Ставрогин снял допики, очки дополненной реальности, сунул в рот тонкую дужку, уставившись в пустую сероватую стену, где только что плыли перед ним строчки, графики, картинки.

– Ниночка, зайди.

В проеме отъехавшей двери почти мгновенно материализовалась секретарша – ворох кипенно-белых рюшечек над черной юбкой, розовая прядь игриво выбилась из-за ушка.

– Достань там, – неопределенный жест, – ну, сама знаешь.

Секретарша открыла встроенный шкафчик. Вынула полупустую бутылку коньяка и широкий хрустальный стакан.

– И себе.

Рюшечки протестующе встрепенулись:

– Роман Игоревич, я же не… Вы же знаете.

– А ты не пей. Просто налей. Не булькать же мне в одиночку. И присядь, – взмах в сторону стоящего у стола казенного кресла.

Звякнуло. На столе оказался серебристый подносик не больше носового платка. Девичья рука плеснула коньяк в стаканы: щедро, до половины, в один, совсем на донышко в другой.

Ставрогин покрутил стакан, топя в нем тяжелый взгляд. Ниночка чувствовала эту тяжесть, взгляд уходил на дно камнем и не желал всплывать. Это настораживало. Она ждала продолжения – не выпить же ее зазвал босс в свой кабинет.

– Нина, – жестко прошелся ладонью по лицу, сминая, стирая с него сомнение, в два глотка осушил стакан, – тут такое дело… Я бы и не сказал, но ты сама узнаешь. Отчеты группы я тебе уже скинул. Всплыло дело о ГПТ-16. И по всему выходит, шаол не сами на него выскочили. Был предатель или агент.

Он взял бутылку, долил в свой стакан.

– Четверть века дело в архиве пролежало. Война давно кончилась. Отболело уже. Я думал, все, коркой заросло, а тут… Какой-то историк дело из архива поднял. Не знаю, что он там найти хотел, но нашел, вот… – он протянул допики секретарше. – Ты не читай пока, потом. Ты послушай.

Нина нацепила на нос очки. Великоваты, но это не важно. По стене побежали графики. В уши влилась какофония шумов – запись всех транспортников каравана, что автоматически делает крейсер-матка.

– Услышала?

Она помотала головой.

– Давай еще раз.

И она услышала. Возможно, потому что была готова услышать. Или просто запись уже очистили от лишних наслоений. Тоненькая прерывистая звуковая нить – телепатема, усиленная передатчиком шаол. Она прокрутила сигнал второй раз. И третий. Сняла очки. Сжала стакан с коньяком – Ставрогин увидел, как побелели лишенные лака ногти – судорожно поднесла ко рту, поставила обратно на стол. Растерянно глянула ему в глаза:

– ДядьРом, как же так? Послезавтра годовщина, а тут… Нет, погодите… Я не о том. Кто мог послать сигнал? Вы хотите сказать…

– Да, Ниночка. Кто-то из тех троих. Выживших.

– Кто-то, – повторила Нина, – или все трое.

Встала. Ушла к окну. Застыла там нарциссом на тонком стебле. За стеклом внизу синела Нева, бездумно отражая высоту неба, не по-осеннему яркую, теплую. На другом берегу голубел Смольный собор, добавляя безмятежности заоконному пейзажу.

Когда она обернулась, никаких следов растерянности на лице не было. Ниночка была сосредоточена и собрана. И он в который раз порадовался: «Молодец, девочка. Не зря заканчивала Академию». Хороший специалист. Под кипенью невозможных рюшечек – натренированное тело бойца, в голове с веселенькой челочкой – холодный разум. Нина Александровна Ставрогина – старший лейтенант глобальной безопасности, самостоятельная боевая единица, его секретарша, советчица, а если понадобится и телохранитель. Племянница. Вся его семья.

Ветер метался по городу, из улицы в улицу, из переулка в переулок. Гонял по дорогам обрывки бумаги, пластиковые пустые бутылки, потерянные игрушки. Удивлялся: откуда столько, почему не прибрано, всегда же чисто было. Кидался под колеса беспилотников, едущих по обеим полосам проспекта в одну сторону. Весь транспорт шел в одну сторону. Заглядывал в пустеющие дворы, в лица спешащих людей, как и машины, идущих в одном направлении. К космопорту.

