– Мы вообще-то хотели – футбол посмотреть на большом экране, ― сообщил Сверчок. ― Но Алина отговорила, а у неё ведь чутьё. Иначе попали бы точно в передряги. Теперь разве что в записи…

– Да что смотреть! ― с досадой возразил белобрысый крепыш. ― Всё равно наши продули. И кому? Японии!

– Хватит рассуждать, кто кому продул, ― прервала его женщина. ― Скоро отбой, и я не желаю вас тут больше видеть.

Вспомнив что-то, она окликнула Капитана, но с ним остановились и все остальные.

– Пока вы гуляли, приезжал господин Штырёв.

Слово «господин» прозвучало из её уст так, словно она хотела всегда видеть его написанным исключительно в кавычках.

– И что?

– Он сказал, что все твои поделки уже разошлись, и желательно как можно быстрее изготовить ещё штук пять-шесть. Нужно разнообразить в размерах. Во всяком случае, я так поняла. Одну сделать большую, на пробу.

– А когда он заплатит, этот Штырёв? ― неожиданно хмуро спросил Володя-Капитан. ― Ведь мне что обещали вначале…

– Владимир! ― укоризненно ответила женщина. ― Ещё на прошлой неделе нам завезли несколько столов и стульев. Совершенно новых, заметь. Всем польза… вспомни, как давно мебель не обновлялась. Тебе надо немного потерпеть, ведь я пока договорилась на обмен. Человек, между прочим, приехал в воскресенье, времени не пожалел. На складе, сказал, есть ещё штук пять столов. Получим их, и тогда договаривайся дальше сам. Необходимые условия тебе созданы, ведь так?

Привратница говорила спокойно и даже ласково, умудряясь одновременно удерживать тяжеленный замок и периодически поправлять сползающие на нос очки. На вид ей было хорошо за шестьдесят, и в волосах обильно пробивалась седина того типа, которая не портит, а скорее облагораживает внешность.

– Стулья, столы… ― всё ещё сердито буркнул Володя и махнул рукой. ― Ладно, пошли, ребята!

– Погоди-ка…

Теперь уже Костя-Сверчок подошёл к женщине и, понизив голос, возбуждённо заговорил:

– Нина Николаевна, видите вон того чудика в сторонке? Странный тип. Я его ещё в кафе заметил, он следил за нами… как будто. И Алине показалось, что он её очень долго рассматривал. А когда мы возвращались, и вовсе всю дорогу хвостом за нами плёлся! Да и сейчас – видите? Стоит, никуда не уходит…

– Мне кажется, это шпион! ― мрачно добавил Капитан. ― По виду – иностранец, факт! Чего он тут ошивается?

Все снова столпились возле ворот, а Сверчок предложил:

– Надо не просто закрыться, а подежурить ещё, посмотреть, вдруг на нашу территорию проникнуть попытается. Может, милицию вызвать? Так они могут и до утра не приехать. Помните, когда двое пьяных в прошлые выходные здесь орали и бутылки пустые кидали через забор…

– Хватит, хватит! Довольно говорить ерунду, ― отозвалась Нина Николаевна устало. ― Какой ещё шпион в наше время! Идите, я сама разберусь. Человек на вид приличный, на дебошира не похож…

– Такие могут оказаться гораздо хуже.

Это уже сказала Алина. Но женщина не стала дальше слушать и расправилась с компанией пожеланием спокойной ночи в сочетании с предупреждением: если кто-либо задержится здесь на пару минут, не видать всем летних заработков. Заявление подействовало – быстро и убедительно.

Дежурная накинула цепочку, навесила и с усилием защёлкнула ржавого красавца амбарных размеров, после чего с явным облегчением растёрла затекшую руку. Стало тихо: сюда не доносился шум многоэтажек, и главными нарушителями спокойствия теперь были несмелые сольные лягушачьи выступления.

Сэм в своём шикарном облачении продолжал спокойно стоять чуть поодаль на дороге. Он разглядывал дом, штукатурка на фасаде которого в нескольких местах обвалилась, обнажив красный кирпич; и забор, потрескавшийся настолько, что пробить в нём изрядную дыру смог бы, наверное, даже начинающий любитель каратэ. Наблюдаемая картина выглядела жалкой и унылой.

– Послушайте! ― окликнула женщина. ― Вы заблудились?

Сэм приблизился, давая возможность разглядеть себя лучше.

