© Иванов В. Ю., 2024
© «Издание книг. ком», о-макет, 2024
Между Клязьмой и Москвой,
Где снега до пупа зимой.
Где-то там среди России,
Где черти грязи намесили,
На краю села глухого
Без названия какого
В однокомнатной избушке
Жил Емеля на опушке.
До тридцати годов дожил,
Но даже в баню не ходил.
Так что лодырь был такой,
Что не видал и мир честной.
Сидел он как-то на печи,
Считал от скуки кирпичи.
Мать ему, как человеку,
Говорит: «Сходи на реку,
Воду наноси попить.
Ведь надоело снег топить.
Да дров для печки наруби,
Чтобы каши наварить.
А то уже почти полгода
На печи лежишь, колода!»
«Ладно, ладно, не ворчи,
Нарублю дров для печи
И водицы принесу,
Если только не засну».
«Я не дам тебе дремать! —
Забранила его мать. —
Ну-ка, быстренько вставай,
Навоз из стойла выгребай.
А то ишь ты, развалился.
Даже мыться обленился!»
Только лишь после угроз
Емеля вышел на мороз.
Что за дивная пора!
На санках ездит детвора,
Друг дружку снегом осыпают
И устали в игре не знают.
Ну, а Емеля в армяке
Через село пошёл к реке.
Вёдра в прорубь окунул
И льда с водою зачерпнул.
Уж с коромыслом на плечах
В ведре увидел щуку, ах!
Емеля вдруг так подскочил,
Что даже лапти обмочил.
Опрокинул два ведра,
От щуки не ищи добра!
Схватил её и смотрит в пасть.
«Да, этой рыбке не пропасть!
Мамка страсть как рыбу любит,
И меня, чай, приголубит».
Но тут услышал рыбью речь
И нутро не смог сберечь.
Он крепче рыбину схватил
И ей на печень надавил.
«Ну-ка! Говори, карась!
Ты откуда здесь взялась?»
Щука молвила устало:
«Без тебя мне горя мало.
У меня такая грусть,
Что еле на ногах держусь.
И ты ещё на душу давишь,
Гляди, так к прадедам отправишь».
Проник Емеля в рыбью долю
И отпустил её на волю.
Снова в прорубь за водой,
А там щука, ой-ой-ой:
«Ты, Емеля, не серчай,
Меня слушать обещай.
Я тебя благословлю
И быть по-моему велю.
Тебе только загадать,
А я буду исполнять.
Мол, по щучьему веленью,
Ну, и твоему хотенью.
Например, чтоб два ведра
Дошли сами до двора».
«Ну что ж, исполни всё немедля», —
Сказал щуке вслух Емеля.
Тотчас вёдра поднялись
И галопом понеслись.
«Спаси бог, царица-мать,
Или как вас величать».
Щука молвила в ответ:
«Проси желанья не во вред,
А иначе в наказанье
Пропадут твои старанья».
Емельян махнул рукой:
«Ну, Царь-Щука, бог с тобой,
Побегу-ка я к мамаше,
Расскажу о сделке нашей».
Только он ступил на двор,
Мать даёт ему топор.
«За валежником в лесок
Ты быстрей ступай, сынок».
Емельян поворотился
Ну и к санкам обратился:
«Ну-ка, сани,
Едьте сами!
Всё по щучьему веленью,
Ну, и моему хотенью.
Ты, топорик дорогой,
Валежник наруби горой».
Только сумерки сгустились,
Из леса сани воротились.
Нарубил топорик дров
На полгода, будь здоров!
«Ну, мамаша, как вам это
Двадцать третье чудо света?
Вы подумайте пока,
Ну, а я вздремну слегка».
Сам на печку завалился
Да и спящим притворился.
А мамка без ума в рассудке
Просидела почти сутки.
Емеля видит – мать плоха,
Решил спровадить от греха.
И времени не тратя даром
В турне отправил по Канарам.
Конечно, с щучьего веленья
И Емельянова хотенья.