– Саня, а где Ниночка? – Лена окликнула мужа, не переставая засовывать детские вещи в рюкзак. – Выходить пора.

– Она во дворе, Пирата выгуливает напоследок, – вместо Сани ответила бабушка, – сейчас позову ее.

– Я же просила не выходить на улицу. Там сейчас такое столпотворение, – Лена заметно нервничала.

– Но собаку же надо выгулять. Где ж ему потом… – бабушка поспешила во двор, подальше от гнева невестки.

Сунула в карман куртки флакончик со спреем «от сердца». А как не нервничать, если вся устоявшаяся жизнь летит в тартарары? Они на Тефиде почти двадцать местных лет прожили, а если по земному стандартному времени считать, то и больше. Приехали, едва терраформирование закончилось. Этот город строили. Старший сын Сашка, отучившись на Земле, сюда приехал, в космопорту такелажником работал, всей этой системой погрузки-разгрузки руководил. Вы думаете искин один управляется? Как бы не так, только в связке с человеком. Они и жили рядом с космопортом. Молодая совсем планета, город, пока один единственный, чистенький, как умытый в праздничное утро ребенок. А теперь все бросай в одночасье. Эвакуация. Чемодан – космопорт – метрополия.

«Да что ж я… Мысли прыгают… Надо улетать, значит, улетим. Война с шаол – не шутка… Где же Ниночка?» Бабушка обходила двор, заглядывая в укромные уголки: кусты, маленькие домики на детской площадке, даже подергала дверь подвала-термоподстанции, но внучки нигде не было.

– Нина-а-а! Пира-а-ат!

Ответа не было. Сжав в кармане флакончик, чуя, что он понадобится ей прямо сейчас, выбежала со двора на улицу. По тротуару сплошной пестрой массой двигались люди. Шли молча, сосредоточившись на своем будущем: беженцы – всегда беженцы, вырванные из привычной почвы, неуверенные в завтра. Конечно, Земля примет всех. Если долетим.

– Нина-а-а!

Люди поворачивали головы на крик… И проходили мимо.

– Саня, Ниночки нет… – вернувшись в квартиру, бабушка тяжело опустилась на первый попавшийся стул, ноги враз перестали держать грузное тело.

Лена охнула. Дед недоверчиво глянул:

– Да ты, мать, хорошо ли смотрела, может она заигралась где… По подъездам-то прошлась?

Бабушка лишь махнула рукой. Где она только не смотрела…

Только Сашка не растерялся:

– Спокойно! Ребенок не иголка, не исчезнет. И не конфета, никто ее не съест. Я в порт. Пусть по громкой объявят, что потерялась девочка. Найдем. Собирайтесь тут и выходите. Скоро посадка на наш транспорт. Все помнят, куда идти? Третий причал, транспорт ГПТ-16. Там и встретимся.

– Пират! Стой! Куда ты?

Ниночке очень хотелось посмотреть на «выковыряцию», или как там взрослые говорили… Непонятно, почему они так недовольны. Мы же полетим на космическом корабле! Не здо̀рово что ли? А еще, говорят, мы будем спать в каких-то коконах суперсна или пуперсна. Спать, правда, скучно, лучше смотреть в иллюминатор на звезды, но лететь долго, а в этом, как его, гиперпространстве все равно ничего не видно. Со двора ей выходить не велено. Бабушка сказала: «Пусть Пират пописает, и все, сразу домой. И с поводка не спускай». А Ниночка и не спускала. И на улицу не выходила. Только нос высунула. Интересно же. А Пират, он же глупый совсем, маленький, младше Нины, он увидел, как мимо ноги… ноги… колеса… колеса… Ну и испугался, дернулся, и поводок из ладони выскользнул. Сам.

Щенок с лаем кинулся под чужие ноги, и Ниночка его сразу потеряла, только красный хвостик поводка мелькнул змейкой. На мгновение девочка застыла: ее подопечный, за которого она отвечает – так папа говорит – сбежал. Беспородный рыжий малыш с вечно виляющим от счастья колечком хвоста и черным пятном вокруг левого глаза – ее лучший друг вот уже четыре месяца – сбежал. Разве можно с этим смириться? Нет! И Ниночка ввинтилась в толпу с криком: