– Нету, – еле выдавив из себя, отвечал парень.

Кавказец махнул рукой:

– Ну и хрен с ними…

Пацан продолжил шерстить в записях, коими изобиловал блокнот незнакомца из деревни. Почерк был ужасен: маленькие, несуразные буквы смещали друг друга, то вздымаясь вверх, то сползая вниз. Несмотря на это, юноше удалось много чего разобрать. Большинство записей являлись отрывками из каких-то речей: они были аккуратно записаны, с датой, но без года; сам текст был озаглавлен и рядом с ним стояла римская цифра. Самая первая заметка датирована ноябрем, а значит, дневнику по меньшей мере год. Её содержание была явно было порождением чьей-то больной фантазии:

Дальше буквы размывались, перетекая в непонятные символы, а перевернув страницу, Даня увидел десятки мелких, но дотошно проработанных рисунков: кресты, пентаграммы, непонятные линии, кусочки текста, видимо, на латинском… Посередине же, мрачно взирая, стоял бородатый мужчина, нарисованный какой-то красной, уже потемневшей краской. Линии его тела были неровными и кривыми, а отвратительное и страшное лицо внушало страх: несколько уродливых, горбатых шрамов расползлись по всей физиономии, густая, черная борода почти доставала до широкой груди. Но самым мерзким были глаза старика: один, судя по рисунку, поблек, но вот второй… На его месте растянулась паучья сеть, сплетенная будто человеческой плотью , из отверстий которой виднелись черные точки, похожие на мелких комаров или мух.

Даня, не сдержав отвращения, сморщился.

Одет этот святоша был в церковную робу, тщательно закрашенную той же кровавой краской, только вот на груди зиял черный крест. Под рисунком надпись: «Святой Яков».

Парнишка невольно дернулся и поспешил захлопнуть странный блокнот. Сразу же вспомнился тот повешенный старик, его пустые, черные глазницы, тело, лениво покачивающееся из стороны в сторону, словно часовой маятник.

Воспоминания снова влекли Даню в прошлое, возвращали в тот роковой день, когда его семьи не стало. Смотря на одни и те же черные деревья, он не мог думать об ином: окружение напоминало только смерть и уныние. Боль и отчаяние.

За день до отъезда, когда Егерь снова пришел в медпункт, Даня ничего ему не сказал. Едва сдерживаясь, он смог только выслушать ветерана.

– У тебя два варианта, пацан: первый – ехать со мной, подальше отсюда. И второй – сдохнуть на месте. Рубахин церемониться с тобой не будет, а потому выбор у тебя скудный. Решай.

После перевозчик ушел.

Прошел час, затем второй. Даня сидел в одной позе, совершенно не двигаясь и смотрел в одну точку на стене. Паук, что давно прижился на ней, даже успел сплести небольшую сеть, куда залетела огромная и жирная муха. Пока та тщетно пыталась вырваться из цепных оков, восьминогий убийца не спеша приступал к трапезе. Муха дергалась, пыталась отцепиться и улететь, но паук неумолимо приближался. Наконец,

он стал медленно пожирать ее. Вскоре жертва стихла, перестав нервно дергаться.

Раздался хлопок. Даня оборвал праздник пауку, размазав его тушку по стене. А потом ударил ещё. И ещё.

Выбора не было: умирать здесь Даня не хотел, а потому, когда Егерь вернулся, то, превозмогая отвращение, согласился. И пусть разумом он понимал, что перевозчик не виноват, но все равно всем сердцем ненавидел его. Позволить допустить смерть всех – и новичков и опытнейших ветеранов, эта ошибка, которую нельзя простить. Никогда.

Время пролетело незаметно. Пока пацан ворошил заметки, Егерь проезжал мимо последних, пусть и полностью разграбленных деревушек да одиноких домов. Дорога, если её можно было так назвать и раньше была паршивой, а сейчас, после ядерной войны, от неё осталось только название. Хорошо, что машины перевозчиков, которые часто ездили от пункта к пункту не позволили сорнякам сожрать ее.

