Конечно же есть свои люди в жандармерии у бандитов. Само собой разумеющееся занятие. Наверное, Зубатов потому и не хотел, чтобы я встречался с ним в жандармерии, чтобы об этом не просочилась информация до людей.

От сильного удара дверь вышибло с петель. Я ловко извлек катану из ножен.

Неужели подмога пришла им на помощь? На это я не расчитывал. Черт, что же делать?

Вместо отряда гангстеров в плащах и с томпсонами в руках я увидел худощавую фигуру человека в окровавленной белой рубашке. Уж кого-кого, а этого человека в спасители я не ожидал.

- Кого я вижу, - я улыбнулся однорукому кимгийцу. – И много их там было?

- Четверо, - он был спокоен как удав и даже не вспотел после битвы.

- Ну что, пойдем поговорим о жизни, о смерти и о темных духах? – Сказал я и косо глянул на темное облако энергии вокруг моей катаны.

Я прекратил концентрироваться, возвращая более привычный для моих глаз мир.

Глава 23

Склад был расположен в паре минут ходьбы от Предместий. Мы перешли через обросший безлюдный парк к невысоким заборами из дерева. Небольшой клочок земли с домами на русский манер оказался заброшенным. Однако следов мародерства не было видно, что сильно отличалось от улицы Хлебной. За последним забором начиналась застройка коренных жителей с их угловатыми хижинами, стены которых представляли собой деревянный каркас со съемными или раздвижными панелями-ширмами из бумаги.

Однорукий остановился у крайнего дома с забитыми голубыми ставнями. Как оказалось, это была одна из его конспиративных квартир, каких по городу разбросано целое множество. Подниматься по крутому крыльцу было тяжело с моей ушибленной ногой, хоть их и было всего четыре.

Слева от входной двери удобно размещался умывальник, под которым на пыльной лавке стоял ржавый жестяной таз. Очень странно, что никто из ушлых жителей Боратовска не решился утащить эти вещи себе домой. По всей видимости ромейские граждане не захаживают в этот закуток, а коренным кимгийцам здешнее имущество не интересно.

Мой новый знакомый принес кувшин воды, чтобы я наконец-то смог отмыть голову от крови и грязи. Кое-как отскреб от волос черные комки, морщась от каждого прикосновения к затылку, где успел образоваться небольшой отек. После водных процедур голове стало значительно легче.

Этот человек имел очень странное понимание уборки. Все полы и мебель в доме покрыты пылью. Только в одной дальней комнате все было чисто выметено и протерто. По следам от сапог на пыльному полу можно было легко отследить путь туда.

Комната для ночевки была не менее странной. В углу лежало несколько сероватых матрасов, вокруг которых в два ряда стояли керосиновые лампы, китайские бумажные фонари и свечи. В центре на полу стоял побитый жестяной таз с водой. Никаких больше элементов интерьера в комнате не было.

Однорукий приподнял при помощи конца катаны одну из досок возле входа. Стянув с себя окровавленную рубашку, он бросил ее в приоткрытую щель. Мне вспомнился рассказ патологоанатома о теле с множеством пулевых ранений. Ни единого шрама на торсе я увидеть не смог. Зато культя как-будто стала чуть длиннее и сильно растянула отдававшие желтизной бинты.

- Проходи, - он жестом указал в сторону матрасов.

Я испытал неописуемое облегчение, когда спустя длительное время ходьбы с больной ногой и ноющим боков мог наконец-то сесть и вытянуть ноги.

- Тебя как зовут, кстати? – Спросил я.

- Не помню, - ответил собеседник, усаживаясь возле тазика.

- Ты шутишь? – Своими странностями этот мужик удивляет меня все больше и больше.

- Нет, не шучу, - спокойно ответил он.

- А как тебя называют другие люди тогда?

Однорукий задумчиво отмывал катану от крови в тазике.

- Одна женщина называет меня Ханпал, - вспомнил он, выжимая тряпку чуть более крепко, чем нужно, - я не знаю их наречие и не могу сказать, имя это или прозвище.

- Ты не кимгиец? – Решил на всякий случай уточнить я, смутно представляя, о какой женщине он говорит.

- Нет, я не из их народа.

