Стеклянная тумба для телевизора, которую Зарубин и Юля прикупили для Влада, по-прежнему пустовала, за исключением забытого там канцелярского ножа и круглого следа от кружки с кофе. Это единственная вещь, по поводу которой они определились сразу. И, так же сообща, определились с местом для этой тумбы: во всём удобном, но таком, чтобы до ближайшей электрической розетки нужно было ехать чуть ли не на поезде.

Саву показалось, что намёк не совсем очевиден: эта тумба для зо-мбо-я-щи-ка, при чём тут кофейные кружки? — вот он и задал вышеозначенный вопрос, и даже затаил дыхание в ожидании ответа.

— Можно сказать, да. Посмотри вон там.

Влад показал на лежащий на столе рекламный каталог TopBrands в россыпи карандашей из IKEA. Судя по обложке, местами потрескавшейся, местами помятой, намокшей со стороны корешка, эта книженция побывала вместе с Владом не в одной передряге.

Сав засмеялся.

— Я вспоминал о тебе, когда по радио обсуждали телевизионного вора. Он такой душка! Ворует у людей телевизоры и исчезает. Не понятно, как они проникает в квартиры, неясно, как умудряется вытащить телеки, не тронув ни окон, ни дверей. Обносит, кстати, только первые этажи. Знаешь, какая фраза прозвучала? «Восстание машин», вот какая! Они думают, что телевизоры, возможно, прячутся где-то в чулане, а когда хозяева отворачиваются — рраз! — и выходят за дверь. Может, и вора-то никакого нет…

Каталог перекочевал в руки Сава; следующие десять минут заполнял шорох страниц. Бумаги в TopBrands не жалели: оборотная сторона каждой страницы была пуста, и именно там Влад делал свои эскизы.

— Ты… рисуешь теперь по-другому, — какое-то время спустя сказал Сав. — Что случилось?

— Не знаю. Может, я теперь думаю в другую сторону… а что, сильно отличается?

— Стиль вроде тот же самый… даже чуток попроще.

Рисунки обрели налёт гротеска. У Сава, который переехал в Питер из Нижнего, ещё свежи были воспоминания об автобусной экскурсии по историческому центру, на которой туристов забросали архитектурными терминами. Поэтому то, что увидел в импровизированной тетрадке Влада Савелий, вызывали у него стойкие ассоциации с мрачным и помпезным Питером в рамке окна туристического автобуса.

Кажется, в этих костюмах невозможно не то, что ходить ежедневно, но и вообще двигаться. Там были техногенные мотивы, вроде воротника и браслетов из проводов, обилие молний, в каждой второй работе подразумевались цвета и принты, яркие, будто телевизионные помехи.

С газет Влад переключился на другие средства массовой информации. И правда — кому сейчас нужны газеты? Их никто не читает, а «Комсомольской Правдой» разве что разжигают летом костёр, да подтираются при отсутствии туалетной бумаги. Вечер, или даже свободный день человека планируют телепрограммы, а иллюзию выбора создаёт масса каналов. Именно на этой иллюзии Влад и делает упор в каждой новой работе. Подчёркивает её, как может, выводит на чистую воду. Обводит красным маркером.

— Может, кое-что я сделаю попроще, — сказал Влад, заглядывая в тетрадку в руках приятеля. Когда смотришь на рисунок вот так, кверху ногами, недостатки всплывают из неведомых глубин, где раньше ты их не замечал. Злобно скалятся тебе в лицо. — Да, положительно кое-что поправлю.

Савелий растерянно улыбнулся сам себе: друг напоминал то Наполеона, который, невзирая ни на какие препятствия прёт вперёд, то самого робкого из людей. Каким-то образом он умудрялся сочетать в себе эти два качества.

И Юля заметила это задолго до него. Когда ей требовались какие-то решения по почти готовым костюмам — допустим, что-то сидело в плечах не так, как должно — а Влада под рукой, конечно же, не было, она обращалась не к одному из опытных закройщиков, а к тому, кто был приближён к её кумиру больше всего. К Саву. Требовала от него немедленного решения, наполеоновского напора, и очень злилась, когда он мялся и просил подождать полдня, пока «изучит вопрос». Сав бежал звонить главному мастеру, здоровому лысому парню с хитрым прищуром и руками, похожими на ковши экскаватора, чтобы посовещаться.

