Мерзла, видела странные сны, тосковала. Листала зачитанное до дыр и свежее — все без толку: ни ответов, ни откровений. Разглядывала старые желтоватые фотографии с резными краями, улыбалась знакомым лицам.

Из распоротой наволочки сыпались на город белые перья, сыпались и укутывали домики с черепичными крышами, площадь, извилистые улочки. Тарья смотрела в окно, а в дымоходе завывал ветер. Мир будто вымер, а точнее, вы-мир, обезлюдел: молчал телефон, почтальон не приносил писем, не заходили гости. Год кончался, давил на плечи декабрь.

Выбегала на дорогу лисой, слушала. Ночь отвечала посвистом ветра, совиным уханьем, шорохом сосен. Возвращалась домой, оборачивалась, пила чай с травами и чувствовала, как утихает биение крови.

В одну из таких ночей ее повлекло вперед — потянуло властно, неудержимо. Тарья подняла нос, еще прислушалась и побежала.

Снег мерно поскрипывал под лапами. Впереди — тот, кого она должна проводить. Позвать за собой и проводить в город — там ждут героя вечные уют и покой.

Шла третья неделя войны, и Олег чувствовал, что обвыкается с ней, сживается. Поначалу все было жутко: и стрелять в людей, и видеть убитых своих — а теперь прошло это. Морозы Олег переносил довольно легко. Конечно, тридцать да за тридцать — не сахар, но он в Сибири привык. Привык Олег и к лыжам, и к лесу. Правда, тут был не Тюменский урман, а игрушечный по сравнению с ним лесок. Во всяком случае, так высоченному Олегу казалось…

Ночью, по сигнальной ракете, роту бросили вперед. Перед наступлением давали водку в жестяных кружках. Олег сморщился от запаха — не было у него привычки — но выпил. Все пили — чтобы не мерзнуть. И чтобы не бояться, наверное.

Луна светила — полная, открыточная, наглая. Мороз не чувствовался. На лыжах, в белых маскхалатах рота бесшумно добралась до темноснежной опушки. Снег впереди был нетронутый, и бить по ним начали внезапно. Сверху, с боков. Вжик, вжик… Они и не поняли сразу, куда стрелять, бежали дальше и падали.

Олег услышал: что-то вжикнуло рядом. Женька-баянист хрипнул странно и упал. Еще кто-то упал — Олег уже не видел. Он бежал вместе с ротой вперед, чувствуя на себе чей-то взгляд. Взгляд, который маскхалатом не обманешь. Не обманешь — выцеливает. Вот-вот…

Олег вильнул в сторону, задел широкую ель, и ветки брызнули снегом. Вжикнуло рядом, и снег еще сыпанул. Вот! Олег углядел, откуда еще полетел маленький снежный обвальчик — с той сосны. Вот он, финн, куда залез! Тоже в белом. Только с заснеженного дерева попробуй стрельни так, чтобы не сыпануло хоть чуть-чуть. Теперь Олег приглядывался к деревьям, туда и целил. Выстрел — передернул — выстрел. Смотри и стреляй. Олег и смотрел, и стрелял — пока не толкнуло в бок…

Не хотелось в тот лесок Сашке идти, ой, не хотелось. Вроде и полста наркомовских махнул перед атакой за милый мой, а куражу не было. Зато погано было на душе, как перед гнилым разговором.

Сашка знал уже, что финны-сволочи устраиваются на деревьях и оттуда перестрелять всех могут запросто, как тех курчат. Финны к деревьям цепями приковывались, чтоб уж точно никуда не деться. Сашка видел недавно, после боя, как те висят и качаются в морозном дыму. Некоторые еще живые были, так их заградотрядовцы доканчивали. Слышно тогда было на соседней поляне — выстрелы щелкали, как ногтем по газете.

Вспомнил Сашка про заградотрядовцев в аккурат, когда думал, куда бы свернуть. Не хотелось ему в тот лесок, и не зря. Сашка на рожон не лез, держался позади, когда стрелять начали, а пулю все равно поймал. Так под дых ударило, что он замер на бегу. И успел подумать: «Даже Валька-медсестра теперь не поможет…»

Тойво знал свое дело. В прошлом охотник, снайпером он был отличным. Терпеливым, внимательным, метким. Умел ждать, невзирая на неудобства, и стрелять умел быстро, но без суеты. Вот и сейчас он лежал на укрепленных в ветвях большой ели досках и спокойно глядел в прицел, и спокойно, почти нежно, жал на спусковой крючок. Один… Второй… Третий… Надо же, в белое оделись. Тойво хмыкнул. Русские бежали на лыжах, неумело бежали, отстреливались беспорядочно и падали, падали сломанными куклами. Ну что эти городские мальчишки против них могут, верно? Верно.

