— Ира, его НЕТ! Понимаешь? Нет его! Как я теперь буду жить??? Я помню, что у меня есть сын, но мне плохо и больно, я не могу… я ничего не могу, — в конце я уже шептала, захлебываясь от слез. Ира покачала головой и крепко обняла меня, я плакала у неё на плече очень долго, она лишь гладила меня по волосам. Когда слезы вроде закончились, она повела меня в ванную раздела и засунула меня под душ, помогла вымыться, после приготовила ужин и положила немного мне на тарелку. Она осталась со мной, я слышала, как она говорила по телефону и сказала, что будет со мной до тех пор, пока я хоть немного не приду в себя. Со мной она прожила три недели, готовила, убирала и, по сути, нянчила меня, кормила чуть ли не с ложечки пока я не набрала обратно вес, обнимала и успокаивала, когда меня накрывала истерика, Ира вылила весь алкоголь что был в доме, чтобы у меня больше не было возможности забыться. Через две недели, когда я более не менее пришла в себя, Ира отвезла меня к родителям чтоб я забрала Тёму, родители ничего не сказали мне, лишь обнимали и целовали со слезами на глазах. Они знали и видели, насколько мы с Димой любили друг друга и понимали, насколько мне тяжело. С тех пор я училась жить без него.

Я для Тёмы стала и мамой, и папой. Папу он не помнил, когда Димы не стало Тёме только исполнился годик. Я часто показывала ему фотографии Димы и очень много рассказывала ему о папе. Тёма всегда с интересом слушал и задавал много вопросов. Самое тяжелое было объяснить куда делся папа и почему не приходит, я никогда не врала, всегда отвечала правду, на любой его вопрос, однажды мне пришлось ему рассказать, что случилось с папой, Тёма горько плакал.

Заново учиться жить — было тяжело, и чтобы хоть как-то ощущать его, я часто перечитывала наши с ним переписки, слушала голосовые сообщения, пересматривала фото и видео из семейного архива, мне казалось, что так он хоть чуть-чуть с нами, что так он хоть на пару минут жив. Первое время я практически не уходила с кладбища, сидела и говорила с его могилой, Ира практически силой меня оттуда забирала, уйти самой сил не хватало.

Милана меня не торопила, но через два месяца я решила, вернуться к работе, я понимала, что работа — это моё спасение. На кладбище я стала приезжать реже, каждая поездка к нему рвала мне душу и сердце на части. Спустя годы я прихожу к нему только тогда, когда очень тяжело или когда воспоминания накрывают невыносимой волной боли. Первое время выходить в свет мне было тяжело, мне казалось, что меня голую выставили на площадь, где меня пристально все рассматривали, словно под микроскопом следили за каждым моим движением, вздохом, взглядом. Вопросы журналистов не заканчивались, а фальшивые сочувствующие взгляды моих коллег, со многими из них я снималась в кино, рекламах, клипах, фотосессиях, просто начинали раздражать. Я никогда ни с кем из них близко не дружила и не общалась, я хорошо знала где я нахожусь и в каком бизнесе я работаю, здесь друзей нет и никогда не будет. Мне была противна жалость, а уж тем более от них и создала новую версию себя, холодную, циничную, но для моего образа жизни самую правильную. Я не могла выйти из дома ненакрашенной, я не могла плакать и страдать, я не могла дать слабину, я была эталоном для миллионов людей, я всегда должна была улыбаться и радоваться жизни, я не имела права плакать и страдать — это моя цена, цена моей славы. В эти моменты я очень остро чувствовала его отсутствие. Но время шло, я стала жестче, я надела броню и спрятала свои истинные чувства глубоко внутрь, теперь на публике я была холодная безэмоциональная дерзкая, циничная стерва, которая улыбается только когда надо и может жестко ответить на «неудобные вопросы», меня многие журналисты начали бояться. Лучшая защита — это нападение, чем я и пользовалась.

22

Из воспоминаний меня вырвал стук в дверь ванной и голос мамы.

— Ася, у тебя все в порядке?

— Да, я уже выхожу, — набрав в грудь побольше воздуха, я умылась холодной водой, вытерла лицо полотенцем и вышла из ванной.

