История похождений князя, изобиловавшая сражениями, погонями по горным тропам и неожиданными сюжетными поворотами, затянулась до того момента, когда они вышли на платформу станции Кувшиново. К тому моменту уже совершенно стемнело, горел на станции только один фонарь, возле расписания, которое гласило, что ближайший поезд остановится в этой глуши только часа через два, и это им еще повезло.

— Что вы вообще здесь делали, в Кувшиново? — спросил Герман, облокотившись на давно не крашеную чугунную ограду платформы и глядя на темный лес. Не только ресторана, но даже станционного буфета здесь не было, а он чувствовал, как проголодался.

— Гулял, — ответил князь. — Точнее… это я про себя так это называю. Видите ли, если ты оборотень, прошедший обряд инициации, то тебе обязательно нужно время от времени… ну, сами понимаете. Оборачиваться. И не просто абы как, посидеть пару часов в клетке да полизать то, что все коты обычно облизывают. Нет, нужна жертва. Хотя бы заяц. Когда живешь в своем поместье в горах, с этим нет проблем. Главное, предупреждать заранее слуг, чтобы они не попадались в это время на глаза, а то… хм… возможны эксцессы. Но когда ты живешь в Москве… а я по своим нынешним делам вынужден жить в Москве… В общем, тут возможны эксцессы куда большего масштаба.

Герман кивнул. Оборотни наряду с вампирами были постоянной головной болью каждого губернского Отделения внешних воздействий. Причем, чем южнее — тем больше усилий местных жандармов тратилось именно на то, чтобы держать оборотней подальше от людей. В Москве-то еще куда ни шло, а вот один штабс-ротмистр из Ростова, с которым Герману довелось общаться, рассказывал, что там они только тем и заняты, что ловят то волков, то барсов, а то еще один мелкий клан научился оборачиваться енотовидными собаками, так этих и вычислили-то случайно, а поначалу все их художества на настоящих животных списывали.

В общем, Герман по службе неплохо представлял, что способен натворить оборотень-барс, перекинувшийся прямо в своей городской квартире или на людной улице. Сильный, проворный, сведенный с ума своими звериными инстинктами и запахом близкой добычи, ее страха и отчаяния.

Конечно, оборотень не до конца терял над собой контроль, вот и князь не загрыз же его вслед за людьми Надежды. Но соблазн был слишком велик, и особенно легко поддавались ему молодые. Юноши, только недавно научившиеся оборачиваться, были самой частой причиной для того, чтобы поднять жандармов целого города по тревоге и отправиться прочесывать трущобы в поисках подозрительного зверя. А еще бывало, что зверями оборачивались девушки — эти вообще пощады не знали.

— Я вас понимаю, — сказал Герман. — Стало быть, Кувшиново — это нечто вроде ваших охотничьих угодий?

— Именно так, — князь кивнул. — Знаете, как это хорошо: пробежишься по лесу, вдохнешь тысячи неощутимых для человека запахов, загонишь косулю или зайца, и так-то после этого жить хочется…

Он сладко, по-кошачьи потянулся.

— Могу себе представить, — ответил Герман.

— Нет, — князь покачал головой. — Не можете. Впрочем, вы, кажется, тоже человек интересный, а я интересных людей люблю. Это, можно сказать, моя слабость. Вот вам моя визитная карточка — заходите как-нибудь, расскажете о своих приключениях. Что-то мне подсказывает, что у вас их было чуть ли не больше, чем у меня. А у меня вино фамильное — еще до Сопряжения в погреб заложенное. Нет ничего лучше, чем в такую погоду вспоминать под него прошлые опасности.

— Нет уж, сдается мне, что в этом деле вы мне, все-таки, фору дадите, — Герман усмехнулся. — Но за приглашение очень признателен.

Сразу было видно, что перед ним как раз авантюрист высшей пробы, да и много старше его самого, так что тут можно было не сомневаться — этому за историями в карман лезть не нужно было. Что ж, можно было и заглянуть к нему на досуге. Но сперва, конечно, дело.

Глава двенадцатая

Происходит прозр

В импровизированном лазарете, в который превратилась казарма в Залесском, Герман нашел доктора, дремавшего прямо на жестком стуле. Когда Герман — который тоже всю ночь не спал и успел осоветь — слегка потряс доктора за плечо, то всхрапнул, приподнял голову и сонно уставился на него.