Ближайшие двести километров были совершенно пусты и безлюдны: горелый лес, высохшие болота и редкие ручьи – вот и все красоты. Лишь раз по пути встретилась крупная речка, вдоль и поперек испещренная огромными валунами, да и та больше напоминала болото. Пусть она и была достаточной глубины, Егерь знал все тайные тропы и безопасные пути, а потому преодолели они это препятствие быстро.

Вскоре, прямо за сгоревшими полями и уродливыми деревьями раскинулся старый, полузаброшенный городок. Даня отвел взгляд от взгляд от записок, снова увлекших его и на секунду замер. Никогда. Никогда за всю свою жизнь он не отъезжал от пункта так далеко. Ему с самого детства говорили, что там, за оградительными стенами ничего и никого нет – только бандиты, монстры и редкие одинокие скитальцы, потерявшие рассудок. Хотя дядя часто рассказывал о безбашенных сталкерах, что охотятся на мутантов и бродят по разрушенным городам в поисках ресурсов.

Тогда Даня не понимал, зачем в пункте так пугали молодняк, но сейчас, кажется, понял… Только безумец решится выйти за пункт. Даня невольно посмотрел на Егеря.

Грузовик потихоньку въезжал в мертвый город. Вокруг стелились заброшенные, разрушенные дома, едва стоящие на ногах. Они напоминали юнцу старых и дряхлых стариков: осунувшиеся, с жеванной, изрезанной сотнями морщин кожей, дрожащими костлявыми руками и суровым, полным страданиями и болью взглядом. Они, будто бы недвижимо наблюдали за одинокими путниками, что посмели нарушить их долгий покой. И если половина домов была дряхлыми стариками, то другая – сгнившими мертвецами. Перед смертью по ним прошелся пожар, обугливший их бедные лица, пролили жуткие дожди, заставившие их мертвые тела тлеть. Каждый дом напоминал о том дне, когда мира не стало, когда человечество уничтожило себя.

Даня вздрогнул.

– Багдарин, – сказал Егерь, не отвлекаясь от дороги. – Раньше это был обычный, мелкий городок, но вот что с ним сделала война.

Парень молчал.

– Таких теперь тысячи.

А вот и центр: совершенно безлюдный и пустой. Не было даже машин, мусора или чего еще – обезумевшие люди за пятнадцать лет стащили все, что только можно.

Грузовик словно обтянуло мраком, несмотря на то, что солнце сияло высоко над головой, отгоняя тучи. Тихо шуршал ветер, играя с редкими опавшими листами. Вдруг КРАЗ заглох невдалеке от большого двухэтажного здания, окутанного деревьями. Из трубы двухэтажного дома струился дымок: пусть краска на нем и облупилась и дерево давно начало гнить, нельзя было сказать, что здание пережило мировую катастрофу. Скорее, оно просто прошло через пожар, что оставил отпечаток из сажи и обгоревших досок. В треснувших окнах играли блики солнечных лучей, отражая свет прямо на лобовое стекло. Даня зажмурился.

– Пошли, – приказал Егерь. Он взял небольшой рюкзак на двадцать литров, используемый им для коротких вылазок, где ютились запасы первой необходимости: еда, вода, лекарства и немного патронов; после закинул за плечо привычный 74 АКСУ и выпрыгнул.

За ним юркнул Зевс.

Парень послушался и молча вышел наружу, прихватив уже свой калаш. Все остальные запасы, которые выгреб Егерь у себя из конуры лежали в кузове КРАЗа – аккуратно сложенные и плотно упакованные.

Округа была пропитана запахом пыли и гнилой древесины, впрочем, как и везде.

– Сиди здесь, понял? – сказал Егерь, глядя Зевсу в блеклые глаза. – На всякий случай. Охраняй.

Кавказец скрылся в багажнике КРАЗа, оставив двух мутантов наедине. Пацан не решался подойти к волку ближе: то ли боялся, то ли ему просто было противно прикасаться к этому отродью дьявола. Но вот Зевса Даня заинтересовал. Полуволк-полупёс тихо, покачиваясь из стороны в сторону, лениво поднимая свои огромные лапы, приблизился к Дане. Обнюхав сперва ноги, а потом и руки, которые парнишка пытался убрать подальше, Зевс резко цапнул Даню. И зарычал.