И ей на ум пришло событие почти месячной давности, когда зима, мигнув уже один раз весёлой капелью, дала напоследок жару. Они с Савелием, куда-то шли, она о чём-то говорила… вот незадача, куда, зачем и о чём начисто выветрилось из головы, а вот это маленькое событие осталось.

— В чём дело? — нахмурилась тогда Юля, заметив, что не занимает даже толики внимания у собеседника. — Ты меня слушаешь?

Она проследила за взглядом Сава. Он словно бы провожал кого-то глазами, но смотрел поверх людских голов. Лицо его при этом сделалось очень странным.

«Наверное, увидел голубя», — решила Юлия. — «Или, может, волнистого попугайчика. Бывает, видишь в питерской серости ярких тропических птиц, улетевших от хозяев. Жалко, что в нашем климате они обречены погибнуть».

— Сав? — спросила она. Тронула его за руку, и он вздрогнул. — Что ты там увидел?

— Нет… нет, ничего, — сказал Савелий с отстранённой улыбкой.

Вот сейчас с такой же улыбкой Влад говорил Рустаму:

— Ты бы только посмотрел, насколько прекрасны там люди.

Юля прикусила щёку и теперь морщилась, трогая языком больное место. Эти «прекрасны» совсем не из лексикона Влада. Обычно весь принцип его лексикона, построения фраз, сводился к тому, чтобы как можно короче и яснее донести до собеседника мысль. Точнее, мысли его прятались где-то в глубине, как придонные рыбы в мутной воде, а слова отражали только поверхностное отношение к объекту разговора — нечто вроде ряби на воде, когда такая рыба всплывает глотнуть воздуха. За каждое отступление от лексикона нужно вешать на грудь маленький блестящий значок… и вот только что, на глазах у изумлённой публики, Влад заработал себе не целых пять таких значков.

Рустам слушал, как зачарованный, блеск ножниц в тусклом свете завешенный гирляндами пыли лампы гипнотизировал.

— Там и правда так хорошо? — спросил он, когда Влад в очередной раз остановился перевести дух и смочить рот слюной. Бедняга… голосовой аппарат его совершенно не предназначен для таких вот длительных историй.

Влад поднял глаза к потолку.

— Ну, там тоже убивают, насилуют, грабят, всё как у нас… но знаете, людям там не так высоко приходится падать. Упал, отряхнулся, улыбнулся, пошёл дальше.

— Значит, шпилек не будет тоже, — задумчиво резюмировала Юля. Её тоже проняло — белое лицо подёрнулось сеточкой трещин, как зеркало, по которому треснули кулаком.

Рустама поражало, как малыш умудряется не вмёрзнуть в её влияние, не стать ещё одной мухой в её паутине. Как же ловко обводила она вокруг пальца тех, кто решил ей доверится!.. Все обманывались, видя деятельную молодую женщину, ухватистую, умную и обаятельную, да ещё и маму. Разве что нехарактерный для такой женщины голос мог немного насторожить, но в контексте всех вышеозначенных достоинств он воспринимался всего лишь как «вкусная» плюшка к образу молодого главреда модного журнала, которая сама частенько ездит на встречи с теми, о ком этот журнал собирается писать. И он, Рустам, обманулся тоже. Потерял свою лысую голову, а когда очнулся, уже не мог пошевелиться. Вокруг всё застывало: приказы, исходившие от этой леди, прорастали в твои уши сосульками. Оставалось только беречь в венах тепло. И, главное, как ловко она привязывала к себе человека! Ловила его на крючок интереса, работы, от которой Рустам просто не мог отказаться: не каждому выпадет возможность поработать с будущей живой легендой мира моды, легендой, которая творит что хочет (как им, легендам, и положено), однако в нюансах своего дела соображает достаточно слабо. И здесь им не обойтись без такого, как Рустам.

Что самое удивительное — мальчик умудряется манипулировать ей, как безнадёжно влюблённой в него девочкой, и делает это, похоже, даже не осознавая всех масштабов бедствия и того, что он с этим бедствием творит. Прогуливается с зонтиком под натуральным градом, и самые мощные градины благополучно его минуют, падая на чужие головы. Юлия, конечно, кипит от ярости. Или не от ярости?.. Здесь Рустам ещё не до конца разобрался. Его несложившаяся личная жизнь и небольшой жизненный опыт в вопросах человеческих отношений не даёт верных ответов. Если бы всё в мире было так же занимательно, как решать задачки, которые ставит ему Влад! Пусть даже так же сложно.

