На Дон Степан с Федором вернулись в радостно-приподнятом настроении, степенно, несмотря на молодость, доложили Корниле Яковлеву об успехе, а потом на казачьем кругу рассказали о подтверждении калмыками договора о мире и совместных действиях против татар. Корнила был доволен и горд за крестника, сердечно похвалил Степана и велел спешно снарядить легковую станицу в Москву с известием о столь важном деле. Выбор возглавить посольство пал на Дмитрия Афанасьева. Ему в день отъезда в первопрестольную Корнила вручил грамоту для государя, в которой, кроме прочего, писал: «А для, государь, мирного подкрепленья и для подлинных вестей послали мы, холопи твои, к самим гим, калмыцким тайшам, сы их калмыцким посланцами з Баатырком мурзою с товарыщи, выбрав своих донских казаков Федора Будана да Степана Разина. А которые, государь, гих полоненные калмыки прежних годов были у нас, холопей твоих, в войске Донском, и тех полоненных калмыков на миру договорились мы, холопи твои, отдать гим в то число, как они будут на твою государеву службу, куда ты, великий государь, укажешь. А одного, государь, гих полоненного калмыка послали мы, холопи твои, к ним, калмыцким тайшам для прямого имоверства с своими донскими казаками и с гих калмыцкими посланцами вместе»[45].

Казачье посольство уехало, а вскоре из Москвы прибыла государева грамота, в которой правительство одобрило результаты переговоров донцов с калмыками, успешно проведенные Степаном Разиным и Федором Буданом. Двадцать пятого октября 1661 года Корнила получил еще одну грамоту из Посольского приказа, в которой снова выражалось одобрение дипломатическим итогам миссии Разина и Будана к калмыкам.

После успешного свершения дипломатической миссии к калмыцким тайшам Степана снова потянуло на Русь, снова в его пытливой душе возникло неистребимое желание пройтись по российским просторам, увидеть жизнь люда русского. В начале ноября 1661 года Степан обратился к атаману Осипу Петрову с просьбой отпустить его к знаменитым чудотворцам из Соловков Зосиме и Савватию помолиться. Просьба середнего сына Тимофея Рази была рассмотрена, и через два дня казаки на своем кругу важили челобитную Степана, благословив в дальний путь. Наскоро собравшись, Разин со своим напарником Прокофием Кондратьевым выехал из Черкасского городка. За пазухой приятным теплом давила грудь войсковая грамота, в которой войсковой дьяк Дементьев от имени атамана Осипа Петрова писал, что «в нынешнем, во 170-м году ноября в 2-й день били челом великому государю., и в круга нам, всему войску Донскому, донские наши низовые казаки Степан Разин да Прокофий Кондратьев, а сказали. – Обещалися де оне Соловецким чудотворцам Изосиму и Савватию помолиться, и чтоб ты, великий государь, пожаловал, велел гих отпустить к Соловецким чудотворцам Изосиму и Савватию по обещанию гих помолитися. И мы тех казаков Стефана Разина, да Прокофия Кондратьева отпустили з Дону из Черкасского городка ноября в 4-день»[46].

Двадцать девятого ноября, проделав большой и многотрудный путь, Степан Разин прибыл в Москву и подал отписку в Посольский приказ. Некоторые историки считают, что эта поездка Степана Разина в столицу была связана с его посольством к калмыкам, а богомолье послужило только поводом для путешествия. Возможно, так оно и было, ибо до Соловецкого монастыря Степан так и не дошел.

Снова, как и в прошлую поездку в Москву, Степан видел нелегкую жизнь русских крестьян, наблюдал серую и невеселую суету городского тяглового населения. Цепким умом запоминал казак виденное, копя обиды народные в тайниках своей души, дожидаясь часа, чтобы предъявить счет угнетателям народным, чтобы за все обиды людские сквитаться с боярами, купцами, воеводами и чиновной оравой, лютой на правеж.

Снежной зимой 1662 года заметно возмужавший, нагруженный впечатлениями о московской жизни, Степан вернулся в родной Черкасск и тут же был направлен в составе нового казачьего посольства к калмыкам. Возглавлял его атаман Иван Исаков. Быстро преодолев на крепких конях безмолвные степные пространства, казачье посольство прибыло в Астрахань. Проплутав чуть-чуть по городу, нашли приказную палату и остановились в ней. Несколько дней прошло в ожидании приема у воеводы Григория Черкасского, который, наконец, снизошел к казачьему посольству.

