Необходимая для всех правительств и обществ и потому особенно дорого оплачиваемая, архитектура — за то — неблагодарное искусство в том отношении, что оно, сравнительно с другими, дает мало славы художнику и, обыкновенно, заслоняет имя его именами капитала и власти, по воле которых возникло данное архитектурное сооружение. Когда мы идем Петербургом и любуемся старыми его дворцами и соборами, лишь редким специалистам приходят в память имена истинных творцов этих красот — Баженова, Воронихина, Растрелли, Монферрана, Тона и др. Но огромное большинство умеет отличить: вот это построила Елизавета, то — Екатерина, вот — эпоха Александра I, вот — николаевская казарма. А кто не умеет, тому подскажут орлы, вензеля, пышные девизы и надписи. То же самое было и в императорском Риме. Архитекторы зарабатывали громадные деньги и пользовались большим почетом, но имена их редко доходили до потомства, потому что поглощались славой правителей и государей, которые капитализировали их творчество. И власть и капитал крепко и ревниво держались за эту монополию строительной славы. По свидетельству юриста Эмилия Мацера (эпоха Северов) было запрещено выставлять на зданиях какие бы то ни было имена, креме государева и жертвователей на строение. Конечно, нелепый и несправедливый закон этот не мог соблюдаться слишком сурово: одни художники его бесцеремонно нарушали, другие его обходили, заменяя прямое начертание своих имен гиероглифическим. По словам Плиния, таким способом расписались на римском портике Октавии строители его, лакедемоняне Саурос (Ящерицын) и Батракос (Лягушкин), поместив в капителях колонн изображения ящерицы и лягушки. Сатирик Лукиан высмеял этот нелепый запрет ядовитым рассказом о строителе одного из чудес древнего мира — александрийского маяка. Он, став жертвой такого же запрета, все-таки вырезал свое имя на камнях, а потом заделал его штукатуркой, на которой изобразил, как велено, хвалебную надпись в честь и славу тогдашнего царя Птоломея Филаделира (259 до Р. X.). Прошли года, - штукатурка обвалилась, и имя истинного творца чудесной громады обнажилось перед глазами народа: «Сострат Кнедский, сын Дексифана, во славу богов спасителей, для тех, кто борется с волнами». Временная слава царя развалилась, вечная слава художника воссияла с тем, чтобы не померкнуть, покуда стояло созданное им здание, а — когда оно развалилось,- жить в человечестве, покуда не исчезнет из него античная литература и о ней память.
Усилия римских цезарей к изящно — монументальному зодчеству поражают громадностью затраченных на него средств. Пресловутая метафора Августа — «я застал Рим кирпичным, а покидаю его мраморным» — совсем не слишком далека от истины. До Августа мрамор употреблялся в римском строительстве редко. Еще в 92 г. до Р. X. в Риме не было ни одного здания, украшенного мраморными колоннами. Почин положил цензор названного года, знаменитый оратор Л. Красс, десятью колоннами Гиметского мрамора, которыми украсил он атриум своего дома на Палатине, заслужив тем великое негодование товарища своего по цензуре Кн. Домиция (см. том I) и других стародумов века. М. Брут, за колонны эти, пустил в уличный оборот сатирическую кличку для Лициния Красса: Venus palatinum, Палатинская Венера. Мраморная обшивка Рима начала развиваться приблизительно после 78 г. до Р. X., когда консул М. Лепид познакомил Вечный город с облицовочным нумидийским мрамором. Следующие 35 лет (78 — 44), — эпоха восточных войн Кв. Метелла, Помпея, Лукулла (давшего даже свое имя — marmor Luculleum — сорту мрамора, черному с пестрыми пятнами, привозившемуся с островов Милоса и, может быть, Хиоса) и, в особенности, Юлия Цезаря, именем которого Фридлендер замыкает этот первый период пробужденной роскоши, — обогатили Рим не менее, как сотней мраморных зданий. К эпохе Августа Рим обслуживают, из Италии, Греции, Азии и Африки, по крайней мере 30 месторождений драгоценного мрамора, с соответственным разнообразием сортов. Август воздвигает ряд мраморных храмов (Юпитера — Грома, Марса — Мстителя, Аполлона Палатинского, Пантеон). А после Августа — в Помпее, напр. — мы видим мрамор даже в суконных магазинах, в винных погребках. Сенека уверяет, что в его время гражданин, не имевший в доме своем мраморной бани, слыл либо бедняком, либо скрягой. Но нигде древность не завещала нам более богатого мраморного наследства, как на Палатине. В 1867 году, на берегах Тибра, близ Monte Testaccio, открыт был древний порт Рима, сохранились и кольца, к которым прикреплялись причалившие суда, и лестницы, по которым крючники носили грузы. Эта находка бросила новый свет на вопрос: откуда Рим брал на свое украшение столь неистощимые мраморные богатства. Вокруг порта, на месте исчезнувших складочных амбаров и магазинов, открыто множество мраморных глыб, едва или полуотесанных. Пометки на этих глыбах дали любопытные указания о способе их добычи и доставки в Рим.