– Вы по-русски хоть говорите или как?

Он невольно подумал о контрасте по разные стороны запертых ворот. Привратница непроизвольно одёрнула уродующий её бесформенный пиджак. Когда она открывает рот – сразу заметно, какая неудачная коронка стоит на самом видном месте. Бедно, скверно, безвкусно.

Всё же эффектно выдерживаемая пауза не сильно смутила женщину, и она с нажимом повторила предыдущую фразу. Тогда Сэм решил изобразить акцент и лёгкую неправильность речи. Так почему-то бывает много легче добиться хорошего контакта и больше выведать.

– Извините, мэм. Я есть… иностранец, англичанин. Недавно в Москве. Очень нравится город, простор. Мне нужно… наверное, я тут случайно заблудился… хочу найти свой отель. Долго уже хотел. А когда покушал… увидел тех ребят. За ним пошёл, пошёл… думал, молодые к метро выведут, а они сюда. Спросить тоже хотел, как мне выбраться, подойти… не решился. Мне казаться… я их чем-то напугал… или пугаю.

– Нужно было сразу спросить. Вдобавок они как раз изучают английский. Надеюсь, вполне смогли бы объяснить дорогу. А так вообразили невесть что.

– О, ещё раз прошу извинить!

– Ничего. ― Женщина секунду подумала. ― Метро в нашем районе нет. Боюсь, вы запутаетесь в автобусах, а до электрички далековато. Знаете что? Просто идите отсюда по асфальту… видите вон тот дом? ― Рука снова поправила очки и показала направление. ― Вы непременно туда дойдёте и не заплутаете. Когда обогнёте здание – сразу за ним оживлённый проспект. Там всегда полно такси… думаю, для вас самый подходящий вариант.

Женщина не сдержалась-таки, выговорив последнюю фразу со скрытым осуждением.

– О да! Спасибо! ― воскликнул Сэм и попытался через решётку сунуть купюру, которая была с негодованием отвергнута. ― У меня есть деньги. Я только благодарность!

– Уберите, ― сухо ответила Нина Николаевна. Он запомнил, как её называли подростки. ― Деньги вам пригодятся где-нибудь в другом месте. А мы здесь милостыню не просим.

– Хорошо, хорошо! Прошу извинить снова. Но… мне показалось, что людям, которым здесь дом, может быть тесно в средствах. Я есть… иногда люблю немножко помогать чужая беда. Я заметил, что мальчики и девочки, что вход сюда, немножечко плохо одеты… немножечко бедно. Если сравнить с другими молодыми – там, в кафе.

На лице женщины выступили красные пятна. Сэм невозмутимо продолжал:

– Так я тогда бы хотел единственно узнать… раз уж так получилось. Что это за дом? И нельзя ли оказать… да, помощь тем ребятам?

Нина Николаевна немного помолчала, потом всё-таки неохотно ответила:

– То, что они одеты не богато – не удивительно. Эти дети – сироты…

– Ни у кого из них нет родителей, ― добавила она сразу, подумав, видимо, что незнакомец может не понять слово «сироты». ― Перед вами – детский дом имени Сергея Галушкина. Повторяю: здесь не просят милостыню, а тем более – не берут её. Имеется полное государственное обеспечение, никто не голодает и не раздет, какой бы бедностью ни казалось здешнее положение заезжим иностранцам. Все получают образование и имеют право зарабатывать на свои дополнительные нужды. Если вам всё понятно…

– О-о-о! ― сказал Сэм с удивлённой интонацией в голосе, намеренно пропуская мимо ушей не совсем приятную концовку. ― Га-люш-кин? Но я не знать такого русского поэта, писателя или педагога! Или я некорректно расслышал?

Пожилая женщина пожевала губами и разъяснила с ещё большей неохотой:

– Вы правильно расслышали – именно Галушкин. Серёжа когда-то учился в этих стенах. Он погиб на войне в Афганистане. А теперь – извините, мне пора…

Сэм понял, что больше из разговора ничего не выжмешь, и отошёл от ворот в быстро сгущавшуюся темноту. Работница детского дома напоследок подёргала замок, словно сомневалась в его прочности.

Стало тихо и совсем темно. Грядущее новолуние не давало надежды на благосклонность спутника Земли. Во дворе детдома горят фонари, но они только мешают разглядеть асфальтовую ленту, которую предстоит преодолеть. Можно достать мобильник и включить его фонарик, хоть и слабенький.