– Как ты? – прошептал он и лёгким касанием убрал волосы с лица Мари.

Она глубоко вздохнула, и трепет пронзил ее, будто электрический ток, от макушки до пальцев ног.

– Нормально… – больше Мари ничего не смогла выговорить.

Уильям кивнул, продолжая смотреть ей в глаза. Мари все ожидала, что он вот-вот испугается и отпрянет, но этого не происходило. Перед тем, как подняться, он на секунду прикрыл веки, словно собираясь с силами, а затем встал и притянул Мари к себе.

– Вы не ранены?

Мари покачала головой и потерла ладони, которые вдруг стали ледяными. На тыльной стороне правой руки темнел недавно заживший порез.

– Тогда предлагаю выпить чая в моем кабинете и обсудить случившееся, – произнес Уильям и Мари, наконец, услышала в его голосе смущение.

В кабинет профессора Чейза, который находился в башне, они поднимались по винтовой лестнице. Внутри оказалось уютно: запах старинных книг, парфюм с морскими нотками, клякса чернил на пергаментной бумаге, картины в багетных рамах, кресла с потрескавшейся от времени кожей и арочные окна, пропускающие узкие полоски света.

Пока Уильям заваривал чай и разливал его по антикварным чашкам с позолоченными краями, Мари застыла возле одной из картин. На ней рыжеволосая девушка с точеным профилем стояла на коленях возле рыцаря в доспехах. Она держала его за руку и взглядом молила о чем-то, что было известно только им двоим.

– «Ламия и солдат», Джон Уильям Уотерхаус. Одна тысяча девятьсот пятый год, – произнес за ее спиной Уильям.

– Знаю, – кивнула Мари. – Ламия была любовницей Зевса, потому Гера отомстила ей, превратив Ламию в змееподобное существо, которое могло превращаться в прекрасную девушку, чтобы соблазнять мужчин и пить их кровь.

– Да вы и правда разбираетесь в живописи! – восхитился Уильям.

Мари заглянула ему в глаза и тут же отвела взгляд:

– Да, мне нравится изучать картины. Когда я на них смотрю, то мне кажется, что я… дома. А реальная жизнь для меня все равно, что поход в гости.

– Вы знаете, кто на вас напал? – вопрос Уильяма оказался столь неожиданным, что некоторое время Мари не могла думать ни о чем, кроме как о синих глазах профессора.

– Нет. Наверное, в Вэйланде такая мода пошла – нападать на меня, – усмехнулась Мари и коснулась щеки, на которой ещё виднелись царапины от ногтей Джорджи. – Я уже и привыкла.

– Это не смешно, – Уильям прищурился. – Он вам что-то сказал?

Мари уже собралась ответить, но вместо это шумно выдохнула. Если признается, то лишь встревожит Уильяма. А уезжать она точно не собирается.

– Что-то прошипел про мою роль в спектакле. Теперь я поняла, почему никто не соглашался играть ведьму. Вот из-за таких индивидуумов. – Она потеряла переносицу, разглаживая сердитую морщинку. – Знаете, я шла поблагодарить вас за то, что вы спасли меня в прошлый раз. А в итоге вы спасли меня снова. Боюсь, теперь я ваша вечная должница, – она засмеялась, а потом неловко умолкла, когда Уильям даже не улыбнулся.

Вместо этого он, казалось, жадно впитывал ее смех.

– Я не скажу мисс Кэролл о произошедшем, если вы пообещаете, что будете осторожны. И перестанете ходить в одиночестве. А в случае чего обязательно обратитесь ко мне за помощью, – он порывисто коснулся ее плеча.

Горячие пальцы обжигали даже через вязку свитера. Мари только и смогла, что кивнуть. Почему-то на профессора Чейза не действовал ее взгляд, но вместо того, чтобы обрадоваться, она чувствовала себя обнаженной.

– Чаю? – непринужденно предложил Уильям, и Мари с радостью опустилась в кресло. Ноги окончательно ослабли.

Она впервые пила чай с молоком из позолоченного сервиза с кусочками сыра с плесенью.

– Я поклонник «Рокфора», – признался Уильям. – Обычно его подают к вину, но я его ем в таких количествах, что давно бы спился, – он улыбнулся. – Приходится заменять чаем.

«И почему у него такая красивая улыбка?»