Лучшие в мире ломки благородных мраморов находились в монопольном пользовании императорского двора, составляя часть владений — говоря современным языком — «кабинета его величества» (ratio patrimonii). В учреждении этом уже ко временам Траяна потребовалось выделить специальный мраморный департамент (ratio marmorum): столь осложнились функции по мраморному делу и размножился штат при нем служащих. Управление отдельными ломками напоминает наши казенные гранильные фабрики: императорский уполномоченный — procurator Caesaris — во главе и под ним огромный штат служащих, обширная канцелярия, сложный контроль, множество приписанных к делу художников. Громадный труд по добыче мраморов требовал огромного количества рабочих рук; употребляли на него, по большей части, каторжников. Управление ими, через рабов или вольноотпущенников, было жестоко, и несчастные гибли тысячами равно как от грубого призора, так и от непосильной подъемной работы. Это — рудничная каторга, Нерчинск древнего Рима. Ссылка — in marmora — одно из самых тяжких наказаний римской судебно — уголовной практики; впоследствии оно часто применялось к политическим ссыльным, напр, к христианам. Город Луна, лежавший между нынешними Каррарой и Слецией (portus Lunae — теперь golto di Spezia, Специйский залив), поставщик лучшего статуарного мрамора в Италии, — по мнению Фридлендера, — в древности был гораздо более населен и оживлен мраморной промышленностью, чем в настоящее время Каррара, хотя в 1871 году в ней на 10.000 жителей считалось 3.000 мраморщиков в 115 мастерских. Автор этой книги — близкий сосед развалин, слывущих под именем Люни, и каррарских мраморных ломок и может засвидетельствовать, что, даже в современных условиях вольного труда, работа в них поистине каторжная, и население Каррары — одно из несчастнейших, наиболее недовольных и бурных в Италии. Эксплуатация рабочих мраморщиками — хозяевами не поддается краткому описанию. Легко отсюда вообразить, что же творилось во времена города Луны, когда здесь царил рабский и принудительный, за наказание, труд.
Доставка мраморов из портов Греции, Азии, из Карфагена и Александрии совершалась беспрестанно, правильными рейсами тяжело нагруженных караванов. Привозили их частью первобытными массивами, предназначенными к обработке в римских мастерских, частью уже обработанными или подготовленными к обработке на месте добычи туземными мраморщиками. Для колонн — монолитов, для цельных глыб, предназначенных родить из себя колоссальную группу или гранитный обелиск, строились отдельные специальные суда. Но этот драгоценный, хотя и слишком тяжелый, ввоз должен был сильно вырасти с 48 г. до Р- X-, когда одним из генералов Юлия Цезаря и величайшим проходимцем, всадником Мамуррою была изобретена (Batissier), т. е. правильнее сказать введена и применена на месте обработка облицовочного мрамора в тонкие пластины (crustae), обшивка которыми колонн и стен в домах несравненно удешевила и облегчила мраморное зодчество, без малейшего ущерба для его изящества и красоты. Инкрустация стен мрамором — излюбленное декоративное средство императорского Рима, перешедшее в Византию и нашедшее свое наиболее типическое и как бы завершающее выражение в Юстинианове храме св. Софии в Константинополе (Марквардт). Те, для кого эти неизносимые обои античного Рима были слишком дороги, а также хозяева домов временного помещения, т. е. дач, увеселительных построек и т.п., для которых не стоило тратиться на мраморную обшивку, — замещали ее штукатуркой, разрисованной под мрамор (знаменитые античные stucchi, в настоящее время ценные более самого редкого и дорогого мрамора) или мозаиками; так, например, в Помпеях, как дачном месте, мраморной инкрустации вовсе не найдено (Марквардт). Но настоящий мрамор все-таки господствовал, и всегда был нужен и государству и обществу в громадных количествах. Приемная комиссия — опять-таки с огромнейшей администрацией — заседала в Остии. Здесь мрамор сортировался и отсюда Тибром, везли его в Рим.