У родителей я была еще около часа, попрощавшись с родителями и Тёмой, поехала домой переодеться и подготовиться к вечернему выходу. Приехав домой, я сразу пошла в душ, стоя под горячими струями воды я пыталась согреться, после смерти Димы я всегда мерзла, руки и ноги были вечно ледяные. У меня полились слезы из глаз, плакать я разрешаю себе только в душе, так я могу вдоволь рыдать чтобы Тёма не слышал и не видел моих слез. Успокоившись, я вышла из ванной и пошла на кухню, сделала себе чашку кофе и мыслями унеслась на семь лет назад…

Однажды Тёма вернулся из детского сада весь зареванный, всхлипывал и размазывал по щекам слезы.

— Тёма, что случилось? — с тревогой я обняла его.

— Маааммааа, — рыдал он, — почему у всех есть папы, а у меня нет?

Я окаменела не в силах вымолвить не слова, а Тёма продолжал.

— У Кати папа водил её на выходных в зоопарк, Костю папа водил в цирк, Сашу папа учил играть в футбол и только у меня нету папы, меня некому учить. Они смеялись надо мной, когда я сказал, что у меня только мама и бабушки с дедушками, — горько рыдал малыш. У меня потекли слезы из глаз, но я поняла, что пришел момент, когда Тёма должен был узнать, где его папа.

— Тёмочка, солнышко, у тебя конечно есть папа, только он уже не с нами, понимаешь? — спросила я, заглядывая ему в глаза, Тёма отрицательно покачал головой, — Темочка, твой папа превратился в облачко и смотрит на тебя сверху.

— То есть, папа умер? — широко распахнув налитые слезами глаза спросил он, я кивнула. Я долго думала, как ему это рассказать помягче, когда он спросит, но Тёма был очень умным малышом и взрослым не по годам, может в силу того, что я воспитывала его сама.

— А что с ним случилось? — серьезно спросил он.

И я рассказала, без подробностей, максимально смягчив рассказ для ребенка его возраста, но так чтоб он понял, Тёма расплакался, но я его успокоила сказала, что: «Папа всегда рядом с ним любит, наблюдает и оберегает его». Часто гуляя с ним на площадке, я с грустью смотрела на другие семьи, где мама и папа вместе с детками играют и гуляют, катают на качелях и помогают вскарабкаться на горку. Я понимала, что Тёма не узнает этого чувства никогда. Чувства полной семьи и отцовской заботы, когда папа будет играть с ним, ходить на рыбалку, учить кататься на велосипеде, играть в футбол, я физически не могла заменить ему отца. О налаживании личной жизни не было и речи, всю себя я посвящала Тёме и карьере, когда родители Димы заикнулись что мне нужно жить дальше и попытаться уладить свою личную жизнь, построить с кем-то отношения, я разозлилась, я не хотела слушать этот бред. Я не понимала, как они могли мне такое сказать. Нет, я понимала их мотивы, они хотели как лучше, но я не могла, просто не могла, для меня других мужчин не существовало, только он и точка. Из мыслей меня вырвало смс оповещение, Милана еще раз решила напомнить мне о мероприятии. Я сполоснула чашку под краном и пошла собираться. В 20.00 за мной заехала Милана на машине с водителем, мероприятие проходило как всегда скучно и нудно, я вертела в руке бокал шампанского и скучающе смотрела на сцену, когда кто-то коснулся моего плеча, я дернулась и подняла голову, рядом со мной стоял мой коллега по фильму, известный актер Максим Вистенко, главный секс-символ нашей страны и известный красавчик, знающий себе цену.

— Добрый вечер! — поприветствовал он всех, кто сидел за столом, — Я могу здесь присесть? — спросил он, указав на стул рядом со мной.

— Добрый вечер! Да, конечно! — удивленно ответила я.

— Ты сегодня такая красивая!

— Спасибо! Ты тоже! — безразлично ответила я, толком и не рассмотрев его. Милана удивленно на нас посмотрела, но промолчала и перевела взгляд обратно на сцену.

— Я заметил, что ты скучаешь, может я смогу хоть немного тебя развлечь? — спросил он. Я безразлично пожала плечами, мне было фиолетово на его подкаты ко мне, но здесь действительно было скучно и что ему от меня надо, явно не просто так нарисовался.