Отец?
Сказал Лев, и когда примарх тёмных сказал это слово, это был последний раз, когда Эль'Джонсон имел в виду его истинное значение. Сангвиней же печально наблюдал за разворачивающейся сценой. Он ещё в свою первую встречу с императором понимал, что он не являлся человеком.
Они смотрели прямо на императора человечества и ничего не видели. Слишком много... Слишком ярко... Слишком мощно.... Нереальность существа перед ним оформляла до глубины души. Сотни разных образов — все ложные и все правдивые — проносились в их головах в безумном темпе.
Они не могли вспомнить, как раньше выглядел их отец. Жиллиман прекрасно понимал их чувства.
И затем это существо, это ужасное и ужасающее нечто на Золотом Троне увидело тех, кто явились к его трону.
«Сыны мои».
Сказало оно. Этот голос звучал в сознании примархов подобно грому, заглушающему даже собственные мысли. Сначала взор золотого бога упал на примарха тёмных ангелов.
«Первый».
«Сын леса».
«Высший хищник».
«Надежда».
«Провал».
«Разочарование».
«Сентиментальный старик».
«Попытка исправить ошибки».
«Лев».
Затем его взор упал на Пречистого.
«Девятый».
«Ангел».
«Милосердный».
«Слуга человечества».
«Тяга к крови».
«Предсказуемый».
«Инструмент».
«Жертва».
«Сангвиний».
Двое примархов слышали голоса в своих головах и не слышали их вовсе. Император говорил, не говоря ничего. Сама идея слов обратилась в нелепость, их концепт превратился в тяжёлую рану для времени и бытия.
«Сангвиний и Лев Эль'Джонсон». Беснующаяся буря произнесла их имена, и это было сравни первородному уничтожению, когда умирающее солнце выжигает ближайшие планеты, превращая их в безжизненные скалы. «Сангвиний и Лев... Лев и Сангвиний».
Имена разносилось эхом ветра вечности, никогда не замолкая, но и не достигая намеченной точки. Чувство близости множества разумов настигло примархов, нарушая чувства их собственных тел, когда они пытались общаться. Но затем, казалось, из множества разумов себя явил один — грубая, неудержимая сила, которая дала безмолвные команды, чтобы выйти и спасти то, что они построили вместе. Чтобы разрушить то, что они сделали. Чтобы воплотить одну общую цель. Противоречивые импульсы, им всем невозможно противиться, ибо они все разные и все единые.
Множественные и ужасные видения будущего проносились в голове примархов: результаты всех поступков, стоило ему совершить их все или ни одного. Каждый из них ощущал лишь то, что им хотел донести император.
«Я не понимаю... Отец?» Растерянно заявил Лев. Сангвиний же продолжал хранить молчание. В отличие от Льва, увиденное меньше поразило великого ангела. Великий ангел понимал, кто являлся его отцом. Или, скорее, создателем...
«Сын».
«Не сын».
«Вещь».
«Имя».
«Не имя».
«Число. Инструмент. Орудие».
Грандиозный план в руинах. Нереализованные амбиции. Информация, слишком много информации пронеслось через примархов: звёзды и галактики, целые вселенные, расы старше самого времени, вещи слишком ужасающие, чтобы быть реальными, уничтожали бытие, как буря на пике силы разрывает в пустошах овраги с бритвенно-острыми краями.
«Хватит терзать мой разум и душу, отец!», — взмолился Лев.
«Отец, не отец. Вещь, вещь, вещь», — отвечали разумы.
«Апофеоз».
«Победа».
«Поражение».
«Выбирай», — сказал он.
«Судьба».
«Будущее».
«Прошлое».
«Обновление. Отчаяние. Разложение».
А затем, казалось, случилась фокусировка, как сила воли, собравшаяся если не в последний, то почти в самый последний раз. Ощущение потери силы. Чувство конца. Вдалеке он слышал вой механизмов-аркан, который становился всё громче и напряжённее, приближаясь к разрушению, и рёв предсмертных криков умирающих псайкеров, лежавший в основе всего в этом ужасающей зале.
«Лев и Сангвиний». Голоса накладывались друг на друга, перекрывая себя и становясь почти единым целым, и у Льва вспыхнул в памяти мимолётный образ грустного лица, которое он видел слишком много раз, и видение того бремени, которое он едва мог выдержать.
«Лев, Сангвиний, Жиллиман, услышьте меня».
«Мой верный сыны, моя гордость, мой величайший триумф. Моя новая надежда».
Как эти слова жгли... Больнее... Хуже жала неудачи... Они не были ложью, не полностью...
Они были условностью.
«Мой инструменты. Моя надежда. Часть моего нового плана».
Последние напряжение силы, мысль, вынесенная вовне, как последний выдох умирающего...
«Лев... Сангвиний... Робаут... Внемлите мне. Я хочу, чтобы вновь объединились в триумвират. И когда придёт время, вы вновь возродите то, что мы потеряли. А теперь уходите, пока ваши тела и души не деформировались окончательно».
Примархам казалось, что их головы взорвалась. Ослепительные вспышки, и король, и труп, и старик наложились и перемешались друг с другом, мёртвые и живые, божественные и смертные.
Примархи, пошатываясь, покинули Тронный Зал. Сангвиний ещё мгновение смотрел в самое сердце света императора, затем отвернулся и последовал за своими братьями.
***
На Макрагге собрались трое примархов. С момента визита на Терру прошло два месяца. Примархи за это время уже полностью восстановились и готовы были обсудить недавнюю встречу. В начале беседы слово взял владыка Ультрамара.
— Приветствую, братья. Прежде чем начнём, мне хотелось бы извиниться перед Сангвинием за то, что мы сохраняли в тайне его возвращение и толком не отпраздновали это событие. Воля отца была ясной. Доставить вас срочно со Львом на Терру.
— Я понимаю, брат. Не стоит извиняться за это. Давай лучше перейдём к сути.
— Благодарю. Ну что же, начнём наше собрание. Вы оба теперь знаете волю отца.
— Воля его ясна и понятна. Но меня мучает вопрос. Зачем ему это? В чём смысл усиливать империю внутри империи?