А село уже гудело.
Вот так диво, вот так дело!
Даже дьяк перекрестился,
Когда санкам подивился.
Ведь Емеля сгоряча
Гонял в санях, озорничал!
С горки на печи катался,
С детворой соревновался.
А в это время царь-отец
Давал дочку под венец.
И женихов на это дело
С мира куча налетело.
Все женихаться, вот ведь страсть,
Что негде яблоку упасть.
Ну что не граф,
То как жираф.
Ну что не князь,
Так просто мразь.
Царевна выбирать устала
Так, что смеяться перестала.
И царь развесил объявленья:
«Тому я дам благословенье,
Кто для дочери моей
Окажется всех веселей!»
Воеводу кликнул царь:
«Ну помоги мене, как встарь.
Моя дочь мозгов лишилась,
Благо хоть не утопилась.
Ты мне хоть из-под земли
Весельчаков сюда яви.
Пусть пляски, песни день-деньской
Орут у башни на Тверской».
«Всё исполню, царь-отец,
Притащу всех во дворец».
«Ты, давай, не бахваляйся,
Буди стрельцов и отправляйся.
Но цыганев не тащи.
У меня от их прыщи!»
А наш дьячок, увидев сани,
Что они в гору едут сами,
Всё воеводе рассказал
И на Емелю указал.
Мол, колдует сорванец,
Его б на дыбу во дворец.
Может статься, эта сволочь
Заколдовал царёву дочь.
«Да разве может этот тать
На государя колдовать?!» —
Воевода в тот же миг
Саблю в ножны, в двери – шмыг.
«Эй! Стрельцы! Айда за мной
Брать Емелю за разбой».
Избу кругом окружили,
К дверям сена подложили.
«Эй! Засранец! Просыпайся!
С печки слазь и одевайся!
Мы ещё тут подождём
И избу твою сожжём!»
Тут Емеля оклемался
И в окошке показался.
«Перед кем я провинился?
Что ты так сильно рассердился?»
«До меня добрался слух,
Что ты, Амелька, не лопух,
Даже склонен к колдовству,
То есть прямо к воровству».
«Ну, какой же я колдун?
Вам сказал всё дьяк-болтун?
Поглядите на меня.
В доме только печь и я.
Этот дьяк вам всё наврал,
Я его в тот день видал.
Он у бабки на виду
Самогон пил на меду.
Ну, а после, с пьяных глаз,
Он придумал сей рассказ.
Будто в санках я гоняю
По деревне разгуляем».
Воевода брови хмурит
И на Емелю глаза щурит:
«Ты со мной не пререкайся
И немедля одевайся!»
Вот так зимой в начале года
Пришёл к Емеле воевода.
И Емеля снарядился,
В тулуп бараний нарядился,
Лентой обвязал трубу
И дал ходу ко двору.
«Эй, стрельцы! Смотри, кричи,
Емеля едет на печи.
Ну, ротозеи, кыш с дороги,
Не то поотдавлю вам ноги!»
Так никто и не узнал,
Как ей Емелька управлял.
Даже в пыточный приказ
Его спускали много раз.
Но он оттуда подымался
И над попами издевался.
А караульная бригада
Была Амельке только рада,
Когда без всякого смущенья
Он раздавал всем угощенья.
Ну, а государь в то время
Почёсывал короной темя,
Как бы ему из женихов
Разузнать, кто есть каков.
Всё, конечно, без доносов
И бессовестных расспросов.
Царь-отец большой проказник —
Решил устроить светский праздник.
И назвал его потехи для
Двадцать третье февраля.
Разослав всем поздравленья
И царской воли изъявленье,
Иностранцев пригласил,
Царской водкой напоил.
А на пятый день веселья,
Когда все дохли от похмелья,
Царь орал лужёной глоткой,
Что это было тренировкой.
И, мол, лиха беда начало,
Тренировки одной мало,
Что ещё раз соберёмся
Перед свадьбой и напьёмся!
