Тем, кто не живет в Америке, вряд ли понять, насколько такие отношения – редкость. На мой взгляд, в этой стране главная сфера экономической деятельности не финансовые инвестиции, не компьютерные технологии, не производство автомобилей, самолетов или вооружений, не приготовление гамбургеров или яблочного пирога и даже не кино. Это юриспруденция. Она вряд ли укрепляет экономическую мощь государства, но в перераспределении средств внутри страны участвует самым непосредственным образом. По любому поводу любой человек обращается к адвокату. Если у него недостаточно воображения, множество адвокатов сами постоянно ищут человека, у которого есть хоть малейшее основание получить энную сумму с другого человека. Например, ваша собака нагадила на границе с соседним участком – ведь все эти чистюли норовят делать свои дела на чужой территории, – а вы этого не заметили и оставленное там не убрали! Или у вашей машины, которую вы заводите в шесть тридцать, чтобы ехать на работу, двигатель дизельный, более шумный, чем бензиновый.
Адвокат истца позаботится, чтобы вы предоставили машину на экспертизу, принесли массу других заключений, и, даже если получить с вас ничего не удастся, ко времени суда истец уже потратит кучу денег и нервных клеток на адвоката – а его придется нанять.
Именно так: нанять, даже если постоянный адвокат у вас, разумеется, есть. Однако он непременно специализируется на чем-то одном. Например, он следит за вашими договорами с клиентами и партнерами. У вас наверняка есть и другой специально обученный человек, чтобы уменьшить сумму ваших налогов – часто на меньшую сумму, чем та, которую в итоге вы заплатите ему. Но если вы надумаете продавать или покупать дом, если вам предстоит получить наследство, если вы на скользкой дороге врезались в фонарный столб или рекламный щит, если, не дай бог, решили разводиться – обращения к другому адвокату вам не избежать. А юристы других специальностей – они ведь тоже мечтают когда-нибудь зарабатывать столько же, сколько адвокаты, – следят за производством всё новых и всё более сложных законов, чтобы представители этой, возможно, не древнейшей, но не менее востребованной профессии не остались без дела. Но это так – просто пар вышибло из-под крышки! Я говорил про Элис.
Так вот, последняя мода в этой процветающей индустрии – сексуальные домогательства. Многие мои друзья теперь боятся даже задержать взгляд на своей секретарше – независимо от ее возраста, форм и даже стажа совместной работы. Что далеко ходить? Пол Черник, который страхует все наши поездки, теплый веселый бывший польский еврей, разговаривая с одной из своих помощниц – он стоял, она сидела за компьютером, – положил ей руку на плечо. Дама – сорок два года, страшная, как сон про атомную бомбардировку, ноги в форме буквы «Х», проработавшая в его агентстве восемь лет – подала на Пола в суд. Все знали, что она давно пыталась уложить босса в свою постель, что это ей не удалось и что она пыталась таким образом отыграться. Поэтому свидетели, хотя и не могли отрицать факт предумышленного физического контакта, были на стороне Пола. Только благодаря этому требуемые двести тысяч долларов дама не получила, однако суд запретил Полу ее увольнять. Эта страшила до сих пор у него работает, хотя все инструкции получает теперь от него письменно через стажера.
Пол, с которым мы, можно сказать, дружим, после того случая постоянно предлагает мне совершить обмен. За Элис он дает свою мегеру, ранчо неподалеку от Палм-Спрингс, куда он все равно не ездит из-за занятости, и свою старую мать Голду, с которой у нас с первой же встречи возникла нежная любовь, но которая живет на берегу моря в Коннектикуте возле Гринвича, в доме престарелых с собственной клиникой, ресторанным питанием и ежемесячным счетом в две тысячи четыреста долларов.
Элис! Теплая волна в груди с неизменной примесью сожаления. Но я был прав, что закруглил разговор. Занавеска на окне Метека вдруг резко втянулась вглубь комнаты, а потом разом сникла. Видимо, он вышел из номера.
Я подошел к окну. «Бальмораль» казался вымершим. Колыхалась лишь занавеска в номере Метека на втором этаже. На моем уровне все окна были закрыты ставнями. И лишь еще выше, на четвертом этаже, прямо напротив моего номера, в двух распахнутых окнах жили своей жизнью тюлевые паруса. Видимо, обитатели этих комнат уже давно топтали размякший асфальт туристических маршрутов, наивно полагая, что ветер с улицы сохранит прохладу.