После взаимных приветствий атаман Иван Исаков, чуть волнуясь, объяснил цель своего посольства. Григорий Черкасский, молча и насуплено сидевший в кожаном деревянном кресле, выслушал атамана, потом степенно, будто сообщал новость государственной важности, разомкнул губы:

– Дайчин-тайша, к коему вы едите, ушел ноне сражаться с дальними калмыками, кои не хотят признавать его власть. С ним же вместе ушли и другие тайши калмыцкие, так што переговоры вести вам, казаки, не с кем!

– А што ж нам делать ноне? – после некоторого молчания растерянно промолвил Исаков. – Здесь оставаться аль возвернуться обратно на Дон?

– Долго ждать придется, – с усталым равнодушием возразил воевода, – опять же, где жить-кормиться будете? Запасу продовольствия в Астрахани мало ноне. Езжайте на Дон с богом, вдругорядь приедете!

И казаки – делать нечего! – вернулись домой…

Итогом дипломатических переговоров казаков с калмыками был совместный их поход на извечных казачьих врагов агрессивных крымцев. Уже в феврале 1663 года из калмыцких улусов к Молочным Водам двинулся подвижной отряд калмыцкой конницы. Во главе отряда шли «головщики» (вожаки) Шогаша Мерген и Шербет Бакши – храбрые, опытные воины и одаренные командиры. Быстро пройдя урочище Салы, они прибыли в условленное место у Молочных Вод и остановились здесь, поджидая своих союзников – донских и запорожских казаков. Ждали недолго, вскоре заметили, как вдалеке над степью заклубилась снежная пыль и подошли соединенные сотни донских и запорожских казаков. Каждый отряд имел своего предводителя – «головщика». Над лихими запорожцами верховодил отчаянный «черкес-запороженин Сары Малжик», донских казаков возглавлял жаждавший подвигов и славы тридцатитрехлетний Степан Разин.

Пять сотен донцов и запорожцев, «сложась» с калмыками, блюдя осторожность, двинулись «к Крымской Перекопии» – Крымскому перешейку с укреплениями на нем. Пройдя несколько километров, разведчики заметили татарский обоз, спокойно тащившийся с очередного грабительского похода на украинские и польские земли. Незаметно, балками и оврагами, подойдя к татарам, союзники с яростным гиканьем обрушились на разбойников. Тяжкий звон сабель слился с воинственными кличами, мольбами о пощаде, предсмертными хрипами всадников, валившихся на мерзлую землю под тяжкие безжалостные копыта взнузданных лошадей. Татары, не выдержав согласованного натиска союзников, быстро ускакали в спасительную степь, бросив все. Триста пятьдесят украинских и польских пленников – женщин, детей, мужчин, стариков – жалких и истерзанных дурным обращением и тяжкой дорогой, были освобождены и отпущены на свободу. Падая на колени, целуя ноги и руки своим великодушным спасителям, поляки и украинцы на телегах уехали в обратный путь, на милую родину. Казаки, захватив лошадей, баранов и овец, которых гнали татары в Крым, медленно повернули к Молочным Водам. Каждый знал, что скоро последует новое нападение татар, чтобы вернуть себе добычу.

Вскорости вдалеке, на горизонте со стороны Крыма, тревожно заклубилось небольшое снежное облачко, потом над изломом дальней степной линии выросла туча татарской конницы, с разбега мощно врезавшейся в боевые казачьи порядки. Ведомые взъяренным Сафар Казы-агой, татары, махая сверкающими саблями, остервенело лезли на казаков, стремясь быстрее вернуть утраченное в недавнем сражении. Донцы и запорожцы с калмыками быстро доказали басурманам, что спешка в воинском деле приводит к печальным результатам: они уверенно отбили первый натиск с большим уроном для татар. Сафар Казы, крутясь средь сутолоки боя на бешеном коне, ввел в дело новые силы. Бой вспыхнул с небывалым ожесточением, разгораясь, как костер, в который опытный костровой подбросил свежую порцию смолистых дров.