— Мне нужны материалы, — сказал, тем временем, Влад.

— Природные? — Савелий захлопнул каталог и держал его теперь между ладонями. — Вроде как гербарий? Посмотреть вот на это, так материалы твои водятся только на городской свалке.

— У меня уже есть свалка, — отвечает Влад.

Савелий тут же звонит Юле и орёт в трубку:

— Юлька, приезжай! Мы едем окучивать свалку!

«Сейчас буду», — слышится Владу.

Она действительно приезжает, а на улице, между прочим, мягкий вечер, готовый уже вот-вот измазаться краской ночи. Влад, развалившись на диване, думает, что из Юльки, наверное, вышла бы ему отличная мама. Готовая примчаться по первому зову, словно волшебник из полузабытых детских сказок, так, что ты чувствуешь: она рядом — даже когда она далеко. Настоящая его мать была далеко, даже когда гремела посудой на кухне или в гостиной читала очередной из своих одинаковых женских романов.

Не думает он только, каково в этот момент настоящему юлиному ребёнку. Не думает и не спрашивает. Только Савелий вспоминает:

— Могла бы взять с собой дочку.

Они загружаются в машину. Влад располагается на заднем сидении, Сав вытягивает руки и пытается «погреть» их в неоновом свете магнитолы.

— Обойдётся без поездок, — говорит Юля.

Савелий внимательно разглядывает женщину. Лицо в обрамлении нечёсаных волос, наскоро забранных в хвост, кажется в полутьме бесконечно, постоянно стареющим. «Приблизительно на секунду каждую секунду», — говорит про себя Сав, вертит фразу так, этак, а потом продолжает свою занимательную человекологию, но не находит больше ничего интересного. По рукам на руле ползают отсветы от фонарей. Колонки что-то играют, но звук убавлен на минимум. Эти руки словно сжимают штурвал истребителя.

— Она осталась дома одна? — спрашивает он.

— Не маленькая, — говорит Юля. А потом что-то прорывается из её головы во внешний мир, и эмоции обрастает плотью слов: — Достала.

— Что достала?

Юлия жуёт губами, видно, что ей неудобно за выскочившее слово. Смотрит в зеркало заднего вида на Влада, но тот, кажется, поглощён ночью за окошком. Будто кот, что смотрит через окно свои бесконечные мультфильмы о жизни в городском переулке. Взгляд — ну надо же, точь-в-точь кошачий. Сав ждёт, и она неохотно произносит:

— Закатила мне тут концерт. Говорит, «мама не уезжай». Как будто я не имею права уехать по делам. Как будто это я — мелкая засранка, а она моя мать… Потом стала хватать меня за ноги. Я отшлёпала её и ушла.

Огрызок фразы повисает в воздухе и мрачное, тяжёлое настроение волнами расходится по салону, словно круги по воде от ушедшего на дно камня. Даже Влад его чувствует; шевелится в своём пальто, будто ящерица в шкуре, что стала ей неожиданно велика, удивлённо поднял взгляд.

— Вовсе не обязательно было ехать сегодня, — говорит Савелий, скрестив на груди руки.

— Ерунда.

— Ты должна заботится о дочери…

— Я же говорю — ерунда!

Она повышает голос — будто бы всего на толику, но он гремит на всю машину. В капоте лязгает, Влад дёргается и стукается головой о нависающую над ним пластиковую ручку.

— Забудь. Это моя дочь и я здесь решаю, что я делаю правильно, а что нет.

— Сейчас направо, — командует Влад, углядев в окно какой-то ориентир.

Они проехали два моста, чуть постояв в пробке на втором, миновали все возможные острова и углубились в королевство заборов и бесполых двухэтажных домов, перемежающихся выродками девяностых, устаревшими новостройками, достаточно, на взгляд Юли, уродливой наружности. Этих уже никто бы не посмел бы назвать бесполыми: страшно, они сгрудились вокруг, иногда подступая к самой дороге, недобро смотрят сверху вниз глазами-окошками.

Рядом порт и можно различить запах рыбы.

Юлия останавливает машину. Сзади никто не сигналит: наверное, машины здесь нечастые гости. Выкручивает руль и медленно съезжает в указанную Владом сторону.