Тойво целился не спеша. О, вот один, высокий, стреляет внимательно, а не просто палит в испуге по деревьям. Тойво принялся ловить в прицел высокого парня, который удачно уворачивался. Или умело? Этого Тойво уже не разобрал, потому что в следующий миг перед глазами потемнело…

Легко было во всем теле, легко и пусто. Олег почувствовал, что лежит на спине. Пошевелил тихонько руками, ногами, помотал головой. Открыл глаза. Ночь. Небо без единой звезды. Правда, не совсем темно — северное сияние подсвечивает горизонт зеленым. Он сел и огляделся. Вокруг был снег, без конца, без края, без движения на поверхности. Когда глаза освоились с темнотой, Олег увидел неподалеку продолговатый холмик. И еще один. Пригляделся внимательней и понял, что там две фигуры в белых маскхалатах.

Олег поднялся на ноги и еще раз удивился необычной легкости движений. Он подошел к одному из неподвижных тел и опустился рядом на колени. Что-то знакомое чудилось в лежащей ничком фигуре. Тронул рукой. Перевернул на спину и увидел Сашку-мелкого из роты. Сашка хищно щерился, как будто сопротивлялся, словно у него отнимали последнее.

Олег встал и подошел ко второму. Этот был ему не знаком: среднего роста, коренастый, сосредоточенно прихмуренный. Маскхалат у него другой, сообразил Олег. Не такой, как у нас. И унты на ногах. Финн?

Внезапно из-за спины послышалось:

— Ох, едрит твою в Мадрид!

Олег повернулся. Сашка-мелкий сидел, опираясь на руки, и удивленно крутил головой.

— Саня! — позвал Олег.

— Оба-на, и ты здесь, братишка! — обрадовался мелкий.

Олег по привычке внутренне поморщился. Сашку-мелкого невзлюбил он чуть ли не с первой встречи — за неуемную болтливость и нахрапистую фамильярность. А однажды чуть не засветил по морде.

— Здесь, здесь. Еще бы знать, где мы…

— Да разберемся. Ща разберемся. У тебя папироски нету?

— Нету. Я же сразу бросил.

— Хреново. Курить охота, уши прям в трубочку свернулись.

— Перебьемся как-нибудь.

— О! А это чё за фраер там лежит? — мелкий заметил незнакомца.

— Да черт его знает. Мужик какой-то. Вроде не наш.

— В смысле — не наш? Не из нашей роты? Или совсем?

— Похоже, совсем не наш.

— Так надо обшмонать его по-скорому! — оживился Сашка.

— Не надо.

— Чё?

— Нехорошо так.

— Ох ты, чистоплюй хренов! Смотри, этот валяется жмур жмуром, а у него, может, и табачком разжиться можно. Ему-то уже не надо, а нам — в самый раз, — Сашка ухмыльнулся и направился к лежащему.

Олег обернулся — показалось, что вдалеке крикнули. Поэтому он не видел, как Сашка приступил к «шмону». Зато услышал:

— Лежишь, сволочь финская? — и через пару секунд: — Ой-й, пусти!

Подняв голову, Олег увидел, что незнакомец сидит, озирается и крепко держит Сашкино запястье, да как-то особенно держит — тот присел на одно колено и ни туда, ни сюда.

Тойво очнулся и услышал голоса. Он решил не торопиться. Лежал на спине, не открывая глаз, напрягал поочередно мышцы — вроде бы, все работало. Прислушивался. Разговаривали двое. Местность им не знакома. Один из них хочет закурить и собирается ограбить какого-то «жмура», второй возражает. Да ведь это о нем говорят, осенило Тойво. Он замер. Шаги ближе и ближе… Кто-то опустился рядом на колени и дотронулся до Тойво. Этого он не выдержал, вслепую провел захват, сел и открыл глаза.

Оказалось, что за руку он поймал хлипенького парнишку, невысокого и щуплого, с хитрым лицом. Чуть подальше стоял второй, совсем не хлипкий: высокий, плечистый и — почему, откуда? — отдаленно знакомый Тойво. Где-то он видел этого парня…