После их ухода Женя почихала немного, потом открыла все форточки, сгребла в кучу Кристинины шмотки и накинула на них покрывало. Потом высушила волосы, запустила стиральную машину и стала подвигать себя на поход в магазин. Холодильник пустой, и что-то ей подсказывало, что Кристина ничего не купит, хотя сама поесть не дура.

И вот, когда она уже почти преуспела в этом благом начинании, снова прозвенел дверной звонок.

«Если Лариска – убью на месте!» – кровожадно подумала Женя.

Но это была не Лариска. На пороге стоял Иннокентий. Ну конечно, кому еще и быть-то!

– Привет! – сказал Иннокентий и улыбнулся одним уголком рта.

Когда-то давно вид этой асимметричной улыбки приводил Женю в восторг. Сердце сладко замирало в предчувствии чего-то необычного, чего никогда в жизни с ней не случалось. Ей казалось… ох, ей много чего казалось тогда, в двадцать лет, когда они встретились с Иннокентием в библиотеке института.

Женя училась с увлеченьем, ей так интересно было слушать лекции. Кроме того, отчим сказал при прощании, что он не намерен бросать деньги на ветер. Там, мол, в большом городе, некому будет за Женей присматривать, она может проводить время как угодно, но учиться должна хорошо. Никаких хвостов и академических отпусков, никаких отговорок. И тройки тоже не приветствуются.

Женя тогда даже обиделась – вроде бы никогда она не давала поводов упрекнуть ее в легкомыслии, всегда была девочкой серьезной, училась в школе хорошо, много читала.

И вот в библиотеке они столкнулись с Иннокентием.

Все было как в старых советских фильмах – Женя уронила стопку книг, они оба нагнулись, чтобы их поднять, и стукнулись лбами. У Жени буквально искры посыпались из глаз, а когда она проморгалась, увидела совсем близко его глаза без очков.

Глаза были серо-синие, петербургские, как потом объяснил он, и какие-то туманные. Как выяснилось тут же, у Иннокентия слетели очки, а без них он был не то чтобы совсем слеп, но видел плохо.

Вместо Жениного лица, как он сам говорил, было у него перед глазами смутное пятно. Правда, очень симпатичное, добавлял он со смехом.

Женя помогла ему найти очки и сама их надела, случайно прикоснувшись к его щеке. Они собрали книги, но не остались в библиотеке, Иннокентий пригласил ее погулять.

Эти прогулки решили все.

Потом они гуляли в любое время, в любую погоду, потому что Иннокентий… Кстати, как только они познакомились, он просил называть его только полным именем, никаких Кешей и Иночек – да-да, пыталась его звать так одна девушка, это было ужасно.

Так вот, Иннокентий утверждал, что Петербург хорош в любую погоду, нужно только знать те места, куда идти.

И они ходили. Летом на Стрелку Васильевского острова, когда солнце слепит глаза, отражаясь в темно-синей воде Невы, осенью в Летний сад, чтобы шуршать багряными листьями кленов и собирать желуди, зимой – к атлантам, что поддерживают портик Эрмитажа, хоть им ужасно холодно без одежды. Ранней весной – просто по городу, по его улицам и набережным, потому что парки с голыми еще деревьями повсеместно закрыты на просушку.

А ведь был еще Петербург Достоевского, который обязательно нужно было смотреть только в дождь. И еще много-много разных мест, куда Иннокентий приводил Женю и рассказывал, рассказывал про улицы и переулки, про площади и дома и про людей, которые в этих домах когда-то жили.

По его рассказам получалось, что кругом все родное и хорошо знакомое. Он говорил, что в этом доме с колоннами и кариатидами жила раньше его бабушка, вот как раз ее балкон, там еще у одной кариатиды отбит нос. Это до него, кто-то из прежних жильцов постарался. А в этом доме она работала.

«Это же театр!» – ахала Женя.

Ну да, бабушка работала там капельдинером и пускала его на все спектакли. А в Эрмитаже работала ее подруга, так что можно было пройти без билета.