От такого позитива
Все гости перешли на пиво.
Тут скоморох к царю подкрался,
Об трон горбом чуть почесался
И молвил батюшке царю:
«Послушай, царь, что говорю.
Сказку баяли мне шведы,
Пока ты тут даёшь обеды.
К границам царства твоего
Крадётся войско кой-кого.
Уж я-то сразу разгадал,
Но просто виду не подал.
Да и лифляндцы удивили,
К нам все границы перекрыли».
«И что ты думаешь, горбун?»
«Так я ведь, батюшка, болтун.
Я просто знаю, кто стремится
За твой счёт обогатиться».
Царь взвёл свои очи к небу.
«Ну, что ж! Я сам к нему поеду.
Эй! Холопы! Вы что, спите?
Царя в палаты пропустите».
Расступился чёрный люд,
Безобразный, как верблюд.
«Вы, по совести, скажите
Или на тот свет спешите?
Что за смрад в моём дворце,
Как в испорченном яйце».
«Государь, казнить не думай,
Это всё шайтан придумал.
Тож женихи в дворец набились,
Да и полгода, как не мылись.
Мол, только в варварской стране
Нещадно хлещут по спине.
А ещё пытают паром,
Что, дескать, нам не надо даром».
И тут подумалось царю:
«За кого дочь отдаю?
За каких-то там пигмеев
В мятых фижмах и ливреях».
Царь воскликнул: «Кукиш вам!
Девку просто не отдам.
Кто не хочет в бане мыться,
Тому нехрен здесь крутиться».
Царь подьячих пригласил
И указ свой огласил.
Тот, кто в баню не идёт —
Того родина зовёт.
За ворота! Покрестите!
И в мир божий отпустите.
Так с тех пор за две недели
Все посольства обмелели.
Только два не сплоховали,
И в банях пару раз бывали
Представитель Занзибара
И два турка из Катара.
Но сколько в бане им ни мыться,
Им царевны не добиться.
При виде их она сказала
И нервно губы облизала:
«Как же смогут мои очи
Видеть то, что черней ночи?
Помилуй, батюшка-отец,
Ведь это… Это ведь конец».
«Но, дорогая, ты прикинь:
Я вдруг помру – ты в монастырь».
«Вас я что-то не пойму
Вы это клоните к чему?
У меня что, кривая рожа?
Иль я на дурочку похожа?
Чтоб сразу после смерти вашей
В скит отправиться монаший».
«Тут, видишь ли, какое дело…»
Царь руку взял её несмело.
«Давно хотел всё рассказать,
Но в двух словах не передать.
У меня есть младший брат.
Он на престол взобраться рад».
«Пардон, у брата есть жена и дети?»
«Один как перст на белом свете!»
«А он красив?» – спросила дочь.
«Настолько, что уснуть невмочь».
«Так, тятенька, к чему проблемы?
Престол не видит перемены.
Он только женится на мне,
Я покажу ему, кто где».
«Царевна, лебедь, дочь моя,
Послушай батюшку-царя:
Не в милость ему девы плоть».
«Как допустил сие Господь?»
«У него другие взгляды,
Он любит бабские наряды».
Царевна только всё узнала,
Чуть Богу душу не отдала.
«Я вас поняла, отец,
И готова под венец.
Но пока мороз ядрёный,
В башне посижу с Матрёной,
Поднимусь к себе в светёлку
И приберу в кладовку ёлку».
«Ну, поцелуй же меня, дочь.
Я на охоту съезжу в ночь».
За сим она с царём простилась
И к себе в башню удалилась.
«Эй, Матрёна, ну-ка, глянь!
Куда едет государь?»
«За Клейменовы болота
Через чудные ворота.
Да, если ватагу не стреножить,
То спьяну царь Казань взять сможет».
«Что-то скучно мне сидеть,
На мир из крепости смотреть».
«Ой, царевна, что же это?»
«Разуй глаза, ведь то карета».
