– В операционном поле без изменений; на контролируемом участке Древа образовалось два новых ответвления, – доложил Зоргорну оператор. – На 29 и 17 ветвях. В первом случае это хрональная флуктуация, а во втором внешнее воздействие. – Вот как? – Зоргорн бросил мимолетный взгляд на экран, где среди серых и синих линий короткими ярко розовыми отростками были изображены новорожденные континуумы.

– Да, Наставник, – подтвердил оператор – удалось даже установить, что воздействие осуществлено выходцами из континуума 456 уровня 34 ветви.

– Они уже додумались до передвижений во времени? Мне, признаться, казалось, что этому уровню рано еще.

– Да я сам удивился; они открыли, как выяснилось, совершенно новый способ, что-то связанное с электромагнитной формацией Единого поля. – Наши ученые уже подробно изучают этот вопрос, говорят даже Высших это заинтересовало.

– Ну, что ж, – вздохнул Зоргорн, раз они додумались до машины времени, то следует ожидать возникновения еще не одного континуума. Следовательно, возможно у нас прибавится работы… и Сомы.

Покинув операторскую, он спустился на нижний ярус, в это время почти безлюдный.

Множество залов с излучающими мягкое сияние полупрозрачными колоннами выстраивались анфиладой перед ним.

Стены одного из них украшали восьмиугольные и овальные экраны, в глубине которых проплывали, сменяя друг друга, картины жизни множества планет, именуемых их жителями различно на разных языках, но всегда одинаково по сути – Земля.

В свое время подобные залы были задуманы как дублирующие для основных операторских комплексов Хранителей, но теперь чаще всего сюда приходили понаблюдать за жизнью иных вселенных. Вот и сейчас перед одним из экранов расположился в раскладном кресле молодой демиург. На экране проплывала панорама большого города, застроенного зданиями, напоминавшими ступенчатые пирамиды огромной высоты. В небе, вровень с их верхушками, неспешно пролетали неуклюжие воздушные корабли, видом своим напоминавшие катамараны, а на заднем плане можно было разглядеть синюю полоску моря с точками судов на горизонте.

Каждый из обитателей Мира мог выбрать развлечения по своему вкусу. К их услугам были книги, написанные во всех известных мирах, созданные в них фильмы и театральные спектакли, все когда – либо происходившие спортивные состязания. Иные наполняли свой досуг почти одним только общением с противоположным полом, зачастую предпочитая выбирать из числа Свободных. Занятие не такое уж легкое, поскольку те побаивались хозяев Мидра, а какое– либо принуждение запрещалось обычаями, более строгими, чем законы. Другие, как вот этот демиург, отдавали свободное время наблюдению за жизнью в сотнях тысяч континуумов. Многие погружались в управляемые сны – старинное искусство, на которое Высшие смотрели почему-то искоса, или проводили целые дни на охоте за населяющими Мидр животными. Были те, кто не хотел знать ничего иного, кроме разнообразных игр, изобретенных в разное время и на разных планетах.

Нынешний Ученик Зоргорна был равнодушен ко всему этому. Он был из тех, кто отдыхал лишь потому, что это было необходимо. Таргиз был суровым трудоголиком. Он не нарушал установленных правил жизни и тратил на отдых не меньше положенного времени. Но и только. Смыслом его жизни была его работа, и то, что не было ею, принималось им лишь постольку, поскольку не мешало ей. Невольно Зоргорн задумался о нем. В самом деле, Таргизу многое дано, пожалуй, он самый способный из всех тех, чьим наставником он когда либо был.

Он не был самым лучшим создателем каналов, не самым лучшим оператором, хотя чисто операторские способности были отменными, его математические построения и программы не были верхом совершенства, даже реакция его была похуже, чем у иных. И вместе с тем в нем было что-то неуловимое, что отличало его от всех других, и благодаря чему все удавалось ему наилучшим образом. Можно ли было сказать, что он просто удачлив?

Не потому ли Высшие так внимательно наблюдают за ним?

Де Граммон выглянул в окно, в тысячный, наверное, раз оглядывая свой замок.