Я угадал. Блеснула стеклянная дверь, отразив припаркованные у тротуара малолитражки – основу автомобильного парка Парижа и вообще всей Франции, – и на пороге возник Метек. Он был во все той же дурацкой черной майке с Эйфелевой башней и синих джинсах с торчащим из заднего кармана бумажником. Я злорадно усмехнулся – карманники, которых в Париже раз в пять больше, чем полицейских, оприходуют его в два счета. Метек нацепил на нос элегантные темные очки и расслабленной походкой туриста двинулся вверх по улице, к Триумфальной арке.
Я вздохнул с облегчением. Вот что бы я делал, если бы он вышел сейчас с чемоданом, к дверям подкатило бы заказанное им такси, и через двадцать секунд его бы и след простыл? Меня даже пот прошиб. «Сегодня надо всё закончить, кровь из носа!» – сказал я себе.
Что? Вы бы пошли за ним, надеясь улучить момент, когда вокруг никого не будет? Поэтому вы и продаете миксеры или что там еще. Профессионал всегда обнаружит за собой слежку – а он, безусловно, профессионал. Это чудо, что мне удалось вчера провести его от Елисейских полей до «Бальмораля» и снять номер в гостинице напротив. Вполне возможно, учитывая, что произошло тогда, семнадцать лет назад, Метек бы меня тоже узнал. Так что мне было лучше дожидаться его возвращения.
А если он вернется затемно и сразу задернет шторы? А если он вышел купить сигарет, потом вернется и тут же уедет? «Нет, – сказал я себе, – по всему его виду ясно, что он намерен насладиться еще одним погожим днем в столице мира. Но нужно быть начеку и времени больше не терять».
В номере даже не было мини-бара, но оставаться в нем теперь смысла не было. Я вышел в коридор, подождал, пока горничная с тремя подушками безопасности по фасаду выключит пылесос, попросил, чтобы она немедленно убрала мой номер, и спустился на улицу.
Было так жарко, что голода я не чувствовал. Я вышел на авеню Карно, повернул налево, к выплывшей из-за домов Триумфальной арке, дошел до следующего угла и зашел в бистро. Меня встретила прохлада кондиционера и невытравляемый запах пивных опитков. Пожилой официант в белом фартуке принес мне пол-литровый круглый бокал бочкового «Гримбергена» – плотного, янтарного, горьковатого бельгийского пива – и греческий салат с крупными кусками брынзы, белеющими на ложе из зеленого салата, огурцов, помидоров и красного лука. Что-то говорило мне, что Метек скоро не вернется, а может быть, я просто оттягивал решающий момент.
Расправившись с салатом, я, чтобы не заснуть, заказал двойной эспрессо. По непонятной причине разница во времени при перелете из Европы в Америку переносится намного легче, чем в обратном направлении. В Нью-Йорке я часто прямо с самолета еду в свой офис, а в Европе несколько дней хожу как сомнамбула. И, когда втянусь в жизнь по местному времени, как правило, уже пора возвращаться в Штаты. Я двумя большими глотками допил кофе и заказал еще один. Я сидел за вторым столиком от застекленной стены и, будучи защищенным отблесками от взглядов прохожих, наблюдал за тротуаром, по которому, скорее всего, он будет возвращаться в отель. Наблюдаемый тоже любил наблюдать.
Почему-то – каждый из нас в чем-то извращенец – люди вызывают у меня чувство жалости. Но мне жалко их не тогда, когда им плохо – тогда срабатывает другое чувство, – а когда они думают, что им хорошо, или пытаются себя в этом убедить. Мне жалко людей, бегающих по утрам, чтобы долго жить. Жалко выехавших на пикник с непоседливыми крикливыми детьми, двумя корзинами, бадминтоном и надувной лодкой. Жалко сидящих на трибунах в бейсболках и смакующих выдохшееся теплое пиво из бутылки на футбольном матче. Жалко парочек, идущих рядом, но еще не в обнимку, устремив затаенный взгляд в пустоту и перебрасывающихся фразами, полными сознания собственной значимости. Жалко вот этого красноносого немца с бесцветными глазами, торопливо и жадно уписывающего в одиночестве третью порцию улиток с белым вином. Жалко эту старую даму с фиолетовыми волосами, которая ложечкой крошит пирожное и с апломбом описывает своей подруге превосходство собственной аргументации в полемике с консьержкой.
