– Работы невпроворот, – пожаловалась главный редактор, – несут и несут. Прямо не знаешь, радоваться ли тому, что в стране была обязательная всеобщая грамотность или нет? Да и барды в своё время запудрили мозги девчонкам, попевая лирические песенки у костров. Вот теперь их детёныши кто в прозу ударился, а кто в стихоплётство. Поверьте, Максим, очень трудно в наше время повального увлечения бумагомаранием отыскать настоящее сокровище. И чтобы вы понапрасну не тратили деньги, я, как человек порядочный, постараюсь как можно быстрее определиться и сказать, стоит ли вам писать или надо будет расстаться с этой прихотью навсегда. Но только без обид.

Максим ехал домой во взбудораженном состоянии. Внутри него то всё замирало, то начинало звенеть холодноватыми льдинками.

Время было вечернее, и машины встали в сторону области намертво.

Но сегодня не раздражало даже это.

Он решил пока ничего никому не рассказывать, а вдруг редактор позвонит и скажет, что он бездарь! И что потом? Самого себя на смех поднимать? Нет, этот вариант не для него.

А внутренний голос ворковал: «Всё будет хорошо. Кто ещё мог написать такое? Ведь не каждый будет тратить столько личного времени, чтобы найти в интернете все данные по Балканам. Пишут только о метаниях своей души, а в этой области обладать энциклопедическими знаниями не надо».

Когда Максимов добрался наконец до дома, родители спали.

«Ну вот, и говорить-то некому», – подумалось ему, и на душе стало пусто и тоскливо.

Есть не хотелось, поэтому он сразу тихонько поднялся на второй этаж и, закрыв дверь в кабинете, включил компьютер.

Но голова звенело пустотой, и Максим, промаявшись недолго, постелил на диване и вскоре уснул.

А утром… позвонила Римма Яковлевна.

– Максим, добрый день! Вы меня удивили! Вашу рукопись я прочла на одном дыхании. Я просто предчувствую колоссальный успех. Не вправе советовать, я только замечу. Вам не стоит печатать маленький тираж. Две-три тысячи, я думаю, разойдутся мгновенно, и не только окупят ваши затраты с лихвой, но и принесут прибыль. Вы не торопитесь – всё обдумайте, взвесьте, а я завтра жду вас к двенадцати часам для заключения договора.

Максимов почувствовал восторг. Неописуемый восторг, радость и счастье одновременно.

Николай умер неожиданно, во сне. Было ему тридцать шесть лет, и на здоровье он не жаловался. А вот такое горе. Врач, который приехал констатировать смерть, сказал, что, увы, сейчас очень много молодых мужчин умирают от остановки сердца. Без всяких предпосылок и причин.

– Жизнь такая, – вздохнул врач, сам недавний выпускник медицинского вуза. – Стрессы, экология, да и вообще, одна нервозность кругом.

Егор Петрович с тревогой посматривал на жену Надюшу. Ведь Николаша был её единственным сыном от первого брака. И её материнское горе нельзя было облегчить ничем. Надежда как застыла, так ни на что и ни на кого не обращала внимания. Когда привезли гроб, обмыли и положили туда Николая, она все дни просидела возле сына, не сводя с его лица провалившихся сухих глаз. Как будто впитывала родные черты, чтобы запомнить их навсегда.

Не заплакала она и на кладбище, когда застучали молотки о крышку гроба, ни за поминальным столом, ни на третий, ни на сороковой день, ни спустя год.

Егор Петрович был поэтом, и, надо признать, хорошим поэтом. Ему нужны были новые эмоции, вдохновение, общение с людьми и даже, извините, встречи с друзьями-посиделкиными за бутылкой водки и умными разговорами о несовершенстве мира и никудышном руководстве страны.

А что было делать в этой ситуации? Понятно, материнское горе бесконечно, но он же живой человек! Да и к пятидесяти годам он не знал чувства отцовства, потому что никогда не стремился иметь детей. Быт и поэзия – вещи взаимоисключающие! Душа – тонкая материя для производства счастья, даже пусть это счастье заключается в маленьких радостях – рыбалке, выпивке и солнечных ваннах под шум волн или ветра. А тут бесконечная чёрная тоска. И для Егора Петровича, как лучик радости, поздним вечером раздался звонок из Москвы.

