Литмир - Электронная Библиотека

На казнь идти и гимны петь,

И в пасть некормленному зверю

Без содрогания глядеть...

А наверху, тем часом, рыщут язычники, все пьяные-распьяные, развратные-преразвратные, и у всех у них только и заботы в жизни, что поймать христианина и заставить его кланяться идолам, под страхом иначе распять его на кресте, как Петра, отрубить ему голову, как Павлу, затравить его в цирке львами, как Игнатия Богоносца.

Что государственное существование общества, с подобной резкостью разделенного уже в стотысячных массах, возможно только в поэтическом вымысле, и охотно воображается и выдается за действительность только романтическими поэтами и любителями их творчества, — это обстоятельство выясняется очень легко, скоро и просто, можно даже сказать, само собой. Стотысячголовых тайн не бывает. Стотысячеголовая революция, сколько бы ни была смирна ее программа, не может усидеть дома, в пассивном квиэтизме, — непомерное накопление собственной силы выбросит ее в активные выступления, «на улицу». Спрятать сто тысяч нельзя, могут укрываться только первоначальные «пятерки». Редкий посетитель римских катакомб уходит из них без разочарования и недоумения, так как не надо большой сообразительности, чтобы — даже по первому, самому поверхностному обзору их — догадаться, что подземные ходы, самое большее, в метр ширины и каморки три-четыре и до десяти квадратных метров площадью, не могли служить местом каких-либо величавых многолюдных сборищ и отнюдь не предназначались для таковых своими устроителями. Капеллы (cubicula) катакомб свв. Себастиана, Домитиллы, Агнесы и т.д. — не более, как маленькие приделы подземного кладбища, сооруженные для удобства верующих, охочих — в очередь и кратко — помолиться у места вечного успокоения святых предков. Это — «панихидники», не более. Немыслимо, чтобы они могли, как то думали Арринги (XVII в.) и Марки ("Architectura della Roma sotterrànea cristiana". Roma 1844), иметь значение церквей для общественного богослужения, людного и продолжительного. Они рассчитаны не на часы, а на минуты пребывания в них, и не масс, а десяти-пятнадцати человек (Росси). В самых обширных из них могут поместиться лишь до ста человек. Немного, но и из того надо убавить, так как в расчет принималась во внимание только вместимость капелл, а впихнуть в подземную каморку сто человек плечо к плечу не значит поместить их. 2 декабря 1848 года капитан парохода «Лондондерри», во время бури, распорядился запереть 200 пассажиров в каюту вместимостью в 48 кубических метров; 72 из этих злополучных узников умерли. Еще более знаменито трагическое происшествие в калькутской «Черной яме» (1756), имеющей размеры как раз подземных капелл. Из 146 англичан, запертых в эту тюрьму при одном окне, спустя одиннадцать часов осталось в живых 23 (Льюис).

А в катакомбах воздух был еще отравлен миазмами близко гниющих трупов. Чтобы избавиться от этого зла, могилы плотно заделывались кирпичом и бетоном или мраморными досками. Богатые люди не жалели лить на мертвецов свои ароматы и масла, которые почитались противодействующими разложению. Наконец, в виде решительного средства, хоронили покойников в двух саванах, заполняя пространство между ними известью, слоем в палец толщины (Martigny). Ничего не помогало. Зловоние иногда усиливалось до того, что фоссоры (могильщики) принуждены были засыпать землей целые галереи, чересчур полные гробами. А Майков хотел, чтобы в этой ужасной атмосфере христианская толпа слушала заутреню с возженными свечами, и больше того: чтобы в катакомбах устроены были христианские госпитали!... Гипотеза Росси о, так сказать, цепной системе катакомбных церквей, при которой служба производилась в большой центральной крипте, а молящиеся, которым не находилось в ней места, располагались в окружающих ее коридорах и криптах малого размера, вдохновлена, так сказать топографическим обманом. В действительности, те общие отдушины, вокруг которых централизуются такие гнезда крипт, едва достаточны для питания их воздухом даже и в пустом то виде. Не говорю уже о том, что необходимое, по условию тесноты, распределение молящихся по приделам, — кого поближе к благодати, кого подальше, — явилось бы верным средством отравить христианскую общину местничеством прихожан, совершенно противным демократическому духу первобытной церкви.