«Ужели принц заморский, тать,
Приехал щастья попытать?»
«А ну, Матрёна, мне скажи,
Да всю правду доложи.
Кто из всех мирских принцесс
Лучше знает политес?
У какой ещё красотки
Шиты золотом колготки?
Ну да ладно, не крутись,
Сходи на улицу, спустись,
Поспрошай, чего им надо,
И прихвати-ка шоколада».
Матрёна вскоре воротилась
И на колени повалилась:
«Ох, царевна, эта дрянь,
Эта сволочь, эта пьянь,
Молвит, коли вы ещё девица,
То должны в него влюбиться.
Подозреваю, этот гад
На всё пуститься будет рад.
Станет с бубном танцевать
И песни пьяные орать.
А ещё этот дебил
Играть в загадки предложил.
Может, нам под двери наши
Пару человек из стражи?»
«Матрёна! Нечего теряться!
Мы сыграем! Чего бояться?»
«Ну уж, вы смотрите сами,
Чтоб не остаться нам с усами».
«Да только развлеченья ради.
Неси с загадками тетради».
«Взять бы нам какую тему
Про любовь или измену».
«Ах, неси что попадётся.
Глядишь, фортуна улыбнётся».
Матрёна вскоре притащила
И тетрадки, и чернила.
Загадку первую списала
И ниткой тонкой обвязала.
«На-ка, снеси её на двор.
Посмотрим, что ответит вор».
Матрёна быстро обернулась,
И царевна встрепенулась.
«Ну ты глянь, какой конфуз.
Загадку разгадал хранцуз».
«Да нет, скорее, он прусак».
«По мне, хоть лошадь в бубенцах».
«А он хоть что-то написал?»
«Свою загадку загадал».
«Ну, так что же ты молчишь,
Загадку мне не говоришь?»
«Ой, царевна, я теряюсь
И интимностей стесняюсь».
«Ну, хватит воду в ступе мять,
Пора загадку разгадать».
Чтобы спереди погладить,
Надо сзади полизать.
«Фу! – Матрёна морщит нос. —
Это даже не вопрос,
Это просто утвержденье,
Мол, прими как угощенье.
Я таких местов не знаю,
Хоть языком везде влезаю».
«А ну, Матрёна, рот закрой.
Как по мне – ответ простой».
И царевна без сомненья
Дала в ответ стихотворенье.
И забрав ответ с загадкой,
Матрёна вниз спустилась кадкой.
Царевна сердцем замерла,
Шаги Матрёны стерегла.
«А ну, Матрёна, глуха, что ли?
Терпенья нет держаться боле.
Мою загадку разгадал?»
«Да и в ответ вам написал.
Сей гад вам отписал листок
И смял его в резной цветок».
«Чтобы загадку разгадать,
Давай быстрей её читать».
«Ха, загадку эту знаю.
У меня уж мочи нет,
Давай быстрей писать ответ.
И ответ мой поскорей,
Снеси быстрее голубей.
Да и ему возьми вопрос,
Да чтоб не в бровь, а прямо в нос».
Долго ль, коротко ль ходила,
Матрёна вниз ответ носила.
Но царевна так устала,
Что легла и задремала.
С колокольни льётся звон,
А царевне снится сон…
Как по площади соборной,
Окружённый царской дворней,
На печи Емеля скачет,
А она от смеха плачет.
В тот же миг она проснулась
И всё вспомнив, улыбнулась.
Тут Матрёна дверь открыла:
«Ой! Я что-то пропустила?»
«Да, скорей садись ко мне,
Скажу, что видела во сне».
И всем своим собравшись духом,
Матрёна превратилась в УХО.
«Ах-ах, царевна, вот дела,
И я ваш сон увидела.
Но не во сне, а наяву
Примчалась печка ко двору».
«Ах, ну где же мой герой?»
«Играет с принцем в морской бой».
«Который пишет мне загадки?»
«Да-да, утёнок этот гадкий».
