— А где лучше всего её ловить?
— Где хочешь. Только не сиди с таким забитым видом. Делай что-нибудь!
И Влад пошёл удить идею. Рыбалкой он никогда не занимался — даже отец считал это пустым занятием. Хотя, конечно же, лучше сидения над женскими журналами. Но он пообещал себе постарался насадить на крючок хорошую приманку. Приманку, которая бы подняла из глубин самую большую рыбину.
Сав звал его развеяться: на традиционных его вечеринках он не бывал уже больше года.
— По тебе там все скучают, — утверждал Савелий.
— Чтобы по мне скучать, нужно быть по-настоящему странным человеком, — говорил Влад. Долго смотрел на Савелия, безуспешно занятого поиском подходящего ответа, а потом добивал его самым весомым, как ему казалось, доводом:
— Со странными людьми трудно общаться.
— Это уж точно, — говорил обескураженный Сав.
Влад пробовал работать. Подолгу сидел, прилипнув к чистому листу бумаги, в то время, как в голове со свистом задувал ветер. Концентрироваться на этом ветре было хоть немного приятно и приносило несколько больше успокоения, чем просто валяние на диване. Влад слушал, как завывает в ушах, и старался не пропустить то самое, о чём говорил Рустам.
Всю одежду из неоконченной телевизионной серии Юля погрузила в кузов своего пикапа и увезла в шоурум. Влад был только рад — манекены снова стояли голые, девственные, как первый снег. Над ними хотелось работать. Влад нарекал их именами, что бродили в его голове, проецировал полуоформившиеся образы.
Каким-то образом он умудрился смастерить из остатков телелома рабочий телевизор. Состояние, в котором он произвёл на свет кадавра, дьявола, как его называли бывшие владовы соседи сверху, можно обозвать замешательством. Собрав по полу останки микросхем, включив при помощи найденных же проводков с большими, похожими на нос рыбы-молота, разъёмами, одно в другое, Влад замешал себе телевизор.
Савелий спрашивал:
— Я смотрю, ты из одарённого владыки ножниц стал теперь одарённым механиком?
Влад категорически не соглашался. Хотя в голову настырно лез проигрыватель, который он починил месяцем ранее, не было ни единого разумного объяснения, как такое могло получиться.
— Чем ты думал, — вопрошала Юля, — когда втыкал это чудо в розетку? Могло же полыхнуть!
Влад жал плечами. Но ведь всё в порядке! Вот он я, жив-живёхонек. И с квартирой твоей ничего не случилось. Кстати, имею я теперь право здесь находиться? Я ведь даже воздухом дышу задарма, не покупая его, как раньше, потом и стёртыми подушечками пальцев. Может, мне лучше подыскать себе ещё какой-нибудь подвальчик? Скромно просить очередное чудаковатое зодчество одного из шаманов-архитекторов Петербурга, а заодно и его жильцов (прошлых ошибок повторять теперь — ни-ни!) о приюте. Как той зимой — самой лучшей, в сущности, из его зим. Большой Зимой для Перемен.
Владова благоразумия хватало не задать все эти вопросы вслух. Юля могла обидеться. Люди очень странные, но он, кажется, начинал их понимать.
«Фэшн» на этом экране (чёрно-белом, с вкраплениями зелёного и красного) был теперь самым непопулярным каналом. Савелий объяснил бы это, что Влад не хочет смотреть на то, что получается у невольных его коллег, в то время, как у него самого ничего не получается — но Влад об этом просто не думал. Он смотрел новости, смотрел идиотские передачи, вызывающие чувство мрачной ностальгии: в доме его отца эта штука работала бесперебойно и даже из ванной можно было уловить невнятно жующие резиновые слова голоса ведущих и дикторов. Впитывал всё подряд, пытаясь найти, может быть, оправдание ссылке, в которую он отправил предыдущую коллекцию, и с лёгкостью находил. Телевиденье было скучным. Глупым. Недостойным того, чтобы с ним бороться. Он чувствовал бы себя убийцей уродливых младенцев, если бы эта коллекция вышла в свет.
Мало-помалу из чистого листа, над которым Влад сидел часами, начали выдавливаться капли мутной, похожей по консистенции на яичный белок, капли фантазии. Было там нечто узнаваемых форм. «Да, да, точно, — бормотал Влад в радостном возбуждении. — Это похоже не бёдра. А вот здесь, как будто бы, плечо».