— А, господин поручик, — проговорил он, отряхивая со своего сюртука пепел. Похоже, прямо перед сном доктор курил и слава богу, что уснул, не наделав пожара. — А я, признаться, немного того… всхрапнул… ну, это нестрашно… там, кажется, состояние стабилизировалось у тех, кто… ну, кому повезло, в общем…

Доктор указал рукой на казарменные койки, на части из которых лежали с полуоткрытыми ртами мастеровые Залесского. На ближайшей лежал Митрич с искаженным болью лицом, на его шее виднелась черная полоска разрастающегося плюща. Чуть дальше свесил с койки руку и слегка бредил резчик Никита, молодой парень, примерно ровесник Германа, громче всех сокрушавшийся, что в Залесском «ни единой мамзели» и пытавшийся флиртовать даже с Ариадной, когда та явилась на завод. Прочих в полумраке было трудно рассмотреть.

— И сколько же их, тех, кому повезло? — спросил Герман с опаской.

— Десять человек, — доктор покачал головой. — Большую часть спасти, к сожалению, не удалось. Эта штука кошмарно быстро прогрессирует. Особенно в теплой среде. Мне, собственно, потому и удалось замедлить рост, что я изучал те два тела, что вы отправили. Оно боится холода, но нужно действовать быстро.

— Боится холода… — проговорил Герман про себя.

— Да, и точка роста, изволите видеть вот здесь, в грудине, — доктор показал на себе. — Бог знает, как туда помещают это… там нечто вроде почке образуется. Довольно жуткое зрелище на вскрытии, уж на что я всякого в своей жизни повидал, но это… страшно даже подумать, что человек ощущает, когда оно растет…

— Как, по-вашему, происходит заражение?

— Ну, голубчик, вы и вопросы задаете… будь это обычный человеческий паразит, я мог бы что-то сказать определенно, но это же магия, да еще и эльфийская… Могу только предположить, что это нельзя сделать с большого расстояния. Вероятно, человек проклинал каждого из рабочих по отдельности и в пределах прямой видимости. Впрочем, на этот счет вам бы, голубчик, лучше поговорить с кем-нибудь, кто понимает в этом больше моего…

— Благодарю, у меня как раз есть такой человек на примете, — Герман кивнул. — А целитель из Корпуса не приезжал? Может быть, он что-то посоветует.

— Может быть, может быть, — доктор с трудом подавил зевок. — Но надежды мало у меня. Я им, беднягам, жаропонижающее даю, компрессы ставлю на грудь холодные. Но сильно охлаждать тоже нельзя, неровен час уже от этого помрут. А как перестанешь охлаждать, так оно пуще растет. Вот и пойми. Хоть бы в науке-то был такой случай описан. Может быть, конечно, это я поотстал, может, на других языках что выходило… да нет, нынче ведь по-русски раньше всех все выходит…

Он покачал головой и устало опустил голову на ладони.

Герман отошел от него.

— Крутится, вот, что-то в голове, — произнес вдруг доктор словно даже и не к нему обращаясь, а куда-то в пустоту. — Вертится, знаете ли, какая-то мысль, а ухватить ее не могу. Даже странно…

И тут Герману кое-что пришло в голову. Незаметно для доктора он извлек из кобуры Узорешитель и зашел за спину так, чтобы тот не заметил. Затем щелкнул переключателем, установив его в положение «прозр.».

Насчет этого деления у них не так давно был разговор с князем Кропоткиным. Герман пытался узнать, что означают те деления, которыми он не пробовал пользоваться. Выяснять это опытным путем, как вышло с первыми двумя, не хотелось. А ну как выйдет что-нибудь совсем чудовищное?

Насчет «защ.» — еще более или менее понятно. «Защита». Вероятно, абсорбирует враждебную магию. Тоже, впрочем, не мешало бы понять, как это работает, и Герман думал на досуге попробовать. Но вот что такое «прозр.»? «Прозрачность»? Умение становиться невидимым? Было бы иной раз, конечно, неплохо, особенно если не навсегда. Или что?