— Может, — ответила тихо Ариадна. — Но только обещайте мне, что вы не с какой-нибудь… неблагородной целью, ладно?

«Можно подумать, будь у меня неблагородная цель, я бы не пообещал» — пронеслось у него в голове.

— Да у тебя, барин, и есть-то не самая благородная цель, чего уж там! — прибавил к этому Внутренний дворецкий и усмехнулся в рыжие усы, старый дурак!

— Обещаю вам, — твердо произнес Герман, выдержав ее взгляд и внутренне решив, что и сегодня разговор о поручении Оболенского не начнет, а ведь, было, уже собрался! Нет уж, всему свое время. Может быть, чуть позже, когда между ними станет чуть больше доверия… А сейчас провались уже князь Оболенский, вольно же ему такие задания давать!

Но мысли об этом быстро истаяли из его головы, словно снежинки на горячей коже, когда Ариадна уже сама поцеловала его.

Глава девятнадцатая

Герман заезжает в темный лес

Вечером Герман возвращался в город в коляске, любезно предоставленной графом, в обществе его кучера, молчаливого белокурого парня с юношескими усишками, отчего-то все время зыркавшего глазами по сторонам дороги.

Было еще не слишком поздно, но ранняя ноябрьская тьма уже опустилась на лесную дорогу, так что даже с фонарем катить было не то чтобы страшно, а скорее уныло и сумрачно. Словно едешь по преддверию Дантова ада, а возница, пожалуй, сойдет за Вергилия, только уж больно неразговорчив.

Ехали медленно, дорогу к этому времени основательно развезло, и колеса добротного экипажа взяли в жирной грязи, то и дело издавая чавкающий звук. Местами грязь уже начала подмерзать, и, вероятно, скоро уже можно будет раскатывать в санях, но пока еще было вот так.

— Как бы это… не увязнуть нам тут совсем, барин, — проговорил кучер, снова оглядевшись.

— Вытолкаем, если что, — рассеянно произнес Герман, мысли которого были заняты совсем другим.

Некоторое время ехали молча, а Герман все вспоминал лицо Ариадны в момент их последней встречи. Он все больше приходил к мысли, что то, что он чувствует сейчас уже стало серьезнее, чем все его предыдущие увлечения, включая сюда и Таню, которая, похоже, и сама-то в нем ничего, кроме боевого товарища и мимолетного любовника не видела. А если женщина сама ставит тебя на десятое место, то к чему тебе ставить ее на первое, а тем более, на единственное?

Нет, Герман был слишком самолюбив для того, чтобы выслушивать эти замечания про женитьбу поручика на подполковнике, пусть даже она сто раз права. Что же касается Ариадны…

Но задуматься о том, насколько хороша эта девушка, мешала Герману какая-то неотвязная мысль, застрявшая, словно гвоздь в сапоге.

Возница. Отчего, все-таки, он так себя ведет?

— Чего ты, братец, такой настороженный-то? — спросил его Герман. — Опасно, что ли, тут у вас? Озоруют по ночам? Или волки, что ли?

— Волки… бывают и волки… — произнес парень с явной неохотой. — А то еще всякие… говорят, какого-то огромного кошака видали. Не иначе оборотни озоруют. А к этим только попади… он же тебя сожрет, а ему потом ничего и не будет!

Герман действительно не раз слышал истории о том, как дела о простолюдинах, растерзанных оборотнями, его же ведомство спускало на тормозах. Негласно считалось, что человек, вроде князя Шервашидзе… не то, чтобы прямо имеет право есть крестьян на завтрак, обед и ужин… но если уж такое случилось… ненарочно, конечно же, по недоразумению, и ввиду неадекватного психического состояния, в котором находится оборотень… то не отправлять же заслуженного человека, имеющего награды и принятого в обществе, на каторгу за такие пустяки?

Разумеется, если бы такой горец повадился охотиться на людей еженедельно, или если бы загрыз дворянина, то тут бы с ним поступили по всей строгости закона, но вот если такой наглости не допускать, то возможны варианты.

