«Философ» насторожился. Он, видимо, перебирал в памяти знакомых профессоров и, не найдя произнесенного имени, растерялся, но, не подавая вида, спросил:

— Вас интересуют тенденции рецессионные или стагнирующие?

Посетитель в ответ выпалил:

— И то и другое.

— Вы знаете… Впрочем, что же мы здесь, в коридоре? Может быть, пройдем ко мне?

— С большим удовольствием, — ответил он.

— Покорнейше прошу, — «философ» увлек его за собой. — А, собственно, с кем имею честь…? — Сократ шагал рядом, стараясь держаться несколько сбоку и сзади.

— Литератор… — он назвал свою фамилию и специально добавил: — Редакционная коллегия поручила уточнить кое-какие детали.

— Понимаю, понимаю. Писательский труд сложен и важен, — «философ» размышлял. — Но, я полагаю, и лицензирование творческого процесса — не менее важное занятие и явно сродни литературному поприщу.

— Да, — согласился он. — Поприщ много, и лицензиат креативничать просто обязан и быть всегда в форме.

— Вы совершенно правы, — поддержал эту мысль «философ». Творить добро среди искусств — это великая миссия.

Не прерывая размеренную беседу, они добрались до двери в конце коридора.

— Прошу, — «философ» жестом пригласил его войти.

Малюсенький кабинет Сократа напоминал склад документов, который, как могло показаться, находился в процессе постоянного переезда. Как Сократ ориентировался в этих разрозненных пачках бумаг, понять постороннему человеку было сложно.

«Философ» протиснулся к столу, на котором бумажный хаос вызывал одновременно и удивление, и недоумение, — только в самом центре оставался маленький свободный островок, не заваленный стопками бумаг вперемешку с картонными папками.

Сократ предложил ему старый, потертый стул у края стола.

— Вот говорят, что лицензионная работа полна формализма, — начал свою лекцию «философ». — А мы отвечаем вам: «Нет, вы глубоко заблуждаетесь»! Вот вы, например, напишите под вдохновение, — и «философ» с выражением прочел: «Как дышится мне рано поутру». — А имеете ли вы право такую мысль фиксировать?

— Без лицензии не имею, — быстренько отреагировал посетитель.

— Вот именно, — подтвердил «философ». — Нам важно разобраться, понять, так сказать, тенденции уменьшения или прекращения процесса.

— Процесса чего? — машинально спросил он, постоянно соображая, как бы этого Сократа направить на нужную для себя тему.

— Конечно, процесса творчества, — уверенно ответил «философ». Он на секунду задумался, что позволило посетителю задать нужный ему вопрос:

— А если лицензия не кончилась, можно ли фиксировать мысль?

— Банальный вопрос! Несомненно, можно.

Посетитель решил «добить» Сократа и снова спросил:

— А если старую форму лицензии решили заменить на новую, то старая будет действовать до конца срока?

Сократ насупился.

— Ах, вот вы о чём! Уже литераторам известно, — он недоверчиво взглянул на посетителя и спросил: — Вас только это интересует?

— Нет, что вы! И рецессия, и стагнация тоже, — испугался посетитель.

— Да, — как-то грустно продолжил Сократ. — Серьезные проблемы вряд ли вам будут интересны.

— Нет, уверяю вас, ради серьезных проблем я здесь и нахожусь, — спохватился он, чувствуя, что «философ» теряет к нему интерес.

— Да-да. Все так говорят в самом начале, — «философ» окончательно загрустил. — А потом… — он встал, обернулся к окну и тоскливо добавил: — А потом выясняется: им нужна только бумажка, а мысль, вдохновение, творческий полёт? Куда прикажите девать это?

Наступило неловкое молчание. «Философ» в задумчивости наблюдал, как за окном раскачиваются голые ветки деревьев. Порывы ветра то усиливались, то утихали. Синее прозрачное небо, как будто вымытое осенними дождями, сияло на солнце.

