– Лидия Дмитриевна, вы, как всегда, превзошли саму себя!

– Ой, Гриш, не смущай.

– Но я честен, – с пылом сказал Григорий, которого теща ласково называла Гриша и поцеловал протянутую руку женщины, которой было чуточку за пятьдесят. На самом деле матери было уже пятьдесят девять, и я прекрасно помнила первое правило, которому придерживалась матушка – не говорить о возрасте. Второе правило, которое также нельзя было нарушать – это приезжать раз в месяц на ужин с семьей.

За семь лет брака с Григорием я ни разу не пропустила семейного ужина, хотя именно сегодня отдала бы всё на свете, только бы оказаться подальше от своей семьи. Но вынужденно продолжала играть роль замечательной дочери и ласковой жены, наблюдая за тем, как муж едва ли не пел дифирамбы любимой теще, и как та с легким румянцем на щеках принимала каждое слово как должное. Этот обмен любезностями начался еще час назад и никак не мог закончиться, и я чувствовала, что вот-вот готова взорваться. Если они наконец не закроют свои рты, то…

Спрятав руки под столом, с силой вонзила длинные ногти в ладошки, оставляя на светлой коже ярко-красные отметины в виде полумесяцев. Гнев не ушел, но боль на короткое время вытеснила из моей головы дурные мысли.

– Лучше скажи мне, Гриш, как у вас там на работе? Мариша рассказывала, что в последнее время у вас там просто аврал. Что-то серьезное случилось?

Я напряглась, потому что прекрасно понимала, что мать ступила на хрупкий лед, ведь мне пришлось обманывать родительницу, лишь бы уберечь себя от лишних вопросов. Впрочем, мой муж был предупрежден и вооружен, улыбнувшись той самой сногсшибательной улыбкой, перед которой теща едва ли могла устоять, и, изобразив на лице игривое недовольство, произнес:

– Все как обычно. Кто-то косячит, а потом вся компания исправляет. А так ничего серьезного, из-за чего стоило бы переживать.

Мать театрально прижала руку к груди.

– Ну и замечательно. А то я переживаю, места себе не нахожу. Вдруг что случится, а вы не будете готовы. Вон сына моей подруги, Светланы Воронцовой, сократили, компания сейчас банкротство запустила. А у Феди ведь ипотека, жена с маленькими детьми дома сидит. Ох, времена нынче неспокойные.

Я мысленно выдохнула, но напряжение не покидало, а наоборот подстегивало выдать какую-нибудь колкость.

– Нет, у нас все спокойно в этом плане, – отозвался Григорий, продолжая с наслаждением уминать запеченную с овощами рыбу.

Я тоже пыталась поесть, но в последнее время у меня не было аппетита, и даже фирменные и действительно идеальные блюда матери не помогли побороть чувство отвращения. К горлу подступил комок, из-за которого меня стало подташнивать. Чтобы не привлекать лишнего внимания, я поправила салфетку, лежащую на коленях, и вновь приступила к еде. Точнее говоря, постаралась изобразить аппетит, с трудом проталкивая каждый кусочек еды в горло. А чтобы овощи, которые я тщательно прожевывала, не полезли обратно, пришлось часто пить воду, и вот спустя десять минут бесполезной до зубовного скрежета болтовни, которой занимались мать и Гриша, мой мочевой пузырь заставил, извинившись, отправиться в туалет.

Я оглянулась, когда выходила из комнаты и успела поймать на себе задумчивый взгляд мужа, но тот умел притворяться. Я же только училась.

Войдя в ванную комнату, прикрыла за собой дверь и щелкнула замком, хотя для этого не было причин. Но так я чувствовала себя в безопасности. Сделав дела, приблизилась к раковине и открыла кран. Холодная вода отрезвляла. Я хотела умыться, избавиться от идеального макияжа, провести мокрыми ладонями по бледным щекам, вонзить пальцы в темно-каштановые локоны, дернуть себя за волосы, чтобы заставить почувствовать что-то еще кроме боли и обиды, но застыв на месте, продолжала наблюдать за собственным отражением в аккуратном овальном зеркале и чувствовала, как пальцы немеют от холодной воды.

– Всё будет хорошо, – прошептала себе, закрывая кран. Вновь взглянула в зеркало, натянуто улыбнулась и, подмигнув, вышла из ванной комнаты.

