— Ника, очнись! Вспомни второй курс и Наташу Лыкову. Дальше третий — Юля Беликова и Кира Лымарь. У них у всех были, так скажем, инциденты с Янковским. Но где они сейчас?

— Перевелись, — прошептала я, припоминая страшные сплетни, бродившие по институту в те времена.

— Также хочешь? Ладно, тогда иди в полицию, держать не стану. А вот Басов реально мог бы тебе помочь и найти управу на эту бесстрашную бешеную псину.

— И чего мне эта помощь будет стоить? — упорно гнула я свою линию, подводя обоих парней под общий знаменатель, хотя сама в глубине души понимала, что делаю это со зла. И не к Ярославу, а к самой себе, что всё ещё чувствую. Глубоко и безнадёжно.

— Что ты несёшь, Ника? — поражённо уставилась на меня глазами-блюдцами Марта, но меня уже бомбануло.

— Это ты приди в себя, подруга, — вся ощетинилась я. — Давно ли ты такой страстью к Басову воспылала? Или за псевдоромантическим флёром тебе вся ситуация с Ярославом, который один раз уже предал самым жестоким образом, вдруг показалась чертовски красивой?

— Ну уж точно не такой уродливой как с Янковским.

— А в чём принципиальная разница, Марта? Оба нагло домогаются. Оба сталкерят. И оба хотят лишь одного — трахнуть меня и свалить в закат.

— Ник...

— Скажешь, я не права? — горько простонала я, и на глаза снова навернулись слёзы.

Но Марта лишь озабоченно смотрела на меня, но больше не пыталась продавить там, где я всё забетонировала. Затем помогла встать мне на ноги и затолкала в уборную, где приказала мне раздеться и полезать в ванную, которую она уже принялась набирать для меня, да ещё и с пеной.

Спустя минут пять я уже расслабленно выдохнула в горячей воде, измождённо прикрывая глаза и пытаясь забыть о позорном столкновении с Янковским, его руки, его прикосновения, его смрад, которым, кажется, пропиталась каждая клетка моего тела.

Но Максимовская и на этом не остановилась, а припёрла ко мне на подносе два бокала вина, виноград и сыр. Какое-то время мы молча цедили свой напиток, но вскоре Марту прорвало.

— Сердцу больно, — два слова, двенадцать букв, но сколько в них было мучительной обречённости.

И только человек, прошедший через эмоциональное чистилище, способен понять, что это даже не констатация факта, а крик души, которая плачет навзрыд.

— Молчит?

— Даже не смотрит в мою сторону, будто бы я пустое место или предмет мебели, — я вижу, как дрожит подбородок девушки. Мне так её жаль, я чувствую её эмоции как свои, пропускаю их через себя. Вспоминаю собственную любовь без ответа — это страшно. Это то, что убивает в тебе всё живое, остаётся лишь физическая оболочка, за которой ничего нет, только зияющая пустота, трещины и пепел.

— У меня есть кое-какие сбережения. Давай бросим всё и на неделю уедем на море. Хочешь? — я не знаю, что ещё предложить. В такой ситуации обычные слова утешения бесполезны, никто не может помочь, когда твои внутренности накручивают на ржавую вилку и без анестезии выдёргивают их из груди.

— Я хочу не любить его больше, Ника, — шепчет Марта сбито и сипло от шкалящих эмоций. — Ничего не помогает. Ни море, ни горы, ни другие парни. Годы идут, а я всё чувствую, а теперь ещё и знаю, как со Стафеевым может быть хорошо. Так как не было ни с кем и никогда. Понимаешь?

— Да, — выдыхаю я и всё-таки роняю первые слёзы. Мы так похожи с ней в своем горе, в своей любви без ответа и даже без надежды на то, что эта прошивающая насквозь боль не напрасна.

— Что... чтобы ты сделала, если бы узнала, что нужна Басову по-настоящему, что там, в его душе, отражение твоих собственных чувств?

Секунды тянутся между нами и разбиваются на мелкие осколки, пока я думаю над вопросом Марты, хотя уже точно знаю на него ответ.

— Я бы простила ему всё...

— Я бы тоже, — всхлипнула подруга и мы обе потонули в своих мыслях, как в зыбучих песках.