— А вы не бойтесь, — не оборачиваясь произнес Сократ. — Всё, что выдано, отобрано быть не может. Ваша старая лицензия будет действовать до срока ее окончания.

«Философ» не отрываясь смотрел куда-то, а посетитель не знал, как поступить: то ли попрощаться и уйти, то ли поблагодарить и ждать дальнейших событий? Всё выходило как-то невежливо, и он продолжал сидеть на обшарпанном стуле.

Сократ, похоже, почувствовал его неловкость и прочитал несколько строк:

«Как дышится вам рано поутру?

Вы новый день встречаете с испугом

И ждете встречи с закадычным другом,

А прочих вам встречать не по нутру…»

— Прощайте, — не оборачиваясь, произнес «философ».

Посетитель тихо встал, пробрался к двери и, сказав «спасибо», вышел в длинный коридор.

* * *

А там он собрался в дозор на правый фланг. Предстояло пройти на лыжах около двадцати километров вдоль берега реки. Ему этот поход не казался трудным. На лыжах он бегал сносно, даже имел юношеский разряд. Бегал на соревнованиях и пять, и десять километров, так что пройти без спешки двадцать, да еще имея возможность самому себе задавать темп, ему казалось не ахти какой сложной задачей.

К середине декабря снег в этих краях устанавливался основательно. Ветер наметал сугробы в тихих местах и слизывал снег на полях. Морозец от десяти до двадцати с лишним был еще не столь жесток, как в январе, и низкая влажность не давала воспринимать его как болезненную кусачку.

Они вышли на рассвете. Утренняя заря только-только занялась. Старший наряда — из «дедов» — шел впереди, а он первые десять километров практически не отставал и держался за старшим на расстоянии не более пятидесяти метров. Лыжню от предыдущего, вчерашнего наряда еще не замело. Идти было приятно.

Справа на высоком, обрывистом берегу шумел на легком ветру низкий дубовый лес, который осенью не сбрасывал засохшие листья до самой весны. Погранцы использовали дубовые ветки с листьями для банной парилки. По субботам вся застава мылась в сельской бане, которая работала по пятницам и субботам раздельно для женщин и мужчин. Вторая половина дня субботы предоставлялась для помывки бойцов. Главным банщиком трудился маленький худенький мужичок национальности той сопредельной стороны. Он когда-то давно перебрался к нам, женился на нашей, да так и обосновался в этом селе. Про него из поколения в поколение погранцов передавалась легенда о его храбрости. Когда-то по молодости он ходил в разведку на ту сторону к врагам и выполнял особо важные задания наших спецслужб. Теперь он отвечал за баню, за ее исправную работу по графику, помывки местного населения и погранцов. Среди рядового и сержантского состава ходила такая шутка: «Жена банщика зовет его чай пить, а он отвечает: “чай-ча-за”».

Он шел по лыжне и вспомнил, как однажды старшина поручил двум «фазанам», и ему в том числе, в субботний день разгрузить машину цемента. Цемент в кузове находился россыпью, и им пришлось совковыми лопатами сбрасывать его сверху в деревянный бункер на складе. Цементная пылища стояла жуткая — приходилось делать частые перерывы для того, чтобы хоть немного пыль улеглась и можно было продолжить работу. В итоге они настолько пропитались цементной пылью, что вокруг глаз, рта и носа образовались темно-серые круги, но впереди были помывка и возможность очистить организм от этого стройматериала. В бане они терлись, фыркали и блаженно радовались не только теплу и воде, но и окончанию цементной муки и тихо надеялись, что в вечерний наряд после такого ударного труда их не пошлют. Но реальность оказалась иной: их послали часовыми с восьми часов вечера.

Он шёл по лыжне за старшим и начал отставать. Через час ноги в валенках стали плохо слушаться. Движение замедлилось — хотелось упасть в снег рядом с лыжней и замереть на несколько минут. Старший останавливался, поджидая его, и всякий раз по мере его приближения метров на пятьдесят снова устремлялся вперед до следующей остановки.