Она смотрит на молодого человека и извлекает из горла смех.

— Как от тела. В детективах.

Влад опускается на корточки, чтобы посмотреть швы.

— Ткань так себе… — начинает девушка и взвизгивает под треск расходящейся ткани. Волны мёртвой тишины разбегаются по квартире, даже музыка захлёбывается сама собой и умолкает, сконфуженно фыркнув напоследок помехами. Девушка боится посмотреть вниз, боится задействовать даже мускул.

— Вот теперь ты выглядишь как жертва изнасилования, — с удовольствием говорит Влад. Разглядывает свои голые ступни (на дворе лето, а Влад терпеть не может ходить в носках) и думает, на какую может прийтись удар каблука. Но девушка лишь хлопает глазами. Подол разорван почти до бёдер. Пока потолок не рухнул от крика, он ловко делает ещё несколько дыр. — Во всяком случае, точно в таком же платье точно никого не встретишь.

— Только когда это войдёт в моду, — подсказывает с дивана хозяин квартиры. Он немножко знает Влада и от души наслаждается происходящим.

— То есть очень нескоро, — кивает Влад.

— Высказываю робкую надежду, быть изнасилованной не войдёт в моду никогда, — наконец, произносит девушка. Ступни Влада уцелели. Ему повезло, что жертва для сегодняшних экспериментов оказалась адекватной.

У человечка, который позвал Влада на сегодняшнюю вечеринку, была говорящая фамилия — Зарубин. Будто бы сбежавшая из романа Достоевского. Пожалуй, он наиболее настойчиво навязывался к Владу в близкие знакомцы. Девушки звали его Савушкой, по паспорту кликали Савелием, а представлялся он просто Савом. Он на целую голову ниже Влада, носил огромные гриндера и самые фантастические головные уборы, вроде кепок в шотландскую клетку. На красном, слегка вытянутом лице расцветали разного размера пигментные пятна. В шутку или всерьёз — Влад никогда не мог это для себя уяснить — он призывал других искать в нём сходство с Васильевым из «Сплина», и даже причёску себе делал такую же, отслеживая своего кумира по фото в интернете. Скорее всего это была такая затяжная шутка — на Васильева он был не похож ни на йоту.

Сав был человеком, в котором томная жажда покоя, будто кадр в диафильме, могла в любой момент смениться сумасшедшей активностью. На вечеринках он умудрялся быть сразу везде — и крутиться возле рисующего Влада, поминутно заглядывая под руку и норовя ткнуть в альбом грязными пальцами, чтобы спросить какую-нибудь глупость, и разливать на кухне напитки, и гонять тараканов, отнимая у гостей самолично розданные им тапки. После бесплодных попыток от него отвязаться, Влад устало решил, что иметь такого компаньона лучше, чем бегать от него и прятаться по углам и за самым дальним креслом в доме.

Во время одной из таких вечеринок Сав устроил грандиозное представление, презентовав Влада как художника.

— А ты можешь нарисовать меня? — робко вопрошала та самая девушка, на которой он порвал платье.

— Могу, — сказал Влад, и чуть смущённо, чуть с вызовом прибавил: — Если тебя не будет смущать овал вместо лица.

Лица владовых моделей зияли пустотой. Черты лица он рисовать не умел, да это было совершенно ни к чему. Согласно Владу, человеческое лицо, форма носа, губ, и так далее — совершенно бесполезная штука в организме. Гораздо больше ему говорят изгибы бёдер и, к примеру, форма коленных чашечек.

— Ты специализируешься на платьях?

Девушка вытянула в трубочку губы, разглядывая рисунки.

— Я портной. Работаю в театральной мастерской. Я люблю платья и костюмы, — терпеливо, как ребёнку, объяснил Влад.

— И много у тебя таких? — вмешался Сав, заглядывая в альбом Влада, который тот по недосмотру выпустил из рук.

— Чего?

— Картинок с тётеньками?

Влад вспомнил кипу листов у себя в каморке.

— Там ещё и дяди есть.

Между тем альбом под шелест страниц пошёл по рукам.

— Это всё твои идеи? Да ты настоящий модельер! — сказал кто-то.

Влад пожал плечами. Называйте как хотите. Слышал бы это папаня…

— Никогда бы не стала у такого одеваться! — с нескрываемым ужасом воскликнула какая-то дама.