«Матрёна, мозг не выноси,
Бегом спустись и всё спроси.
Скажи, МЫ видели из башни,
Какой вы всадник бесшабашный.
И приглашает на приём
Вести беседу с ней вдвоём».
Матрёна сразу поняла,
Какие будут щас дела.
Перед этим незадолго,
Погоняв ещё без толку,
Емеля печь припарковал
И по площади шагал
Прямо к башне сквозь народ,
Что по площади снуёт.
«Что тут за столпотворенье?
А ну, по щучьему веленью, —
Выговаривал негромко
Он свою скороговорку. —
Народ, от башни расступись
И к своим делам вернись».
И как будто что нашли
Все от башни отошли.
Емеля замер от волненья,
Вот так будет щас веселье.
Зычно крикнул сквозь галдёж:
«Эй, ты, паря, чего ждёшь?
Что стоишь совсем не весел
И буйну голову повесил?
Повеселись чуток со мной,
Давай сыграем в морской бой».
В это время дверь открыли
И Емельяна поманили.
«Иди, тебя царевна ждёт,
Не ест уж месяц и не пьёт».
«Чем так царевна захворала,
Что пить напитки перестала?
У неё душевный кризис
Иль любовный катехизис?»
«Ну-ка стража, ходь отселя,
А ты за мной иди немедля.
Тебя как кличут, мальчуган?»
Он усмехнулся: «Емельян».
Прошептав: «Ты мне поверь»,
Она втолкнула его в двери.
Емеля был слегка сконфужен,
Мол, я зачем царевне нужен.
«Царевне очень скучно стало,
И вот она тебя позвала».
«Но мне к царевне неохота,
И дома ждёт меня работа».
«Ты баки мне не забивай,
Стучись к царевне и дерзай».
«Что, прям в лаптях и армяке?»
«Нет, блин, в тухлях и парике».
«Ну, дайте хоть кафтан стрельцовый,
А то я будто пёс дворовый».
«Ну ладно, скинь свой малахай.
Да ты ж в рубахе! Ну, ступай».
«Эх, раз царевна пригласила,
Пойду в чём мать меня родила».
«Давай, милок, ступай скорее,
А то гляди, уж вечереет».
«Я здесь готов потусоваться».
«Иди, не вздумай расслабляться.
Царевна в цитадели ждёт,
Не спит, не кушает, не пьёт!»
«Да что вы всё "не пьёт, не пьёт".
Пусть забухает и забьёт!»
«Ты что, с ума сошёл, Емеля?
Ступай к царевне и немедля!
Пятьсот ступеней пред тобой,
Не будь тупицей, мальчик мой».
«Тук-тук, царевна, вы не спите?»
«О, нет, мой милый, проходите.
Будь как дома, не стесняйся,
Коли жарко – раздевайся».
«Но что же вы в такой печали?
Простите, отдышусь вначале».
«Смотрю, вас мучает одышка…»
«Пятьсот ступеней – это слишком».
«Вам что, Матрёна не сказала
Про лифт? Конечно, так и знала!
Ну, расскажи, как звать тебя?»
«Обычно кличут Емельян».
«А сколько полных тебе лет?»
«Дак тридцать было в тот обед».
«М-м-м. И что ты скажешь про меня,
Мой драгоценный Емельян?»
«Такой как вы ещё не видел,
Бог красотой вас не обидел».
«Ха-ха, я знаю, дурачок,
Мой деревенский мужичок.
А в остальном мои таланты
Ругают только музыканты.
Ну что ж, милочек дорогой,
Поговорим о нас с тобой».
«О чём мы будем говорить?»
«Как дальше быт будем делить».
«И чем же мне делиться с вами,
Коль у меня изба и сани».
«Ваня! Тьфу, прости, Емеля!
Я ведь, чай, не пустомеля.
У такой как я принцессы
Свои бывают интересы.
От тебя ничё не надо,
Ни избы, ни шоколада.