– Егорушка, как ты там? Сочувствую и разделяю, хотя словами нельзя ничего выразить, – ласково ворковала на другом конце провода Римма.

Егор Петрович вяло поддакивал, ибо в таких ситуациях каждому нечего сказать – и тому, кто утешает, и тому, кто слушает – ритуал вежливости.

– Егорушка, голубчик, я тебя приглашаю на литературные встречи. Тебе всё бесплатно. У нас есть кому платить за маститых авторов. Начинающие. А мы им должны дать уроки мастерства. Как-нибудь доберись до Москвы, а от неё и поплывём. Будем разговаривать, мечтать, как в далёкие времена в нашей литературной общаге.

Егор Петрович промучился несколько дней – как сообщить жене, что он устал, устал невыносимо. У него всё время в груди словно находится тяжёлый камень, который своей глыбостью давит не только на душу, но и на мысли. Писал он еле-еле. Да о чём говорить? Он правил старые тексты и отправлял их в журналы. Не мог поэт подвести друзей-редакторов.

Как-то за ужином Надежда сказала:

– Егор, тебе не обязательно быть со мной и скорбеть. Езжай куда-нибудь, отдохни, иначе ты свой дар потеряешь. Не возражай. Я знаю, что ты порядочный человек. Но я хочу побыть одна. Не для того чтобы тосковать, а просто мне тяжело даже разговаривать. А к твоему возвращению, может, меня немного отпустит. Прошу тебя, пойми меня правильно.

Егор Петрович всю ночь просидел у окна, выкуривая одну папироску за другой, а к утру он пришёл к выводу – жена права. Он очень устал. Поэтому ближе к обеду поэт Колосин позвонил Римме Яковлевне и подтвердил своё участие в литературном фестивале.

Мила Ивановна Димитрова, майор полиции в отставке, а нынче адвокат одной из многочисленных юридических контор столицы, попала на корабль «Волжская звезда» исключительно благодаря подруге Анне Коробковой – детской писательнице. И ей было всё очень любопытно. Во-первых, она никогда не плавала на круизном корабле, а во-вторых, оказалась в среде литературных гениев! Столько интересного Мила Ивановна узнавала о культурной жизни страны – все представители литературного мира обожали застольные разговоры.

Но оказывается не столь радужным обещало быть данное путешествие.

На второй день, нежась под тёплым солнышком, Мила Ивановна услышала голос своей подруги Анны.

– Что будем делать? – Вопрос относился к критику Стелле Стерновой.

Они расположились дружелюбной троицей на верхней палубе, полулёжа в шезлонгах.

– Не знаю. Читать просто невозможно. Это зря тратить своё жизненное время.

– Вот ты, значит, вечером встанешь и при всех скажешь, что сюжет не выдерживает никакой критики, что таких историй пруд пруди, а текст – сплошное графоманство? – сказала Анна и повторила свой вопрос. – Так что будем делать?

– Что другие будут говорить, то и мы, – наконец ответила Стелла.

– Правильно решили девочки. Зачем человека обижать? Притом он стол накрывает и даже шампанское купил. – К ним подошёл Егор Петрович, держа в одной руке удочку, а в другой – ведёрко.

Стелла сняла очки и вскинула глаза на мужчину.

– Тебе, Колосин, только бы выпить!

Тот пожал плечами.

– А чем ещё заняться в обществе прекрасных дам? Да и самородок этот как-никак оплатил моё путешествие, так зачем его обижать? Ну хочется человеку бумагу марать – пусть. Никому же не возбраняется.

– Вот вы все такие. Вам лишь бы своё пропихивать. А то, что вся литература, весь интернет загажен непонятной писаниной, вас не колышет? – Стелла, не заводись, – пожал плечами поэт. – Тебе-то чего? Ты же паразит на нашем теле, должна нас лелеять. Не будет нас – откуда ты хлеб возьмёшь?

– Оттуда! Откуда надо возьму. Ты хоть прочитал его повесть? Знаешь, о чём будешь-то говорить?

– Да плевать! Сначала Римму послушаю, потом тебя, опосля и выступлю. Уж соображу что-либо сказать.

– Кто тут моё имя всуе поминает? – к ним, тяжело дыша, подошла Римма Яковлевна.