- Значит гойдиец?

- Гайкокудзин, - поправил Ханпал, - но можно и так называть. Если вам удобнее, то воля ваша.

- Извини, конечно, но я боюсь сломать язык об такие туземные слова, - покачал головой я.

Отряхнув самурайский меч от лишней влаги, Ханпал положил клинок себе на колени. Здоровой рукой и зубами он начал снимать плотные бинты.

- Мое имя ты знаешь, да? – Спросил я.

- Как только ты заговорил о духе… - Не этом слове он запнулся, - понял, да.

Это черное существо сильно пугает такого невозмутимого с виду головореза. Неужели есть для этого серьезные основания? Обязательно следует расспросить подробнее об этом, но чуть позже. Пока же стоит обсудить более отвлеченные и простые темы.

- Почему ты дал деру от химеры с медвежьей мордой? – Постарался сменить тему разговора я.

- Сначала пришел ты, а потом – он. Мне в тот миг показалось, что вас обоих прислал Кирсновский.

- Он раньше присылал за тобой своих питомцев?

- Да, случалось.

- Смотрю, у вас взаимная неприязнь друг к другу, - усмехнулся я, расползаясь бесформенным пятном на матрасе, - за что ты его хочешь убить?

- За это, - коротко ответил он, кивая в сторону бинтованной культи.

Хоть часть руки по-прежнему оставалась замотанной, но уже сейчас можно было провести параллели с франкенштейном. Человеческая кожа ровным рубцом отделялась от чешуйчатой части мертвецкого зеленого цвета.

- Из-за руки? – Сказал я, еле сдерживаясь, чтобы не засмеяться.

- Не столько она. Всегда можно сделать это… - Сказал он и коротким взмахом отсек забинтованную культю, - передай мне бинты. Они во втором светильнике первого ряда.

Я с распахнутыми глазами смотрел на Ханпала. Только что отрубил себе часть руки и даже бровью не повел. Да и сама рука не спешила истекать кровью, мгновенно покрываясь пленкой на месте среза.

- А из-за чего еще? – Переспросил я, бросая собеседнику заказанные им бинты.

- Рука отросла так из-за того, что я ее потерял в один день, - пояснил он, обтягивая рану чистыми белыми полосами ткани, - внутри все тоже изменено. Однако меня тот человек лишил значительно большего. Мои связи с миром были обрублены: все друзья, все знакомые, семья. Этого я лишился по вине того человека.

- А что он сделал такого? – Внутри появилось неприятное предчувствие, от которого я поежился.

- Ты спрашивал мое имя, - голос Ханпала окрасился нотками грусти, - но даже это знание утеряно для меня. Воспоминаний о прежней жизни не осталось. А мое тело изменено в глубине, из-за чего не могу в полной мере осознать свою природу.

- Погоди, а помнишь, как в порту я показал тебе катану? – Жест был повторен мной один в один, - ты мне сказал какое-то «Або». Это разве не связано с твоими воспоминаниями, с прошлым?

- Я и сейчас на нее смотрю, а хочется сказать «Або», - пожал плечами Ханпал.

- Что это значит?

- Не знаю. Иной раз мне на ум приходят воспоминания из прошлой жизни, стоит только что-то увидеть или услышать. На моем сознании лежит туман, который закрывает от меня мое прошлое. Лишь редкие светлячки долетают оттуда на белый свет.

Слова однорукого звучать очень знакомо. Что-то схожее можно сказать и про мои воспоминания. Не один я такой несчастный в этом мире, кто не помнит ничего. С каждым днем растет стойкое ощущение, что прошлое Константина Любомирского закрыто для меня по чьему-то стороннему умыслу. Вот только если раньше это можно было списать на фантомы, созданные мозгом старого хозяина тела, то после слов Ханпала эти сомнения можно отбросить. Что-то действительно ограничивает память. Вот только что?

- Что-то такое есть и у меня, - сказал я, и осторожно пощупал рану на затылке, - только отдельные воспоминания. Не знаешь, как это можно исправить?

- Попади мне в руки такое знание – воспользовался бы, - заканчивая с бинтованием сказал Ханпал. – Но я говорил с той, кто убрал эту пелену.