Молвлю батюшке царю,
Что тебе любовь дарю.
Он всплакнёт, благословит,
В чарке радость утолит.
Ну, а ты после венчанья
Скажешь бате до свиданья.
Ты с баблом в свою берлогу,
А я с принцем в путь-дорогу».
«Это с тем, что у дверей
Крошки ест, как воробей?
Или с тем, что у ворот
Сидит, открыв беззубый рот?»
«Емеля, право, не смешно,
И думать так о них грешно.
Ну да, в носу он ковыряет,
Чуток косит, ногой хромает,
Слегка плешив, немного странный,
На то и принц он иностранный.
А ты! Красив, умел и статен
И на лице не видно вмятин.
Но ты не принц, и потому
Отдам я сердце лишь тому,
Кто будет равен мне по сану,
Того любить до смерти стану».
«А зачем все эти встряски?
Вы поступите по-царски,
Если скажете отцу,
Какой из принцев вам к лицу».
«Мой папаша идиёт,
Визу мне не отдаёт,
Мол, ты замуж выходи,
Но за границу ни-ни-ни.
А с тобой, мой дорогой,
Он мне визу – я долой
Из страны к морям лазурным
С моим Генрихом Гламурным».
«План, царевна, высший сорт,
Прямо дембельский аккорд.
Я – в монастырь или в темницу,
А вы с принцем заграницу.
Вы кидаете царя,
А я на каторгу зазря!
Про всё узнав, царь просто ахнет,
Ведь дело виселицей пахнет.
А ваш любимый женишок,
Да что там, денежный мешок,
Предвидя эдакий конфуз,
Чухнет в свой Евросоюз.
Если нужно вам богатство,
Зачем в другое ехать царство?
Хоть я на вид и замухрышка,
Полным-полна моя кубышка.
Но я богатством не кичусь,
Пижоном я прослыть боюсь,
Да я и титлом не обижен
И к королям чуток приближен.
Поскольку сам турецкий хан
Навроде крёстный мне пахан.
Так что, царевна, вы зазря
Не злите батюшку царя».
«Ах! Емеля, уж пардоньте,
Объяснить мне всё дозвольте.
Вы – прекрасный кандидат,
И мой папуля будет рад.
Ему, так поняла навроде,
Чтоб я была на царском троне.
А муж для рода продолженья,
К нему не будет уваженья.
Ну да ладно, спать пора,
Поговорим ещё с утра».
Но только-только задремали,
Как в окна черти постучали.
Через площадь во дворец
Мчался загнанный гонец.
«Эй, вы, братцы-удальцы,
Разлюбезные стрельцы.
Становитесь в ряд скорей,
Едет к нам сам Ебундей.
Со всей свитою придворной,
А ещё с ним фаворит
Страшный, чёрный Троглодид.
В парике аж до пупа
И в колготках! Срамота!
Вдобавок с ними царь-отец,
Все дружно скачут во дворец».
Но стрельцы на всё забили
И у костров табак курили…
В это время не спеша,
По навозу чуть шурша,
На площадь въехала карета,
Красотой затмив полсвета.
Ебундей скакал верхом
На буланом коренном,
А глашатай не стеснялся
И зычно матерно ругался.
«Эгей! Столичные плебеи,
Тунеядцы, ротозеи!
Я, как ваш освободитель
И царской воли изъявитель,
Чтоб распрям положить конец,
Хочу проехать во дворец.
Мне нужен скипетр и трон,
Ведь я носитель трёх корон.
Чтоб закрепить сий хрупкий мир,
Всех приглашаю я на пир.
Знайте! Я не иностранец!
И не шляхтинский засранец!
Я властелин пяти морей,
Ампиратор Ебундей!»
«Ну, друзья, хорош томиться,
Пора и к чарке приложиться.
Ешьте, пейте, не скучайте,
Ебундея прославляйте!»
Царевна в слёзы. «Всё! Кранты!
На свалку все мои мечты.
Раз Ебундей царя стреножил,