Долистали, значит, до пальто, частично сшитого из кожи, содранной с головы лося.

* * *

В очень большой мере Сав стал для Влада проводником во внешний мир. Он единственный знал о подвале и регулярно заходил проведать приятеля. С собой он приносил стальной прут или увесистую деревяшку и колотил ими Владовых манекенов так, что иногда приходилось искать отлетевшие головы по закуткам казематов.

— Не могу я сюда соваться безоружным, — жаловался Савелий. — У тебя тут какой-то зомбилэнд, а не жилище.

Манекенов к тому времени насчитывалось четыре штуки, и Влад примеривался к пятому, который Виктор собирался принести ему в жертву, будто какой-нибудь богине плодородия. За это Влад работал как проклятый, оставляя наставнику в четыре раза больше времени для того, чтобы лежать в гамаке, курить свою странную длинную трубку и видеть в дыму абрикосового табака цветные картинки о своей древней родине. Если прошлые жизни существуют, в одной из них он совершенно точно был индейцем.

Вахтёрши не дремали, так что манекены приходилось вытаскивать через окно, чтобы под покровом ночи тащить домой. Один раз за Владом погнался милицейский патруль, а Влад, перекинув куклу через плечо, попытался скрыться во дворах. Когда его догнали, то долго пялились на покалеченный манекен. У него была свёрнута шея и не хватало одной руки. В одном месте пластик зиял дырой — словно у полого шоколадного зайца, от которого ребёнок откусил кусочек.

— Что ты убегал-то? — наконец, спросил сержант.

— А чего вы догоняли? — спросил раскрасневшийся после пробежки Влад.

Сержант похлопал глазами, рассмеялся и махнул рукой:

— Ладно, иди. Вряд ли ты его откуда-то украл.

Сав умудрялся быть абсолютно везде и, находя новое занятие, подключал его к уже имеющимся, словно виртуозный жонглёр. Вот он маркером разрисовывает манекенам лица, вот на переносной владовой плитке готовит омлет, вот завывает тихонечко возле выхода во внешний мир, и моргает фонариком, заставляя спускающихся по лестнице жильцов ускорять шаги. Вот снова бежит к омлету, крича во всю глотку, чтобы Влад «переключил на единичку».

Именно благодаря влиянию Сава Влад сделал татуировку.

— Слушай, — говорит однажды Савелий после того, как последняя из имеющихся бутылка пива официально и всеми сторонами была признана пустой — я давно хотел забиться. Пошли?

— Пошли, — согласился Влад. — А ты что хочешь?

— Скорпиона на заднице, — ухмыльнулся Сав. — И кису. На одной ягодице скорпиона, на другой кису. Сначала нужно выразить протест, разрушить сложившиеся устои, а потом уже строить на руинах что-то своё. Сейчас все ходят со скорпионами на груди или плече, и одинаковыми плоскими кошками на талии… а по сути — что мужики что бабы, все одинаковые. Так вот, я покажу, в каком месте я вижу всё это дерьмо. Правда, останется ещё тигр, но для него места уже не остаётся.

— А что набить мне?

— Тебе… — Савелий задумался, и даже преисполнился некоторого благоговения по поводу того, что его попросили высказать мнение по такому важному вопросу. — Ну, не знаю. А что тебе хочется? Может, тигра?

— К тиграм я не имею никакого отношения, — говорит Влад. — Тогда уж подвал… или манекена. Или швейную машинку и набор игл…

— А чего тебе бы хотелось добиться? — внезапно спросил Сав.

— Мне? Добиться? — Влад был ошарашен вопросом не меньше, чем Зарубин предложением выбрать для друга татуировку.

— Ну да. Каким ты видишь себя лет через десять?

Влад задумался.

— Я совсем себя не вижу.

— Совсем? — Савелий намазывал себе, а заодно и Владу паштетом бутерброд, и делал это сейчас особенно тщательно, словно где-то здесь был скрыт главный смысл жизни. — Как это может быть? У тебя к тому времени должно быть насиженное место, собственный дом, жена, престарелый я в качестве друга…

— Нет, — отрезал Влад, затянувшись сигаретой. — Меня там нет. Зато все остальные, представляешь, счастливы!