— Юй Лоучунь невероятно богат, в Улине он владеет множеством удивительных и прославленных ремесленных лавок, торговых предприятий и усадеб, и, конечно же, его “Женский дом” тоже очень знаменит. Это заведение он открыл десять лет назад. На самом деле, в юности я в другом облике приходил сюда развлекаться, так что немного знаком с тем, как Юй Лоучунь ведёт дела. Безусловно, все обитательницы “Женского дома” поразительно талантливы и прекрасны, но таких женщин в мире и так немного, а уж тех, кто захочет торговать собой — и того меньше. Несколько десятков несравненных мастериц и красавиц Юй Лоучунь привёл в “Женский дом” насильно или обманом, если они и не питают лютую ненависть к такому человеку, то симпатии уж точно не испытывают. Так что ничего удивительного, что кто-то желал ему смерти. Странно другое: с боевыми навыками Юй Лоучуня и всеми его предосторожностями, он столько лет посещал “Женский дом” и выходил целым и невредимым, почему же вчера внезапно погиб? Даже если бы женщины замыслили его убить, их сил не хватило бы, чтобы связать курицу, что уж говорить о том, чтобы справиться с двадцать вторым мастером Улиня? — Он скользнул взглядом по лицам присутствующих. — Вчерашний день от прочих отличается тем, что на пиршество “Гора в багрянце” в “Женском доме” собралось множество храбрецов из цзянху, опытных и повидавших мир мужчин.

— Мужчин? Нас? — тупо переспросил Гуань Шаньхэн.

Ли Ляньхуа с улыбкой кивнул.

— Почему мы все здесь собрались?

— Потому что Юй Лоучунь — второй богач Улиня, — ответил Гуань Шаньхэн, — получить его приглашение — не какой-то пустяк.

— Мы собрались здесь, потому что Юй Лоучунь богат, — сказал Ли Ляньхуа, — а богатство, разумеется, вызывает уважение, восхищение, зависть… Одним словом, мы приехали ради его денег.

Это утверждение пусть и неприятно было слышать, но оно являлось правдой. Все скривились, но промолчали.

— Хоть он и богач, но я никогда не желал его денег, — сказал Гуань Шаньхэн.

— Если кто-то в “Женском доме” хотел убить Юй Лоучуня из мести, а среди гостей кто-то хотел его богатств, то им легко было прийти к согласию…

— А! — не удержался от восклицания Ши Вэньцзюэ.

Ли Ляньхуа улыбнулся ему и продолжил:

— И конечно же, Юй Лоучунь умер. Человек может справиться с одним врагом или соперником, но когда врагов становится двое-трое, а то и пятеро-шестеро, это уже очень опасно, тем более, что враги и соперники могут сговориться.

— Ладно, вы утверждаете, что кто-то из “Женского дома” вступил в сговор с кем-то из гостей, чтобы убить Юй Лоучуня, с этим я согласен, — холодно произнёс Дунфан Хао. — Вот только на теле Юй Лоучуня свежая кровь, очевидно, он умер сегодня на рассвете, мы все были на горе Сяншань и вскоре обнаружили его останки. За столь короткий срок невозможно спуститься с горы, совершить убийство и вернуться. Так кто же убил Юй Лоучуня?

— Потому что Юй Лоучуня убили не сегодня утром, он был мёртв ещё вчера вечером.

Дунфан Хао остолбенел.

— Бред! Если бы он умер вчера ночью, то к утру бы уже окостенел, и кровь бы не текла.

Ли Ляньхуа покрутил зажатым в пальцах предметом перед Дунфан Хао.

— Чтобы понять, как умер Юй Лоучунь, следует начать со вчерашнего небывало роскошного пиршества.

Дунфан Хао признал в том, что он держал в руках, сброшенную змеиную кожу, но какое отношение она имеет ко вчерашнему ужину? Ведь змей они не ели.

— Кто помнит, что именно мы ели вчера? — с улыбкой спросил Ли Ляньхуа.

Ши Вэньцзюэ тут же преисполнился самодовольства.

— Вчера был молочный чай белой яшмы, “руки Будды” с ядрами абрикосовых косточек, медовый арахис, тушёные акульи губы в белом соусе с корнем женского женьшеня, нефритовые рулетики с креветками, отборные ласточкины гнёзда, бабочки из тыквы с дудником, хризантемы из мясной вырезки, золотистый кролик восьми драгоценностей, пряный суп из лосося с золотыми иглами, мясо кабарги* с перьями чеснока…

Кабарга — небольшое парнокопытное оленевидное животное

Ли Ляньхуа покивал.

— Ты хорошо запомнил перечень блюд, а суп вчера ел?

