хочет, чтобы я принял таблетки, поэтому я их не принимаю. Он ждет, что я просто буду делать все, что он мне скажет, но я не буду. Больше не буду следовать его указке.

К этому решению я шел долго. Но сейчас понимаю, что нужно сделать, чтобы повернуть ситуацию в свою пользу. Надо все подготовить, прежде чем они вернутся домой. Я долго осматриваюсь, проверяю углы. Затем выбираю точку. Идеальное место. Тут я узнаю больше, чем где-либо еще. Вот что надо делать: менять ход игры, изучать, наблюдать. Уравнять шансы. Почему я не могу наблюдать за ним так, как он за мной? Это мой дом. Моя жизнь.