На огромном дворе – от стены до стены почти сотня туазов, кипела жизнь,

Все необходимое для существования нескольких сотен человек в течение как минимум полугода было заключено в этих стенах. Подвалы Шато-Онси хранили провиант на многие месяцы осады.

Вдоль стен выстроились домики замковых слуг с небольшими огородиками и курятниками возле каждого; из общественного хлева доносилось мычание коров. Слышалось кудахтанье кур, гогот гусей. С другой стороны тянулись конюшни и псарни.

Над кузницей поднимался дымок, время от времени в неподвижном воздухе слышался звон молота.

По зеленой траве, что покрывала двор, гонял на аркане необъезженного жеребца Аллейн – его младший конюший, принятый на службу сын деревенского шорника. Пожалуй, из парня выйдет толк.

Вот уже не первый год граф большую часть жизни проводил в этих стенах. Здесь, в парадном зале, он разбирал тяжбы своих подданных, судил нарушителей законов божеских и человеческих. Здесь обучал воинов своей дружины. Здесь принимал нечастых гостей. Здесь сыграли, одну за другой, свадьбы его дочери, чтобы уже на следующий день покинуть родной кров.

Внизу, прямо под окном, рос сад, обнесенный выложенной из булыжного камня оградой, где росли серебристые тисы и розовые кусты. Стоит только прикрыть глаза, и он увидит, свою, ныне покойную супругу, Изабель, прогуливающуюся среди роз, в руках у нее корзинка с любимой кошкой.

Опустившись в кресло, обитое синим бархатом и отороченное шелковой бахромой, де Граммон вернулся к своим размышлениям о нынешнем положении Франции. О состоянии королевства он судил здраво и беспристрастно, не закрывая глаза на пороки и неурядицы. Скудные урожаи и холодные зимы, чиновники, беззастенчиво набивавшие карманы, бароны сеявшие смуту, стремясь выколотить у короля все новые привилегии и вольности; грызня могущественных кланов высшей знати, подрывающая власть… Двор с его бесконечными охотами, дрязгами и интригами. Высшая знать, основное занятие которой травля кабанов и оленей да пиршества с драками, ссорами и хмельным разгулом, в конце которых благородные сеньоры валяются под столами как упившиеся мужланы, а благородных дворянок заваливают прямо на столах.

Победоносные восстания (привычно победоносные) во Фландрии, две неудачных и бессмысленных войны со Священной Римской Империей, на стороне которой в последний раз так некстати выступил Арагон. Мелкие крестовые походы – несостоявшиеся, почти состоявшиеся, бесславно завершившиеся в самом начале, но одинаково разорительные, и все это под разговоры о большом походе, что раз и навсегда должен утвердить Святую землю за христианами, в реальность которого уже не верил почти никто.

Все это так, глупо отрицать. Именно поэтому он сам несколько лет назад добровольно удалился от двора. Уж лучше разбирать споры между собственными арендаторами и пересчитывать доходы от имений, нежели с головой погружаться в весьма дурно пахнущие тонкости политики.

Но, при всем этом Франция оставалась самым могущественным и богатым государством христианского мира, и не только его. Слава Богу, ему было с чем сравнивать.

Он вспомнил Италию, где был дважды. Города, где под фальшивой позолотой прятались язвы убожества и нищеты, где квартал шел на квартал, а чужаку на соседней улицы могли просто так воткнуть кинжал меж ребер. Толпы щуплых крикливых торгашей и ремесленников, облаченных в лохмотья, на которые не позарился бы иной парижский бродяга. Зловонные кучи отбросов, наподобие баррикад перегораживающие узкие кривые улочки. Склепы цезарей разграбленные дочиста века назад; древние мраморные гробницы, источавшие невыносимый смрад: уже многие поколения здешних жителей использовали их как отхожие места. Просторные площади, на которых разместилась бы небольшая крепость, и где среди развороченных мраморных плит паслись тощие коровы и драные козы. Величественные когда-то храмы, превращенные ныне в загоны для свиней.