Если долго мять кусок пластилина, обязательно получится человечек. Но вот во что его теперь одеть? Влад воображал фактуру пластилина, пытался передать её штриховкой на эскизе. Нужно, чтобы это платье хотелось мять.
— Зачем мять? — вопрошал сам себя Влад, вынимая из коробки кусок рыжего пластилина. Катал его между ладонями, словно формируя ответ, и сам же себе отвечал: — Не знаю. Просто мять.
Он оставлял на эскизе жирные оранжевые следы.
Рустам со своей ловлей идей запал в душу, и Влад не упускал теперь ни одной, самой мелкой рыбёшки. Он стачивал карандаши прямо себе под ноги, и эту стружку, похожие на отброшенную какими-то насекомыми шкурки, два раза в неделю с улыбкой выметала Юля, думая: «мальчик снова в работе!»
За одним таким рисунком Влада застал Савелий. В последнее время он редко здесь бывал. А когда забегал, отшучивался перед другом:
— Столько дел! Все хватают за руки. Я ведь доучиваюсь последний курс, ты помнишь?.. До тебя добраться, как хоббитам до Ородруина. Ты, главное, не сопротивляйся: ещё не хватало, если ты, как настоящий Саурон, будешь кидаться в меня сверху картошкой.
Он заглядывал Владу через плечо.
— Что ты рисуешь? Кто это будет носить?
— Забудь. Не важно. Молчанники.
— Молчанники?
— Забудь, — повторил Влад, и улыбнулся краешком рта. — Ты вряд ли их когда-нибудь увидишь.
— Нет уж, подожди, — Сав вцепился в рукав Владовой рубашки. — Я хочу знать, чем ты занимался последний месяц.
— Молчанники. Я впервые увидел их осенью. И вижу иногда до сих пор. Хотя зимой на улице им неуютно.
— Кто они?
— Очень высокие мужчины и женщины, — Влад отложил карандаш, переплёл на животе пальцы. — Почти под три метра ростом, страшно худые, лупоглазые, ходят так, как будто всего стесняются. Нормальной одежды на них не шьют, поэтому любые штаны доходят только до коленей, а рубашка постоянно рвётся в локтях. Обувь не налезает абсолютно никакая, поэтому летом они ходят босиком, а зимой… я, на самом деле, толком не смотрел. Наверное, делают себе подобие обуви из картона и скотча. Их любят собаки, рядом с таким высоким человеком им кажется, что они всё ещё щенки: кстати, хороший способ заметить молчанника. Если вдруг увидишь собаку, которая куда-то бежит, вот так в разные стороны виляя хвостом (Влад изобразил рукой), скорее всего, она бежит догонять молчанника. Если следить за этой собакой, не отрываясь, увидишь, как она взмоет в воздух кверху задом. Молчанники неуклюжи и близоруки, зато довольно сильны; они поднимают собаку за хвост, чтобы проверить не несёт ли она что-нибудь вкусное в пасти.
Сав молчал, как будто проглотил что-то совершенно удивительное, и теперь пытался осмыслить запоздалую реакцию вкусовых рецепторов. Влад прибавил:
— Я тебе как-нибудь нарисую. Только боюсь, ты тогда начнёшь сам их замечать.
— И ты теперь шьёшь для этих ребят одежду?
Влад пожал плечами.
— Всем остальным моя одежда не необходима. Только я ещё не придумал, каким образом молчанники смогут себе её приобрести. Они очень стеснительны, да их не так-то просто заметить. Думаю, можно просто сшить партию и развезти по окрестным свалкам.
Сав вздохнул.
— Может, попробовать привязывать её к бродячим собакам?
— Отличная идея! — от восторга Влад подпрыгнул и хлопнул в ладоши. — Только скажи Юльке, что одежда должна выглядеть в меру поношенной. Новую молчанники никогда не наденут.
— Значит, ты уже готовишь нам работу? — осторожно интересовался Сав, оглядываясь на голые манекены. Может, Влад уже сшил невидимую одежду, верх разврата и очередную бомбу для модного показа, и, чтобы заметить невесомый полёт тканей, требуется просто приглядеться?..
Но за швейную машинку он не садился. Если водить письменными принадлежностями по бумаге можно практически бесцельно, то, чтобы превратить их во что-то более вещественное, нужны выкройки, нужен чёткий план. Призраки идей витали у Влада в голове, но лечь на ткань, чтобы обвести по контуру, он их так и не уговорил.
