И наверное, именно в этот момент я решаю расслабиться. Не воспринимать каждое его слово в штыки, а дать ему шанс хотя бы сегодня вечером сыграть эту роль. Простого парня, который хоть и накосячил на том форуме, но вовремя решил исправить свою ошибку.

Не могу сказать, что это дается мне легко, но вскоре я ловлю себя на том, что вполне искренне наслаждаюсь вечером. Слушаю о том, как Максим заключал дерзкие контракты, делюсь тем, как готовила первые проекты и понимаю, что у нас действительно много общего.

Наверное, если бы не обстоятельства, я бы испытывала к Максиму непреодолимую симпатию. И только спустя долгие несколько секунд до меня доходит ужасная правда… уже испытываю. Наслаждаюсь его компанией. Громко смеюсь над шутками. С придыханием слушаю бизнес идеи. И всеми силами пытаюсь себя тормозить. Но кажется, получается у меня довольно слабо, потому что даже когда проводив меня до подъезда он тянется к моим губам, я лишь вяло замечаю:

— Тебе не кажется, что мы немного староваты и слишком мудры для поцелуев на морозе?

— Тебе девятнадцать, Птенчик, не забывай, — улыбается он и мягко касается моих губ своими.

Глава 62

Глава 62

Мне страшно сделать этот шаг. Закрыть глаза и броситься в бездну.

Я боюсь, что Максим снова утянет меня за собой, как это произошло семь лет назад.

Но Горский будто тонко чувствует все мои эмоции и вместо того, чтобы наброситься на мой рот, лишь мягко касается, пробуя меня на вкус. Тут же отстраняется и заглядывает в мои глаза.

Понятия не имею, что он там видит, но судя по тому, что после этого снова целует, каким-то образом мне удалось замаскировать страх. Или он сам ушел?

Я тщетно пытаюсь прислушаться к своим эмоциям, но в итоге понимаю, что это лишь отвлекает меня от настоящего. А я хочу быть в нем. Здесь и сейчас. Хотя бы на один вечер.

Трусливо закрываю глаза и делаю то, чего от меня весь вечер добивался Максим. Снова становлюсь девятнадцатилетним стажером Птенчиком. Позволяю его губам нежно касаться меня и даже когда он добавляет в это уравнение свой язык, я все равно его не останавливаю. Позволяю ему сплестись с моим под аккомпанемент мелкой дрожи, которой простреливает мою грудь.

Сердце срывается на галоп и уносится куда-то вдаль, оставляя после себя лишь огромную дыру, которая медленно заполняется теплом и какой-то сладкой патокой. Вряд ли один поцелуй затянет все мои раны, но ему удается заставить меня забыть. О ранах. Об обидах. О прошлом. И даже о будущем. Потому что несмотря на то, что я позволяю Максиму себя целовать и вполне активно отвечаю взаимностью… это ничего не меняет. Лишь усложняет все еще больше. Но сейчас я имею право об этом не думать.

— Я до сих пор помню твой вкус, представляешь, Птенчик? — шепчет он. — Каждую деталь. Вот эту родинку, — он аккуратно тыкает пальцем мне в район ребер, затем касается предплечья: — Вот это родимое пятно. И тонкий шрам вот здесь.

Несмотря на то, что на мне довольно объемный пуховик, Горский безошибочно находит все, о чем говорит.

— Как так получилось, что за все эти годы твоя жизнь изменилась до неузнаваемости, но ты все та же. Мой Птенчик. Моя…

— Я не…, — начинаю, но мои слова снова тонут в поцелуе.

Возможно, Максим подумал, что я хочу безжалостно напомнить ему, что я не его, но на самом деле все, что я хотела ответить это “я не знаю”. Потому что я понятия не имею как так получилось, что несмотря на все эти годы и тонны ненависти, что я пронесла сквозь них, он тоже ощущается моим.

Его руки гладят мою спину, путаются в волосах, но продолжают касаться. Будто он боится, что стоит ему меня отпустить, я тут же растворюсь. Снова исчезну на долгие семь лет. Или скорее, что исчезнет он сам. Успешная жизнь вновь закрутит его в водовороте крупных сделок и контрактов, а когда он опомнится, его дочери будет уже пятнадцать. Удачи ему объяснить подростку с ярко выраженным юношеским максимализмом где он пропадал все эти годы. Что же до меня… Хочется верить, что к тому времени я действительно забуду о его существовании. Не понарошку, как в этот раз, а взаправду. Потому что что сейчас это ощущается именно так.

