— Я серьёзно! Как ты можешь считать себя водителем, ни разу не заглянув под капот?

— Что? — Влад поднял голову от куска африканской флоры и взглянул на друга совершенно пластмассовым взглядом. — Я и не считаю себя водителем. Я шью одежду в первую очередь для себя…

Влад сделал громадный промах. Глаза Савелия сияли.

— Тогда какого чёрта ты сам их не носишь?

— Я имею ввиду, мне интересно передавать через костюм свой внутренний мир, показывать моё отношение ко многим вещам на земле.

— Ты так много знаешь, ну просто с ума-а сойти, — растягивая слова, покачал головой Савелий. — Думается мне, твои костюмы до сих пор раскупали не потому, что они актуально говорят о каких-то вещах, а потому, что они просто замечательная диковина. Вроде ракушек, которые привозят с моря. Только ракушки есть у всех, а шмотьё с твоими отпечатками пальцев — не у всех.

Кажется, ему удалось вывести Влада из себя. Тот отложил небесно-голубого цвета трофей в сторону, воззрился на друга, не зная, где бы отыскать достойный ответ, абсолютное опровержение. Надо сказать, с годами и с обретением на всю свою голову лысости, Влад приобрёл необычайно грозный вид, но выбить из этой тучи хотя бы одну молнию казалось практически невозможным. Зарубин насмешливо смотрел на приятеля.

— Если хочешь узнать свою клиентуру получше — хоть немного узнать вживую, не через телевизор или провожая долгим взглядом на улице — идём со мной. Сейчас как раз самое время.

Наступает ночь. Но место, в которое Савелий привёл Влада буквально извергалось жизнью.

— Напоминает наш поход к татуировщику, — сказал он, когда они запрыгнули на борт отъезжающего трамвая. — Помнишь Льва?

Влад сказал, что более странного человека ему видеть не доводилось, и Савелий, имея ввиду Влада, ответил, что Льву, наверное, тоже. Из окна трамвая казалось, будто Питер под покровом ночи преждевременно наполняется летом. Влад вспомнил свои ночные бдения, как прошлой осенью водил, будто притихшую экскурсионную группу, по закоулкам подвала своих манекенов, и это воспоминание вонзило ему в сердце длинную отравленную иглу. Салон трамвая почти пуст — двадцать три тридцать. Кондуктор спит на своём жёстком троне, положив под копчик свитер. Впереди сидит старик — виден только его затылок да большая матерчатая сумка, из которой выглядывает бутылка воды, да ещё какой-то припозднившийся клерк. Возможно, тот старик здесь даже живёт: его обязанность приветствовать каждого заступившего на пост кондуктора, отвлекать водителя от накатывающей монотонной дрёмы. «Чух-чух, чух-чух…». Давать показания раннеутреннему механику, где конкретно стучит и какая именно дверь не открывается.

С иглы капал яд, и Влад не мог дождаться, когда закончится эта, едва начавшаяся, ночь. Что-то очень тоскливое съедало его сейчас — хотя чего касается эта тоска, Влад ответить себе не смог. Сожаление о крохах радости, которые выпадали на его долю в детстве. О беспокойствах, которые он причинил людям, всех разом. О том, что при всей этой совокупности беспокойств (которых, объективно говоря, наберётся в разы меньше, чем у любого из нас), по-настоящему близких людей у него так и не появилось. Сочувствующие — но и только. Хотелось вернуться домой, зарыться с головой в подушку, и думать о том, что ещё в трамвае ты знал, что это не поможет. Куда можно запрячь эту неказистую лошадку — сочувствие?.. Как будто сидишь и долго смотришь в одну точку, когда в метре над твоей головой стучит дождь. Каждое движение сейчас требовало приложить поистине исполинские силы — Влад такими не обладал. Сав ничего не замечал, он висел на поручнях, пялился на кондуктора, и, кажется, старался даже дышать потише: если она проснётся, придётся платить.

И тем не менее, — вдруг подумал Влад, — он проехал на сочувствии уже порядочное расстояние. Очень большое, и гораздо, может быть, большее, чем на близких отношениях. Ведь там придётся давать лошади её порцию заботы и любви, расточаться на мелочи, тратить эмоции на множество разных вещей… нет уж. Сочувствие лучше, а корыстные цели и взаимовыгодное сотрудничество и подавно.

Отпустило.