Уильям потянулся к сахарнице, и Мари заметила цепь в расстегнутом вороте рубашки. Цепь, на которой висел уже знакомый перстень. Неприятный холодок пробежался по спине. Теперь она вспомнила, где видела кольцо, как у мисс Кэролл.

– А какое ещё творчество, кроме живописи вам импонирует?

Витиеватый вопрос Уильяма заставил Мари смутиться ещё больше.

– Поэзия, – она крепко обхватила ладонями кружку.

– Если честно, я знал, – Уильям откинулся на спинку кресла. Правой рукой лениво помешивал ложкой чай, и тихое монотонное позвякивание убаюкивало.

– И ждали, что я признаюсь?

– Я был готов пытать вас, пока не выбью признание.

Мари улыбнулась:

– А теперь ждёте от меня декламацию?

Уильям вновь подался вперёд и переплел пальцы, словно опасаясь, что может снова дотронуться до Мари.

– Очень, – прошептал он.

Сердце Мари снова забилось с удвоенной силой, а губы бессознательно зашевелились, словно только и ждали, когда Уильям попросит об этом:

– Я скатилась кровавой слезою

По распухшим от страсти губам.

Видит Бог, я ревнива порою,

И тебя никому не отдам.

Я тебя безрассудно желаю,

Я тебя безрассудно люблю.

В нашем мире нет места раю,

Я любя тебя погублю.

Та любовь, что дана лишь от Бога,

Та любовь завершилась давно.

И у нас больше нет эпилога,

Лишь распахнуто настежь окно…

Глаза Уильяма потемнели, он склонился к Мари. Он был так близко, его дыхание обжигало горячим дуновением, и трепетная дрожь сдавливала горло. Лицо Уильяма все приближалось, и Мари могла разглядеть четко очерченные губы, наверняка теплые; маленькую родинку возле правого уголка рта; тонкий, едва заметный шрам на подбородке. Ее окутал морской аромат, захватил в свои магические объятия. Сердцебиение замедлилось.

Волшебство растворилось, как утренняя пелена тумана. Он резко отстранился от Мари и встал, засунув дрожащие руки в карманы брюк. Мягкий, чувственный Уильям вдруг превратился в холодного профессора Чейза.

– Простите, Мари, но вам лучше уйти. У меня много работы.

– Много работы… – глухо повторила она.

Заторможенными движениями она медленно поставила чашку с недопитым чаем на блюдце и поднялась на онемевшие ноги.

– До свидания, профессор Чейз.

Он кивнул, не глядя при этом на Мари. Ледяная стена, которую он возвел между ними за считанные секунды, казалась нерушимой. И лишь перед тем, как Мари открыла дверь, он холодно бросил:

– Не забудьте про свое обещание, мисс Бэсфорд.

Мари стиснула металлическую ручку и молча вышла.

Бал первокурсника ждали многие, особенно спектакль, где должны были сжечь ведьму. Мари выглядывала из-за кулис. Свет софитов слепил, поэтому полный зал сливался в темное однотонное пятно. Она могла разглядеть лишь преподавателей, которые сидели на первом ряду. Среди них вице-канцлер Кэролл, профессор Чейз. На секунду их глаза встретились, хотя он никак не мог узнать Мари, и она поспешно отступила.

Привычного волнения не было, как перед выступлением не было. Вместо этого на Мари нахлынуло жуткое чувство дежавю, от которого кружилась голова. Поэтому, когда настал черед выйти на сцену, Мари словно слилась с ролью. Осталась лишь героиня – Мелисса.

Эллиот играл безупречно. Помощник инквизитора Ноэль, влюбленный в юную ведьму, очень правдоподобно изображал страсть. В середине спектакля он притянул Мелиссу к себе и поцеловал. А затем пытался углубить поцелуй, за что Мари слегка прикусила ему язык. Все-таки она не до конца растворилась в своей героине. Эллиот даже не скривился. Профессионал, что сказать.

И вот близился финал. Инквизитор Люциус, которого играл чернокожий третьекурсник, казнил Ноэля, а Мелисса наслала на Люциуса проклятье слепоты. Мысленно она смеялась, потому что по сценарию надо было махать руками и бубнить заклятия. Ведьмы так не колдуют. Они не могут использовать слова, иначе никакое общество «Sang et flamme» им было бы не страшно.