Будто все то, что я твердила себе на протяжении нескольких лет было ложью. Такой себе бравадой, которая помогала мне справиться с жестокой правдой. Что несмотря на всю боль, я все еще любила его. Мужчину, который разбил мое сердце.

Словно узнав правду и выслушав его объяснение, что-то внутри меня сломалось. Не сердце на этот раз, а скорее тот орган, который отвечал за жгучую ненависть.

— Ты дрожишь, — его обеспокоенный голос вырывает меня из мыслей. — Замерзла?

— Нет, — мотаю головой, несмотря на то, что стоило ему убрать свои губы от моих, они тут же покрылись корочкой льда. — Это… эмоции. Все так сложно, Максим.

Голос выходит намного жалобнее, чем я планировала, но Горского это, кажется, не пугает.

Он обхватывает пальцами мой подбородок и заставляет посмотреть на себя.

— Мы все решим, Яра. Упростим. Мы с тобой со всем справимся, слышишь?

Я киваю, продолжая стучать зубами, а он распахивает подъездную дверь и командует:

— Идем, а то мне влетит от Алины за то, что тебя заморозил. И от твоей мамы.

Причем, если имя дочери он произносит со смешком, будто перспектива разборок с ней его не пугает, то когда упоминает маму, его голос разом меняет тональность. Странно, я думала, что после того как эти трое спланировали мое похищение, они с дорогой Татьяной Олеговной нашли общий язык.

— Малышка уже спит, — заявляет мама, пытливо вглядываясь в наши лица.

Не знаю что она силится там прочитать, но надеюсь, что те деньжищи, что я потратила на бальзам для губ в дьюти-фри, стоили того и мой рот пережил поцелуи на морозе.

— Тогда спокойной ночи, — Максим моментально понимает намек. — Я позвоню завтра.

— Ну, — нетерпеливо спрашивает мама, как только дверь за ним закрывается. — Как все прошло?

— Не знаю, — пожимаю плечами. — Мило, но в то же время непонятно. Сложно… как же все это сложно, мам.

— Я понимаю, детка, — в моих руках материализуется горячая чашка с чаем, а ее нежные руки гладят мои волосы. — Ваши отношения сложно назвать легкими. С таким-то прошлым!

— Но тем не менее, ты каким-то образом умудрилась об этом забыть, — прищуриваюсь игриво. — Вон как легко меня сосватала на свидание.

— Легко? — возмущается она. — Знала бы ты, дочка, чего мне это стоило… Переступить через себя, через свои собственные эмоции и сосредоточиться на твоих.

— Но… я думала, что Максим моментально тебя очаровал и ты забыла свои обещания его оскопить в случае, если он снова решит появиться в моей жизни.

— Не забыла, Ярик, я ничего не забыла, — вздыхает она. — У тебя по крайней мере есть воспоминания о том форуме, есть за что цепляться… Для меня же Максим Горский — подлец, который бросил мою доченьку беременной. И каждый раз глядя на него, мне приходится пробираться через эти воспоминания, слой за слоем снимать с него оболочку предательства и лжи. Поверь мне, больше всего на свете мне хочется выцарапать его голубые глазищи и пригрозить, чтобы и близко к моим девочкам не приближался!

— И что же тебя останавливает?

— То, как он смотрит на вас этими самыми голубыми глазищами… и самое главное, то, как вы расцветаете рядом с ним.

— Малинка бы рядом с любым мужиком так себя вела, — выдаю то, что гложет меня уже несколько дней. — Я вижу как она к нему тянется, но мне кажется, это потому что в ее жизни не было мужской фигуры. Поэтому…

— Но он ее отец, солнышко. И хочешь ты этого или нет, он теперь будет присутствовать в вашей жизни.

— Понимаю, — уныло пожимаю плечами.

Я слишком растеряна, чтобы привести более разумные аргументы. Но в этом и прелесть разговора с мамой. Ей не нужны мои аргументы. Тем более умные. Она всегда говорила, что я должна слушать свое сердце.

— Так хочешь? Или все-таки нет? — уточняет она с хитрой улыбкой.