Значение тайного убежища гонимой веры катакомбы если и принимали иногда, то разве лишь в позднем последствии, при гонениях третьего века и ортодоксально христианских распрях с сектами четвертого и пятого, притом никак не надолго и не для масс, а разве для десятков укрывающихся. Сейчас в катакомбах св. Каллиста, наиболее посещаемых туристами, достаточно трех-четырех партий посетителей, чтобы в какой-нибудь галерее уже трудно было разойтись. Папа Сикст был выслежен и схвачен в катакомбах, имея при себе спутниками всего четырех дьяконов. Да и вообще, одна уже подробность и точность, с какой в истории позднейшей церкви отмечаются подобные укрывательства (св. Александра, Либерия и др.), свидетельствуют об их исключительности. В первом же христианском веке катакомбы были только кладбищем, притом очень маленьким. Собственно говоря, родового понятия «катакомбы», столь многозначительного впоследствии, не существовало вовсе. Катакомбами, т.е. местностью Ad Catacumbas, «у грота», называлось в Риме только одно кладбищенское урочище, у дороги Аппиевой, ныне известное под именем катакомб св. Себастиана. От этого урочища, очень священного для первых христиан (еще в третьем веке оно слывет как «кладбище», cimiterium, по преимуществу), его частное название разошлось и на другие однородные гипогеи, — имя собственное превратилось в нарицательное, и не только для Рима, но для всего мира. Есть катакомбы неаполитанские, карфагенские, миланские и т.д.

Этимология сложного слова «катакомбы» (catacumbae) не выяснена и вряд ли она — чистая, т.е. принадлежит корням одного языка. Попытки его греческих объяснений неудачны, латинских также. По всей вероятности, это слово, в котором ясно слышен греческий предлог «?» и латинский «cumbo», лежу, принадлежит греко-латинскому уличному жаргону I века, из которого проникло в речь образованного класса и утвердилось в литературе.

