— Вы живы? — спросила борода.

— Нас двое, — ответил Аполлон Иванович и сделал слабую попытку встать. Последнее, что он увидел и почувствовал, — это покачивание звездного неба и тихий хруст снега.

* * *

Ответ из Управления воспитательных мер пришел недели через три после обращения. Из официальной бумаги следовало, что Аполлон Иванович числится как убывший в неизвестном направлении. Венера Петровна сразу поняла — Аполлон Иванович из «ЗП» ушел, и скорее всего сейчас подвергает себя серьезной опасности пропасть без вести. — Что в таком случае остается ей делать? Ждать, ждать и ждать, надеяться и снова ждать. — Конечно, у ее Аполлона был кое-какой опыт общения с природой, еще будучи студентом он не раз бывал в экспедициях по дремучим местам, но сейчас зима, мороз, снег. Только при одной мысли, что ее любимый человек сейчас где-то лежит весь заиндевелый в глухомани, где бродят дикие животные, все тело ее содрогнулось, слезы сами собой текли по щекам, руки судорожно цеплялись за случайно попавшие на глаза предметы. Это состояние в конце концов переходило в тупое уныние и апатию. Она целыми днями могла не выходить на улицу и лежа на диване смотреть в потолок. Иногда, раз в неделю, по старой дружбе к ней наведывалась Казна, теперь уже весьма респектабельная дама, да и звали ее теперь Элеонора. Она снова, как и прежде в «ЗП», помогала Венере Петровне, устроила ее в институт, только не на ту прежнюю должность, а простым младшим лаборантом. Сама Элеонора снова трудилась на достойном ее месте, только в другом министерстве. В институте Венера Петровна сразу включилась в работу по своей теме: «мелкозернистые». В лаборатории ее приняли настороженно — старые друзья сторонились, новых она сама не хотела заводить. Работа несколько отвлекала ее от горестных мыслей об Аполлоне Ивановиче. Она старалась как можно дольше засиживаться в лаборатории — дом ей казался пустым и мрачным без хозяина. Выходные для нее были просто мучительными. Посещать городские общественные места одной ей не хотелось, а слоняться по квартире, натыкаясь на вещи ее Аполлона, уже не было сил.

Город готовился к праздникам, появились гирлянды из разноцветных лампочек, всюду, где позволяло место, устанавливались красочные елки. Готовились к народным гуляниям на площадях, в садах и парках. В этот раз Правительство выдвинуло новый, неожиданный для населения, лозунг: «Гуляйте, меры не знайте». Поговаривали, что после гуманных мер по перевоспитанию и прекращению деятельности либеральных обществ среди правительственных кругов стала нарастать тенденция к умиротворению. Горячие головы поговаривали даже об амнистии. На праздник Элеонора пригласила Венеру Петровну в небольшую компанию, как она выразилась, «особо дружных лиц». Венера Петровна поначалу отказывалась от приглашения, но после долгих и убедительных уговоров согласилась.

* * *

Аполлон Иванович очнулся и сначала смутно, а потом все более явственно разглядел потолок, сложенный из бревен, бревенчатые стены, увешанные разными предметами, каменную печь, от которой исходило такое приятное тепло, по которому так соскучилось все его тело до самых отдаленных его частей. Все помещение было площадью не более десяти метров. Крохотное оконце еле пропускало дневной свет.

— Проснулись, — услышал он откуда-то сзади, — вот и хорошо, вот и хорошо, — басовитый тон и как-то странно выговариваемые слова сначала не понимались им как обращение непосредственно в его адрес, и он никак не мог понять, откуда исходят эти звуки.

— А где профессор? — спросил он хрипло, еще не зная, к кому обращается.

— А…а, второй… — голос как-то осекся и после паузы он услышал:

— Замерз.

Аполлон Иванович закрыл глаза, он вспомнил, что благодаря Кварку ему удалось уйти из зоны и судьба оставила его в живых.

— Где замерз? — не сразу спросил он.

— Он старый, болел, наверное. Рядом с вами и замерз, — услышал он в ответ.