— Да, рыбный суп был в высшей степени превосходным.

— А спалось хорошо? — слегка улыбнулся Ли Ляньхуа.

— Замечательно, даже заспался немного.

Ли Ляньхуа взглянул на Гуань Шаньхэна.

— Герой Гуань ведь тоже проспал?

Гуань Шаньхэн замер.

— Я спал как убитая свинья…

Ли Ляньхуа снова посмотрел на Дунфан Хао.

— А вы, герой Дунфан?

— Насекомые жужжали, было слишком шумно.

Ли Ляньхуа спросил Мужун Яо.

— Я спал хорошо, — ответил тот.

Затем Ли Дуфу — поэт сказал, что как и всегда. Ли Ляньхуа медленно перевёл взгляд на Чилун и вежливо и мягко спросил:

— Интересно, а барышня Чилун как нашла вчерашние кушанья?

— Всё как обычно.

Ли Ляньхуа вытащил из-за пазухи платок, развернул — внутри лежал золотисто-жёлтый узел, похоже, из “золотой иглы”, он помахал им перед остальными.

— Зачем ты носишь с собой “золотую иглу”? — не понял Ши Вэньцзюэ.

— К чему это? — спросил Мужун Яо.

Ли Ляньхуа улыбнулся ему.

— Я не признал в этом “золотую иглу”, и не решился есть что попало. Если это съедобно, почему бы вам, господил Мужун, самому не попробовать, а я посмотрю?

Мужун Яо изменился в лице.

— Ты надо мной издеваешься?

Ли Ляньхуа неторопливо развязал узелок — цветок оказался целым, высохшим до желтизны, однако не с раздельными лепестками, а, скорее, трубчатой формы. Чем дольше Ши Вэньцзюэ смотрел, тем меньше узнавал в этом “золотую иглу”.

— Что это такое?

— Дурман заморский, в свежем виде он совершенно отличается от “золотых игл”, но цветки у них почти одного размера, высушенные на солнце становятся жёлтыми и удлинёнными, а если завязать узлом и пожарить, то и не отличишь.

Ши Вэньцзюэ побледнел.

— Чего? Это мандрагора…

Упомянутый “дурман заморский” также назывался “мандрагорой”. Ли Ляньхуа радостно рассмеялся.

— Верно, это мандрагора.

Он снова улыбнулся Чилун, там побледнела и не шевелилась.

— Тушёные акульи губы в белом соусе с корнем женского женьшеня, бабочки из тыквы с дудником, пряный суп из лосося с поддельными “золотыми иглами”… — продолжал Ли Ляньхуа. — Женский женьшень, дудник и мандрагора вместе составляют часть “порошка замешательства” легендарного Хуа То*. Даже если “порошок замешательства” неполон составом, если съесть его слишком много, то закружится голова, перед глазами поплывут круги, а сон будет беспробудным. Поэтому сегодня те, кто вчера ел рыбный суп, проснулись поздно, а остальные сонливостью не страдали. Юй Лоучунь любил рыбу, а съешь эти несколько блюд — будь ты хоть первым мастером цзянху, сон всё равно сморит.

Хуа То — медик Древнего Китая. Согласно «Хоу Ханьшу», он жил в последние годы существования империи Хань и первым стал использовать анестезию (вино, сдобренное коноплёй).

Все взгляды невольно обратились к Чилун — вчерашние кушанья заказывал, конечно, Юй Лоучунь, но приготовлением заведовала она. Ли Ляньхуа улыбнулся женщине и приподнял кусочек жёлто-белой змеиной кожи.

— Вчера я объелся сладостей, а суп не пробовал, и всё ещё чувствовал себя бодрым, когда вернулся в комнату. К своему удивлению, я обнаружил там барышню Сифэй.

Чилун молчала. Сифэй огромными глазами в ужасе смотрела на Ли Ляньхуа, не представляя, какими ещё словами он потрясёт людей. Ли Ляньхуа вздохнул.

— Сначала я обрадовался, но барышня Сифэй сказала, что проиграла барышне Чилун в шахматы, потому и пришла ко мне. Услышав это, я опечалился, но зато узнал, что прошлой ночью барышня Чилун вместо барышни Сифэй провела ночь с Юй Лоучунем. — Он приподнял зажатую в пальцах змеиную кожу. — Затем я нашёл в комнате эту вещь, о чём же это говорит… — пробормотал он. — Полагаю, увидев эту вещь, все испытают примерно то же, что и я — испугаются и закричат: “Змеи”!

Дунфан Хао с изумлением уставился на клочок змеиной кожи.

— Раз вы нашли это в своей комнате, выходит, в “Женском доме” водятся змеи?