Сеть римских катакомб, далеко еще не вся исследованная, грандиозна протяжением. Если бы ходы ее вытянуть в прямую линию, она оказалась бы длиннее Италии, равняясь 587 милям = 876 километрам (Мартиньи). Отец Марки считал протяжение всех подземных галерей на предполагаемых 72 кладбищах в 1,200 километров. Между тем, вся эта подземная сеть, по вычислению де-Росси, соответствует на земной поверхности общей площади всего лишь около квадратной мили (2.476,778 кв. метров). Старинное предположение, будто катакомбы вырублены в почве не христианскими руками, и последние только приспособили к нуждам своей общины старые ломки пуццолано и песочные выемки, разрушено критикой братьев де-Росси («Roma Sotteranea»). Так называемые «песочницы» (arenariae) и покинутые каменоломни (latomiae) позволили христианам несколько облегчить свои саперные предприятия не более, как в пяти кладбищах из тридцати, де-Росси исследованных. Катакомбы — труд, в огромном большинстве своем, христианской эпохи или, в некоторых частях, близко предхристианской, так как раскопки отрыли, в сети их, изолированные кладбища иудаитов, мифраитов, поклонников Сабация — культов, хронологически параллельных христианству. Восточный способ погребения, через заделывание трупа в стену, столь характерный для катакомб и принятый в настоящее время огромным большинством благоустроенных южных кладбищ, широко применялся в Риме спиритуалистическими религиями и сектами, избегавшими кремации трупов. А их, в последние два века республики и в первые годы империи, много наплыло в столицу мира из Азии и Африки, когда, по выражению поэта, «сирийский Оронт стал изливаться в Тибр». Этими соображениями совершенно разрушается старый предрассудок, будто катакомбы для Италии и Рима являют собой христианскую новинку. Предрассудок этот строился на том основании, что мы дескать, не знаем христианских могил, древнейших того типа, который видим в катакомбах. Да, не видим потому, что христианства еще не было, как отдельной религии, и оно сектантски жило в лоне других восточных культов, пре- имущественно иудейского, катакомбы знавших и ими пользовавшихся. Еврейские подземные кладбища были открыты Ант. Бозио в 1602 году, двадцать четыре года спустя после христианских. До разделения религии-матери, иудейства, с религией- дочерью, христианством, покойники их не нуждались в перегородках между своим могилами: труп христианина не сквернил кладбища иудеев, труп иудея не сквернил кладбища христианского. Отдельные христианские кладбища понадобились только тогда, когда иудеи перестали считать христиан иудеями, и христиане решительно порвали свои связи с синагогой, — значит, не ранее конца первого века. Впрочем, и в государственной религии самого Рима кремация трупов была лишь господствующим обычаем, но вовсе не догматом. Еще законами двенадцати таблиц римлянину представлено право выбора, как хоронить своих мертвецов, — через сожжение или зарытие в землю. Не принято было сожигать грудных детей, если они умирали до прорезания зубов. Не расходовались на погребальный костер для своих покойников бедняки. В самом обряде кремационных похорон остались следы всеобщего погребения в землю. Труп на костре посыпался землей (glebam in osniicere), существовал обычай отрезать частицу сожигаемого тела и хоронить ее отдельно в землю, либо в том же порядке погребать неуничтоженные огнем кости; искупительный обряд для убийц требовал, чтобы кающийся бросил на труп жертвы горсть земли — в символ земного погребения (Marquardt). При республике сожжения трупов чуждались многие аристократические фамилии; в роде Корнелиев первым покойником, вознесенным на костер, был диктатор Сулла. Кремационный способ погребения — по преимуществу императорского времени, первых четырех веков нашей эры; но и в течение их закон (Lex Tudertina) оказывал равное покровительство погребению в землю, объявляя священными (punis et religione solutus) как место сожжения трупа, так и могилу. Кремационный обряд, как особенно удобный и эффективный для церемоний апофеоза, строго соблюдался для мертвецов императорского дома, однако бывали исключения и из этого правила. Похороны Поппеи Сабины, вдавшейся в иудаизм, обошлись без сожжения тела; покойницу бальзамировали и отнесли в мавзолей Августа на Марсовом поле, в фамильный склеп цезарей. Для христиан, принявших иудейский способ погребения, он освящался благочестивым подражанием Гробу Господню, который Иосиф Аримафейский «высек в скале». И подобно тому, как гроб Иисуса был «новый», так и первобытные христиане заботились, чтобы каждый верный получил особое место вечного успокоения, не хранившее ранее другого мертвеца (Boissier, «Promenades archéologiques». — Pressense). Это верование пережило те времена, когда христианских мертвецов надо было прятать от преследования врагов в стенки подземных коридоров, если только было когда-нибудь такое время. Двенадцать лет спустя после миланского эдикта, папа Юлий (336—347) основал три новых подземных кладбища у Фламиниевой дороги, у Аврелиевой дороги (второе; одно там уже было, и на нем, по преданию, первоначально погребен был ап. Петр: «Qui sepultus est in via Aurelia in templo Apollinis, juxta locum ubi crucifixus est, juxta palatium Neronianum in Vaticano) ,-иу дороги к Порту. Папа Дамазий (366-384), которому катакомбы обязаны приведением их в тот тип, как мы их видим, еще мечтал быть погребенным в катакомбах св. Каллиста «если бы не боялся тем оскорбить святых, здесь лежащих». К концу IV века относится могила неизвестной девушки, которую в 1906 году римская курия канонизовала, после столетия чудес, под именем святой Филомены. Несколько ниже я вернусь к курьезной истории этого религиозно-археологического недоразумения, разоблаченного известным Орацио Марукки. Если росли даже новые катакомбы, то понятно, что и старые кладбища постепенно расширялись и округлялись. Обычай хорониться не только в землю, но и под землю стал теряться лишь в половине V века.

258
{"b":"891102","o":1}