В гостиную, где мы обычно ужинали всей семьей, возвращалась с той самой улыбкой. Обманчивой улыбкой, которая вполне могла убедить мою мать, что все в порядке, но точно ничего не скрывала от задумчивого взгляда мужа. Но мама была слишком увлечена разговором с любимым зятем, что не обратила на меня внимания. Как и Григорий, который о чем-то безустанно рассказывал, полностью очаровав тещу. Когда-то на эти же уловки легко клевала и я, но жизнь научила меня снимать розовые очки и смотреть правде в глаза.

– Ох, жаль, что Макар с Женей не приехали, – сокрушалась мать, когда мы засобирались домой.

Я только успела выдохнуть, решив, что вечер в принципе прошел без осложнений, как матушка тут же вспомнила о сыне и его невесте.

– Мам, не начинай, – поспешно вмешалась, пожалуй, даже слишком. Пришлось себя одернуть и сменить тон, с которым я могла попасть впросак и выдать свои истинные эмоции.– Ты же знаешь, что они ждали этот отпуск. Вернутся через неделю. Думаю, они только обрадуются, если ты их позовешь на ужин и чем-нибудь вкусным порадуешь.

Мой младший братец был из тех, кто все-таки да нарушает правила. Редко, но метко – как я часто повторяла про себя, пытаясь прикрыть брата. Отпуск, в который тот сорвался со своей невестой, был запланированный, но матери они сказали об этом в последний момент, и поэтому пропустили ежемесячный обязательный ужин. Еще одна маленькая проблема, с которой мне пришлось справляться, наплевав на собственные чувства.

– Ох, ладно, – отмахнулась мать и вновь посмотрела на Григория. – Зато вы меня никогда не подводите.

Он улыбнулся и пожал морщинистую ладонь тещи.

– Вы же знаете, Лидия Дмитриевна, я ни за что на свете не пропущу ваши ужины. Ни один ресторан не сравнится с домашней едой, которую вы готовите. У вас просто талант!

И вновь я подавила в себе желание демонстративно закатить глаза и издать нервный смешок. Гриша сегодня был в ударе и отрабатывал за двоих. Впрочем, он всегда был таким.

– Мам, нам уже пора, – мягко проговорила, торопливо подхватывая с комода свою сумочку.

– Да, конечно, – она всплеснула руками и стала обнимать на прощание меня и зятя. – Напиши, как доберетесь. А то я волноваться буду.

Еще одно маленькое правило, но я и его соблюдала, потому что нервничать моей матери было строго настрого запрещено. После смерти отца многое случилось и, конечно же, это не могло не оставить зияющих ран в наших сердцах. Особенно сильно пострадало сердце матери.

– Хорошо, мам. Обязательно.

– Удачи, мои дорогие, – промолвила она, еще раз обняв меня за плечи.

Гриша помахал теще рукой и выскользнул из квартиры. Я задержалась на пороге лишь на миг, чтобы вновь взглянуть на чуть грустное, но все же спокойное лицо матери. Улыбнувшись, я кивнула и отправилась следом за мужем к лифту. В этот самый момент металлические створки открылись.

Мы вошли в кабину. Лишь когда дверки сомкнулись за нашими спинами, оба смогли выдохнуть. В зеркальной панели, установленной на стенке сбоку, отражались унылые лица двух взрослых людей. Больше не было сладких улыбок, которые так не жалел Гриша, разливаясь соловьем рядом с тещей. Больше не было звонких речей, озорных огоньков в глазах. Я так вовсе померкла, прислушиваясь к тихому дыханию мужа и металлическому скрежету работающего механизма лифта.

– И как долго это будет продолжаться? – спросил Гриша, когда мы наконец-то оказались в машине. Оба приехали на одном автомобиле. Еще одна маленькая ложь во спасение.

Я заняла пассажирское место и, пристегнувшись ремнем безопасности, посмотрела на мужа.

– Столько сколько потребуется. Дай мне время.

– Мариш…

– Не называй меня так, Гриш.

Муж поморщился, но замолчал, решив, что обмениваться «любезностями» нам уже не по силам. Завел мотор, переключил передачу. Автомобиль тронулся с места, покидая парковку. Плавно вливаясь в вечерний поток других автомобилей на главной улице города, мы оба молчали. Гриша следил за дорогой, я же предпочитала думать о том, что меня ждет дома. И, конечно же, ни разу за всю дорогу так и не взглянула на мужа.