Аполлон Иванович снова задремал и проснулся уже когда неизвестный сидел на лежаке рядом с ним, с кружкой, и басовито приговаривал:

— Надо это выпить, надо выпить. Это вас поднимет. Обязательно, — и, приподняв голову Аполлона Ивановича, поднес кружку к его губам.

Жидкость горьковатая, чуть с кислинкой, провалилась в пустой желудок, и внутри постепенно потеплело. Теперь, при свете догорающих углей в печи, он разглядел незнакомца. Темная лохматая борода и усы скрывали еще не старое, но в морщинках лицо с ясными серыми глазами. Глаза незнакомца Аполлону Ивановичу понравились. Они выражали какое-то доброе участие и внушали ему спокойствие и уверенность, что самое страшное испытание позади.

— Кто вы? — спросил он.

— Я такой как вы. Вам не надо много говорить. Поправляйтесь, — ответил незнакомец, укрыл Аполлона Ивановича какой-то шкурой и вышел наружу.

Аполлон Иванович задремал, мысли его путались:

— Профессор погиб. Незнакомец такой, как я. Я где-то лежу. Я жив. Где Венера Петровна? Что она знает обо мне? Кто я? Я еще Лазер или уже нет?

Сон, крепкий сон одолел его, и он впервые за эти месяцы уснул без нервного напряжения и постоянной настороженности. Сколько он проспал, определить он не мог. В оконце прорвался луч солнца и осветил крохотное жилье лесного человека. Все говорило о том, что здесь уже несколько лет обретается в трудах и заботах отшельник со своим укладом и распорядком.

Через два дня Аполлон Иванович начал понемногу вставать с постели. Ему повезло, он поморозил, и то не сильно, только пальцы ног и нос. Все это пока что болело, но примочки и какие-то неизвестные ему мази понемногу лечили его раны. Хозяин избушки поведал ему свою историю, как давно, лет десять тому назад, он тоже ушел из зоны один. Долго плутал по дебрям, наткнулся на заброшенную охотниками избушку и зазимовал в этом месте. Да так и остался жить отшельником. Вне зоны у него ничего и никого не было. Да и куда здесь идти — на многие километры сплошные леса. Здешнюю жизнь он кое-как обустроил и ни о чём не жалеет.

Аполлон Иванович слушал его и одновременно грустил и радовался. Не наткнись он на отшельника, пропал бы бесследно, а с другой стороны, провести остаток дней своих здесь его никак не радовало. Отшельник имел имя, да почти забыл его. В зоне его звали «Ботаник». Так они и договорились называть друг друга — Лазер и Ботаник. Аполлон Иванович иногда называл Ботаника чуть покороче — Ботя, и Боте это нравилось. Ботя утром сообщил Аполлону Ивановичу, что сегодня вечером у них будет праздник — Новый год. Вечером в избушке появилась маленькая елка, украшенная шишками сосны и ели. На грубом из полубревен столе возлежала праздничная еда: жареные грибы, немного вяленой рыбы и сушеных ягод. Этот Новый год Аполлон Иванович снова встретил без шампанского.

* * *

Уютный зал со столом на шесть персон и роскошной елью в углу располагал к спокойному, неспешному празднику без суеты и лишнего шума. Гости почти все прибыли одновременно: Венера Петровна с Элеонорой, супружеская пара, уже оба в годах, и молодой человек, идеально одетый, со светскими манерами. Он появился позже всех, высокий, с тонкими чертами лица, лет под пятьдесят. Мягким, бархатным взглядом он окинул присутствующих и подошел к Элеоноре. Целуя ей ручку, спокойно, чуть растягивая слова, произнес:

— Лапочка ты наша. Ты нынче очень хороша.

— А это наша очаровательная отшельница, — он приблизился и элегантно приложился к руке Венеры Петровны.

Нежно обнявшись, с троекратными поцелуями с супружеской парой, он по-простому и как-то даже сухо пожал руку молодому человеку.

— Что ж, друзья, прошу к столу. У нас море дел, надо подытожить прошлое, коротенько, осталось всего-то полчаса.

Радушно улыбаясь, он, как хозяин, жестом пригласил гостей, заняв место в центре стола. Молодой человек помог дамам и оказался рядом с Венерой Петровной.

— Предлагаю первый тост за процветание нашей родины, за нас с вами, — произнес элегантный хозяин.