Герману, конечно, как дворянину, облаченному, к тому же, в лазоревый жандармский мундир, опасность в этом смысле почти не грозила. Нападать на него — себе дороже, да и кучера при нем есть — тоже. Вот только душа оборотня, особенно уже принявшего звериный облик — потемки. Может и не совладать с собой, и тогда никакой мундир не спасет, а спасет только револьвер и магический щит. Впрочем, и это защита такая себе — на оборотне раны, нанесенные не серебром, заживают так, что будь здоров! Точнее, это он будет здоров, а ты после этого — вряд ли. Щит же для существа из плоти и крови тоже проницаем.

Обо всем этом Герман успел подумать, и даже мысленно подготовить чародейную стрелу, так как против оборотня это было бы самой разумной мерой, как вдруг лошадь взоржала немного испуганно, и возница тоже напрягся больше прежнего.

— Что такое? — спросил Герман, но тот не ответил, но, впрочем, ответ уже и не требовался.

В следующий миг от темнеющих в сумерках деревьев отделилось сразу четыре фигуры, и без труда можно было разглядеть, что они вооружены, а у одной в руках даже имеется длинное черное ружье с затейливым изогнутым магазином — уж не ту ли самую винтовку системы Бергольца? Вживую-то Герман ее никогда не видал, только самого его не раз видали сквозь ее прицел.

— Тпру! — вскрикнул кучер, задрожав, и дернул поводья. Герман в ответ на это хлестнул его ладонью по спине.

— Ты чего! Гони вперед, проскочим! — крикнул он, но лошади уже остановились, и только, подстать своему вознице, пугливо озирались по сторонам.

— Никуда вы, Герман Сергеевич, не проскочите, — произнес насмешливый голос, и Герман про себя выругался. Надежда!

— У меня нет с собой того, что вам нужно! — выкрикнул он. Это была чистая правда. Узорешитель лежал в тайнике его зубцовского дома, возить его с собой без нужды Герман теперь опасался.

— Мне от вас нужно совсем другое, — сказала Надежда, выходя на дорогу прямо перед лошадьми.

— Я п-пойду? — робко произнес возница, уставившись на нее.

— Ступай, — она кивнула. — Посиди в кабаке пару часов, чтоб не слишком рано явиться. Графу скажешь, что довез, как положено. Деньги в том же месте найдешь, где задаток брал. А вы, господин поручик, слезайте с коляски, слезайте. Нам с вами многое нужно обсудить.

Герман быстро просчитал в уме ситуацию. Ставить магический щит бесполезно — у них винтовка. И это только одна на виду, а в кустах запросто может сидеть стрелок и со второй. Если бы не это, можно было бы попробовать первой чародейной стрелой вывести из игры того, что с ружьем. Собственно, это все равно неплохая идея, потому что стрелку из засады в темноте будет стрелять не с руки, так что сейчас он хорошенько сконцентрируется и ка-ак…

— Перестаньте раздумывать, как половчее нас убить, поручик, — произнесла Надежда, и Герман увидел, как вокруг нее замерцал переливчатым маревом щит, прикрывающий заодно и мрачного детину, успевшего уже вскинуть винтовку, прицелившись в Германа. — Это не так-то просто, и, к тому же, я пришла поговорить с вами, а не убивать.

«Ну, да, разумеется,» — пронеслось у Германа в голове. — «После всего того, что было раньше. Она просто заговаривает зубы, и не исключено, что хочет меня не просто пристрелить, а придумала что-нибудь позаковыристее. Стоит ли давать ей такое удовольствие?»

Однако как она вот так просто разгуливает на свободе? Ее сейчас ищет весь Корпус, она разыскиваемая персона номер один. Или что-то уже изменилось? Эх, давненько он не получал вестей от коллег, надо бы обязательно сгонять в Петербург, если только он выберется из этой передряги живым.

— Боюсь, что нам не о чем разговаривать, — произнес он, глядя Надежде прямо в глаза. — После всего того, что вы учинили в Залесском.

— Что же такого я там учинила? — спросила она, взглянув на него с оттенком презрения. — Я пыталась спасти этих людей, вывести их на верный путь…

— А когда они не пошли на ваш путь, вы их убили!

— Что? — переспросила она, и в голосе прозвучало неподдельное удивление.