«Они не пустили меня. Бросили гнить здесь, в этой богом забытой деревушке. Сказали, что я больной. Надо же, больной… Все мы теперь больные… в этом дерьме. Подумать только, а ведь я надеялся, что хоть здесь меня приютят… Столько пройти по мертвой пустоши, перебить столько ереси и все только ради призрачного шанса найти здесь приют… А ведь Яков говорил, что они врут, но я не поверил… И где я теперь? Господи, чем мы тебя разгневали?.. У меня ведь даже нет патронов, чтобы пустить пулю себе в лоб… Та веревка так маняще смотрит на меня… Грех, конечно, но болезнь и правда жрет меня, так что я уже не могу… Лучше удавлюсь, чем превращусь в безумца. Господи, прости грешника за дела его и да избавь от мук тяжких…»

Дальше листок обрывался. Даня перевернул лист, но тут же разочаровался: на обратной стороне был только криво вычерченный крест.

Содержание озадачило парня, ведь Хриплый всегда говорил, что в пункте рады всем и что никому не откажут в приюте, в чем Даня и сам убеждался не раз – Рубахин лично принимал беженцев всех сортов.

Только было юноша хотел рассказать о находке Артему, как вдруг снаружи послышался оклик Егеря: пора выходить.

Даня еще раз окинул записную книжку буравящим взглядом и, не устояв, забрал ее с собой, спрятав во внутренний карман жилета.

Проходя мимо повешенного старика, юноша еще раз поглядел на него: теперь ему казалось, что покойник знал о чем-то, что ни Хриплый и никто другой из пункта не рассказывал, но точно и сознательно скрывал.

Оставив труп в покое, герои двинулись дальше, обследуя однотипные застройки и постепенно нагоняя остальные группы. Даня тщетно надеялся найти ещё что-нибудь интересное и поэтому каждый уголок засматривал до мельчайших подробностей, но, увы, там его встречал только выросший из-под пола зеленый сорняк да куча хозяйского мусора, не представляющего особого интереса.

Когда несколько последних сутулых домиков были прочесаны, отряд приблизился к старому конторскому зданию, время которого было на исходе: оно сгорбилось, а синяя краска порядком обветшала.

– Вот это да, – сказал Кувалда. – Раритет!

– Дерьмотет, – ответил Хриплый, – че это за убогая рухлядь?

– Здесь всё – убогое, – заключил Лом.

Зажглись налобные фонарики и, выхватывая из липкого мрака силуэты мебели, группа, заскрипев шатким полом, вошла через разбитую дверь. Внутри было темней чем в любом из домов: большая часть окон была заколочена, уже успевшими состариться досками, а те немногие, что пропускали толики уходящего солнечного света, были завешаны старым тряпьем. Сорняк пустил корни и здесь, но не так сильно, как в других домах: его как будто намеренно рвали, не давая подняться из-под земли.

В воздухе парил непонятный смрад. То был коктейль из запахов крови, сорняков и гноя, заполонившим конторские комнатки. Первым на себе его ощутил Хриплый. От него немного закружилась голова. Остальные закашлялись, а у некоторых даже потекли слезы.

– Ну и вонизма…

Зевс не вошел. Только учуяв отвратительный смрад, он буквально прилип к земле и отказался входить внутрь.Внутри никого не было, не считая гор костей и гниющих остатков мяса: отряд прочесал комнаты и везде их ожидала лишь разваленная и гнилая мебель, залитые, давно запекшейся кровью серые стены, пропитавшиеся мерзкой мокротой от плюща и растущих отовсюду грибов, что облюбовали сырые углы.

Сорвали тряпки с окон. Блеклые лучики уходящего солнца, которые тщетно пробивались через плотный свинцовый небесный купол из туч, заползли внутрь. Немного ясней проявились мрачные, сокрытые тьмой остатки цивилизации.

– Возвращаться не будем, – окончательно решил горец, – заночуем в башне.Егерь оглянул отряд: новички даже немного заулыбались, поняв, что больше тварей нет.

Они вышли. Шли медленно, не торопясь. Уродливые, сложенные пополам стволы деревьев, кривыми ветвями пугали заблудших новичков.

Ночь спускалась на землю. Егерь и Хриплый шли впереди, а за ними – новички. Замыкали круг оставшиеся сталкеры.

Всем хотелось что-то сказать и развеять нависшую над ними тишину, но слова будто застревали в горле. Да и о чем говорить, когда в сумеречных тенях могли таиться монстры.