— Это всё из-за того, что я забыл пальто, — пробормотал Влад. Нечто вроде брони, а без брони он — просто пятна раздражения на теле планеты. Как беспечно с его стороны под ласковым африканским солнцем разомлеть и забыть, куда ты возвращаешься!..

— Что? — встрепенулся Сав.

Кондуктор зашевелилась, открыла глаза, и он пискнул: «мы уже выходим!», скомкал Влада и вытолкал его из салона. Они прошли ещё целую остановку пешком, пока не оказались возле полуподвала («Как раз в твоём стиле», — сказал Сав, пихнув в бок приятеля, — «Клоака!»), из которого выплёскивалась музыка. Влад закрыл уши. Точно смотришь на налитый всклянь стакан на столике в купе поезда: иногда его начинает раскачивать, и содержимое выплёскивается наружу. Ор, визг, музыка, такая, будто её делали при помощи маятника, часового механизма и при самом минимальном участии человеческих рук. Влад в ней не очень-то разбирался, но индикатор его музыкальных предпочтений, Савелий, одобрительно покачал головой.

— Да, то, что нужно — сказал он. — Ширпотрёб самого низкого качества. Казуал, который ты так полюбил!

Они спускаются по лестнице, проходят сквозь сканеры — щёлочки глаз охранника, здоровенного амбала комплекцией той же, что Влад, но изрядно переедающего и немного накачанного. Савелий, расслабленно покуривая сигарету, предъявил к осмотру рюкзак, потом вместе с куртками запихал его в окошко гардероба. Ему говорят: «рюкзаки не принимаем», но Сав уже идёт по коридору прочь, хлопая руками по неотделанным стенам, пропуская встречающихся людей. Когда они протискиваются мимо Влада, он втягивает носом запах пота и алкоголя, думает: «если бы этот Савелий дотягивался до светильников, то наверняка бы шлёпал и их тоже». Этот Савелий объясняет поспешающему за ним Владу:

— Здесь нужно быть максимально расслабленным. Своя философия. Даже, — он сдвигает брови и заканчивает: — даже это слово, «максимально», не подходит под формат этого заведения.

Он впадает в ступор, а потом улыбается Владу и хлопает себя по лбу.

— Что я несу! Здесь нужно о-т-в-и-с-а-ть! Хорошее нерусское слово. Пошли.

Приходится кричать — музыка почти оглушительна. Влад думает, что, может, это такой ритуал, и тоже хлопает себя по лбу — на всякий случай.

Если этот храм принимает на свой алтарь только простейшие слова, то у Влада их сейчас в достатке: звук прессует все сложные конструкции, а трёхмерные картины в его воображении превращает в плоские и тут же светомузыкой и тенями рисует на стенах заведения.

Дым. Душно. Множество двигающихся в танце людей, ещё больше сидит за столиками. Не сосчитать. Тусклый свет и вспышки стробоскопов превращают их в размазанные тени. Запах пота и дезодорантов. Столики вокруг танцпола почти все заняты, но Савелий вычленяет из людской каши официанта. Их провожают в самый угол, на стол приземляется меню и Влад чувствует, как подпрыгивает на столешнице пепельница. Отсюда недавно кто-то ушёл, и в пепельнице дымится раздавленная сигарета.

— Какие здесь правила? — кричит Влад в самое ухо Савелия.

Тот смеётся, попутно открывая меню и цепляясь глазами за сидящих за соседними столиками.

— Придумай их сам. Делай что хочешь — хоть начни в салки с охраной играть. Я же говорю — это территория абсолютной свободы.

— Я привык к неподвижным силуэтам — кричит Влад, имея ввиду своих манекенов.

— Я сказал «свобода», а не «сон», — кричит Зарубин. — Водки с колой, пожалуйста. Две. И побольше водки.

— Как сделаем, так сделаем, — невежливо бурчит официант, и Влад сразу приписывает это к местным ритуалам.

— Голова раскалывается от этого музла, — копируя тон офицанта, бурчит он.

Сав смотрит на друга с восторгом. Он ещё не знаком с разработанной Владом для общения со сверстниками и с треском провалившейся в прокате системой копирования интонаций и манеры общения.

На протяжении всего вечера он исчезает, появляется, оставляя на стенках стакана стекающую на его дно слюну, вновь исчезает. За столик несколько раз подсаживались посторонние люди, какие-то парочки, пили их с Савом коктейли, оставляли свои. Одна девушка даже, обнимая своего кавалера и радостно хохоча, поцеловала в губа Влада, и он долго ещё ощущал химический привкус клубничной помады.