Но главное, что я для себя решила, так это, что не буду слушать Марту, а всё-таки рискну заявить на Янковского за преследования и домогательства. Да, я пошла в полицию, а там честно рассказала всё как есть. И о том, что вчера меня чуть не изнасиловали в подъезде собственного дома.

Вот только следователь, внимательно слушавший мой рассказ почти полчаса, под конец пожал плечами и улыбнулся так деланно снисходительно, что мне в секунду стало не по себе. А потом и вовсе поплохело.

— С утра уже был запрос по данному инциденту, гражданка Истомина. Мы проверили информацию, а также камеры видеонаблюдения по вашему адресу.

— И?

— У гражданина Янковского Андрея Александровича есть железобетонное алиби на вчерашний вечер. А камеры в вашем жилом комплексе оказались неисправны, они пишут, но, увы и ах, не сохраняют данные. Так что, заявление от вас мы, конечно же, примем, но обвинять невиновного человека не станем. Займёмся поимкой настоящего плохого парня, — и подмигнул мне, словно малому ребёнку.

Гадко!

На душе, в сердце. Везде!

Твари продажные!

Я скривилась, встала с казённого стула, кивнула и побрела домой, несолоно хлебавши. А там уж и Марта выстрелила вопросом в лоб.

— Ну как?

— Никак. Ты была права насчёт Янковского, а я, Фома Неверующая, зря тебя не послушала...

Глава 31 – Абсцесс

Вероника

— Ник, — с ноткой ощутимого беспокойства тянет Марта, и я поворачиваюсь в ту сторону, куда она смотрит.

Помимо своей воли вздрагиваю и покрываюсь противными, липкими мурашками с ног до головы. Прикрываю глаза и медленно выпускаю через нос напряжение. Нервы от одного только вида этой гадкой персоны разносит в хлам.

Официально заявляю: я ненавижу Андрея Янковского всеми фибрами своего существования. Его развязную походку, его мимику, его запах, его пронизывающий взгляд исподлобья, который придавливает похуже железобетонной плиты.

Он впервые в истории притащил свою важную задницу в институтскую столовую в компании таких же отбитых на голову дружков и развалился за столом неподалёку. Зачем? Наверное, привлечь к себе всеобщее внимание: покривляться и громко похохотать над собственными же шутками.

Но главное для меня было одно — в мою сторону этот персонаж больше не смотрел. Вообще и от слова «совсем». И слава богу!

— Просто игнорируй его, Марта, — произношу я и зябко потираю предплечья, зачем-то снова воскрешая в памяти то, что случилось со мной в подъезде несколько дней назад.

Фу, ну как же мерзко!

— Не могу. Эта тварь заслуживает кое-чего покруче простого игнора, подруга. Например, смачного удара кувалдой по его мажористым шарам. Знаешь, так чтобы сразу в мясо — пуф и всё!

— Если убить убийцу, количество убийц не изменится, — флегматично пожимаю я плечами.

— Ты правда веришь в этот псевдофилософский бред? — кривится Максимовская.

— Нет, — жёстко рублю я, — я за справедливость, зуб за зуб и всё такое. Но этот мир диктует свои правила, они, безусловно, безобразные и не защищают слабых. Но какой у нас есть выбор?

— Да, да, — кивает подруга, а затем фыркает. — Посмотрите, дети, вот это — плохо. Но если немного заплатить, то будет уже — терпимо. А если много заплатить, то и вовсе — хорошо.

— Почти всё продаётся и покупается. Торгово-рыночные отношения, — фыркнула я и вновь вздрогнула от очередной порции смеха из-за того столика, где вовсю куражился Янковский.

— И всё-таки это странно, что он отстал от тебя, Ник.

— Почему? А по мне так, всё закономерно. Я сходила в полицию и ему сообщили, что девочка не будет сидеть сложа руки, а устроит этому засранцу широкомасштабные проблемы. Возможно, и папа подтянулся и настучал дитятку по рогам в качестве превентивных мер. Вот и остыл мальчик.

— Я бы всё-таки предпочла, чтобы с ним разобрался Басов, тогда бы меня не скребли в районе затылка смутные сомнения, — вздохнула тягостно Марта.

— Во-первых, Басов с понедельника более не отсвечивает в моей жизни. А, во-вторых, всё и так устаканилось, так что зачем козе баян?