Осенний холод жег пальцы. По кронам деревьев пробежался легкий ветерок. Раздался вой.

Все оглянулись. Вскинули калаши.

– Все слышали? – тут же спросил Егерь.

– Етить его мать, – прошипел Хриплый. – Волчары!

Изо тьмы прояснились десятки янтарных глаз. Они поблескивали из-за нагромождений тополей, бешено метаясь из стороны в сторону.

«Окружили, – быстро смекнул Егерь, слыша, как волчий рык расползается по округе, – Вот же, суки…»

– В круг! – что есть сил гаркнул Егерь.

Они с Хриплым переглянулись. Пора.

Группа сомкнулась. Новички нервно переглянулись. Дуб, Ваня, Чеснок, Даня – все дрожали.

Твари выскочили и налетели, будто саранча. Вокруг блестел янтарь. Зарокотали автоматы, воздух вспарывал свист пуль, крики перебивали друг друга.

– На девять!

– На двенадцать!

– Сука, этих выродков здесь больше сотни!

Снова рокот автоматов, отблески искрящегося света. Хруст костей.

Волки продолжали выбегать из леса. Свинец дырявил мразям глотки.

– Лом! – крикнул Кувалда. – Взади!

Небольших размеров сукин сын вынырнул из темноты, проскочил сквозь туши убитых сородичей и вгрызся бедолаге в горло. Кровь.

– Егерь, – гаркнул Хриплый, отбиваясь от толпы тварей, – на девять!

Перевозчик повернулся. Отбил очередью одного ублюдка, затем развернулся – снял другого. Кровь.

–Иди в задницу, сука! – раздался крик среди хаоса, а затем тут же стих.

– Кувалда!

Выстрелы. Кровь. Боль.

Дуб оказался не в том месте. Несколько волков накинулись на парня слишком быстро, чтобы он сумел среагировать. Даня услышал лишь хруст его костей. Вдруг юноша почувствовал позади себя ублюдка. Развернулся. Только чудом волчьи когти не пробили его артерию.

Зевс молнией метался в рядах монстров, пытался прорваться через накатывающую волну.

Людей все меньше. Земля хлюпала от крови, ломилась от рухнувших на нее тел.

Группа отстреливалась как могла. Патроны выходили. Пока одни перезаряжались, другие их крыли. Новичков оттеснили ближе к центру, но и это их не спасло.

Волк оторвал челюсть от тела очередного бедолаги. Даня узнал в нем Ваню. Всё будто стихло.Вдруг Даня увидел. В мерцающих отблесках света, в пучине теней он заметил горящий волчий глаз. Несмотря на царящий вокруг хаос, монстр был спокоен. Он скалил клыки. Вожак был огромен и страшен: пепельная шерсть, украшенная десятками шрамов, безумно длинные острые клыки. Морда его была в крови, еще не успевшей впитаться в шерсть.

Был только Пепел и его жертва.

Вожак оскалился. И помчался вперед.

Сердце бешено клокотало, намереваясь вырваться из грудной клетки.

Выстрелы. Кровь. Снова выстрелы. Снова кровь.

Пепельная стрела помчалась сквозь преграды из тел, прогрызаясь вперед.

– Дядя, – рефлекторно крикнул Даня, подняв перед собой калаш, чтобы защититься. – Дядя!

Он не успел. Пепел оказался слишком близко. Даня видел блеск его окровавленных клыков, его ужасную гримасу, обожженную каким-то безумным голодом и яростью. Он увидел блеск янтаря.

Секунда. Секунда отделяла его от смерти. Но костлявая старуха забрала не его.

– Дядя!

Хриплый лежал на земле, что кипела от крови. Выстрелы не прекращались, но их было все меньше.

– … ги отсюда! Сзади! Сзади! Нет!

Хруст костей. И волчий вой.

В тело Артема вгрызся Пепел. Хриплый смотрел ублюдку в глаза и старался как можно глубже вогнать охотничий нож волку в горло.

Внутри что-то щелкнуло. Глаза залила ярость. А дальше все как в тумане.

Нож. Крик. Удар.

– Ублюдок! Сука! Сука! Сдохни, выродок!

Блеск когтей. Даня чувствовал, как его кожу рвут, добираясь до костей. Умирающий волк не жалел сил. Пусть их оставалось совсем немного.

Когти ударили по лицу, затем по груди. Даня вдруг перестал видеть. Но он продолжал вытягивать нож и вгонять его в плоть снова и снова, чувствуя, как волчья кровь жжет его лицо.