— Именно, — сказал Влад. — Никаких шпилек.

Свободно и легко, желательно босиком, ступать по временной шкале к собственной смерти. Ибо смерть ждёт в конце пути каждого, она не антагонистична жизни, она неотъемлемая её часть. Так же, как тень часть света. Влад помнил все смерти: бродяжка в подвале, мельком увиденный раздавленный ребёнок, улыбки на губах африканских людей, и спокойное, умудрённое «будем ждать» Морриса. Кто-то смертельно болен — ну и что же? Будет не то воля высших существ, поживёт ещё немного, нет… ну так что ж. Влад помнил «Лучше оставить Африку в покое — она разберётся сама» Эдгара и храп отца: тоже своего рода маленькая смерть. Живи проще — и проще тебе будет умирать, — вот что хотел донести до своих клиентов и просто случайно встреченных им, или его моделями людей Влад. Но не сошлёшь же всех в Африку, чтобы они поняли то, что понял он.

Рустам пошутил:

— А может, сделать самое обычное платьице и прикрепить к нему степлером билет в Уганду?

Влад щёлкнул пальцами:

— Точно! Ты молодец. Как мне самому не пришло такое в голову? Только платьице не обычное, а снежно-белое. «Нарисуй себя сам», — будет называться. Забрызгай его грязью, кровью и дерьмом. И билет. Какая прекрасная идея!

Юлия вскинула глаза на Влада.

— Не мели чепухи. Оно будет стоить не так уж дёшево.

— Да ладно, — улыбаясь во весь рот, сказал Рустам. Ему явно импонировало, что высказанную им так сгоряча и в шутку приняли, как рабочую идею. — На каждое из его платьев можно купить хоть десяток билетов. Это будет самым дешёвым. Достичь договора с авиакомпанией, наверное, будет вполне реально.

Юлия возразила:

— Ты только что говорил о дешёвых казуальных костюмах. Влад, билет в другую страну — это похоже на доступность и дешевизну?

— Идея отличная, — решил Влад. — Пускай будет. Рустам, сможешь её продумать? Эскиз, крой, и так далее… а я, пожалуй, буду собираться домой.

Он вручил Рустаму нож, и, оставив на полу горку из обломков бумажного удава, удалился.

* * *

Дорогой он думал о том, что только что высказал вслух. Когда говоришь что-то — даже если это что-то давно уже оформилась в уме, оно обретает новые, недоступные ранее, грани и стороны. Как будто двухмерному рисунку на бумаге добавляешь ещё одно измерение… всё-таки, общение с людьми в некотором роде может оказаться полезным.

Он хочет, чтобы его одежда продавалась в магазинах. Нужно её максимально унифицировать. Сделать её, как сказала Юлия, максимально casual — Влад знал значение этого слова ещё, кажется, от Сава. Сав сам был casual — максимально общителен и открыт миру, даже внешний его вид вызывал желание протянуть для пожатия руку. Знаешь: такой малый не может сделать тебе ничего плохого, и потому расслабляешься. Но эта одежда — немного другое. Она слишком претенциозна, слишком, если можно так сказать об одежде, закомплексована, чтобы свободно показываться на людях. И наоборот — не каждый смельчак рискнёт её надеть, даже если крой, идея и детали вызовут в душе только положительные отклики.

Она станет достоянием фриков и аутсайдеров, для которых знание, с каким именно чувством посмотрели на них на улице побеждается фактом, что на них в принципе посмотрели. Таких, как, например, сам Влад. Но Владу отчего-то достаточно старого пальто — кстати, где оно, почему не приходит посылка от Эдгара? Ужели у них выпал снег, и оно пригодилось Моррису или ещё кому из волонтёров? — почему другие должны гоняться за диковинной одеждой? Лучшей одеждой для таких людей всегда был особенный склад ума.

В расстроенных чувствах Влад позвонил Савелию, по старой привычке, из телефона-автомата на улице.

— Ты бы стал носить мою одежду, если бы тебе заплатили денег? — спросил он.