Они часто бродили по переулкам исторического центра, Иннокентий знал все переходы и проходные дворы, мог найти неприметную дверцу, попасть по ней на галерею, а с нее – подняться на чердак, а потом на крышу, откуда открывался восхитительный вид. Теперь таких мест мало, вздыхал он, все закрыто, всюду кодовые замки и домофоны, а раньше… вот было раздолье!

И Женя влюбилась в этот город. Точнее, ей казалось, что это не только его, но и ее город, ведь она здесь родилась. Она страшно сердилась на маму за то, что та увезла ее отсюда, ведь она могла вырасти здесь, и тогда все это она увидела бы гораздо раньше…

Ей так нравилось проводить время с Иннокентием, ей нравилось, как он говорит – горячо, страстно, но негромко. Не кричит, не брызгается слюной, не хватает собеседника за руку, не крутит пуговицы, не размахивает руками, как ветряная мельница крыльями, и не сует их в карманы. Но слова его доходят прямо до сердца.

Ей нравилась его увлеченность, она внимала ему с детским восторгом, впитывала его слова, как губка, и они ложились на благодатную почву.

Что там подружки, таскаются на дискотеку или в кафе, вот уж интерес какой – торчать целый вечер в какой-нибудь шумной забегаловке и говорить ни о чем. Жене просто жалко тратить на это время, ей хочется узнавать новое, а самое главное, ей хочется быть с Иннокентием. Только с ним, и больше ни с кем.

Точнее, еще с Петербургом.

Сейчас-то она понимает, что перенесла на мужа свою любовь к городу. Через несколько месяцев таких прогулок Иннокентий пригласил Женю домой, чтобы познакомить с мамой. К тому времени они уже ходили по улицам, обнявшись, и целовались между его рассказами о домах и памятниках.

Мама Иннокентия была учительницей, и этим все сказано. Однако приняла Женю приветливо, расспросила ее о жизни и сумела, надо думать, не поморщиться, когда Женя сказала, что приехала издалека и живет в общежитии.

Ну да, мы же воспитанные, интеллигентные люди, всегда держим себя в руках, не проявляем эмоции, не показываем явно антипатии. Женя тогда ничего не заметила, до того была увлечена Иннокентием.

Несколько раз он оставался у нее в общежитии, один раз они ездили к его приятелю на дачу.

Однажды, когда он возвращался домой поздно, проводив Женю, на него напали. Отобрали деньги и мобильный телефон, побили, но не сильно. Его мать, однако, паниковала, кричала и скандалила, он сам рассказал обо всем Жене.

Женя тогда ни на что не претендовала, вообще ни о чем не думала, только бы быть с ним, слушать его голос, смотреть в его глаза, ей казалось, что лучше, чем это, ничего не может быть.

И тогда Иннокентий сделал ей предложение. В первый момент Женя очень удивилась – ей как-то не приходило в голову, что может быть такой простой способ им быть вместе.

Уже потом, через несколько лет, когда все было передумано и дело шло к разводу, она не утерпела и спросила свекровь прямо – отчего та согласилась, даже сама предложила, чтобы ее сын женился в двадцать два года. Свекровь ответила, что хотела удержать сына при себе, уберечь его от всяких ночных нападений и прочих опасностей. Но отчего бы тогда просто не поселить было Женю у себя? Но нет, как можно, мы же приличные люди, строгих правил, так не положено, нужно обязательно официально оформить отношения.

Женя поехала домой, чтобы сообщить родителям новость, свекровь скрепя сердце отпустила Иннокентия с ней на три дня.

«Не делай глупостей! – сказала мама, бросив один взгляд на жениха дочери. – Дело даже не в нем! Зачем тебе замуж? Не повторяй моих ошибок!»

«Ты хочешь сказать, что ошибка – это я?» – взвилась Женя.

«Хорошая такая ошибочка выросла, – разрядил атмосферу отчим, – внуков нам родит. Только доучись сначала».

И мама сразу затихла. Женя узнала потом, что отчим очень хотел детей, а у них не получалось. Не то мама не смогла ему родить, не то что-то такое было у него с кровью… Потом время ушло, так что кроме Жени никого у них не было.

На свадьбу они не приехали, но денег сколько-то дали. Впрочем, и свадьбы никакой не было – просто расписались в загсе да свекровь испекла праздничный торт.