***

Самый романтичный момент в истории Федора испортил никелевый комбинат. Позже ему казалось, что именно тогда судьба отношений с Ингой, а может быть, и со всеми остальными была предрешена, но вместе с тем ему было ясно, что опосля можно придать любому вздору таинственное значение.

Был жаркий день, в который положено шататься по городу, уже давно не отвлекавшему от перипетий – в городе этом есть красивый фонтан, который, к сожалению, пересох, а еще там есть желтый дом культуры с колоннами, в котором магазин фототехники и бильярд. Федор держал Ингу за руку, они находились на полпути от фонтана к дому культуры, около ресторана «Яшма», где отмечали свои немногочисленные свершения орчане постарше и посолиднее. Молодые ходили в единственную пиццерию, дети – в уникальное кафе-мороженое, где, оказывается, это же самое мороженое тысячу лет назад уплетали их бабушки и даже прабабушки.

Федор никуда не вел Ингу, а они просто шли, в очередной раз пытаясь вырваться в космос с помощью сильных чувств, которые Федор, тщательно проанализировав происходящее между ними, крепко-накрепко зафиксировал, заламинировал и сохранил у себя в черепной коробке, откуда их всегда можно было быстро достать в минуты наивысшего единения. Был жаркий день, однако потом стало свежей и темней, поэтому окружающие, наученные горьким опытом, стали искать всякие крыши и двери, на что Федор и Инга снисходительно заулыбались, ведь из-под крыши точно не прыгнуть за облака.

Самый романтичный момент в истории Федора наступил, когда огромная жирная туча взорвалась от перенапряжения. Они с Ингой стояли около ресторана «Яшма», у которого была веранда с навесом, а под ним полчища отсыревших орчан. Орчане не моргая смотрели в небо, а оно поливало практически засохший город и, в частности, влюбленную пару, демонстративно обнявшуюся в паре метров от «Яшмы».

Федор вспомнил киноленты, запустил вместо мыслей композицию группы Уэм и закрыл глаза, успев краем одного из них заметить, что Инга тоже готовится к эйфории. Произошло соприкосновение и долгий поцелуй, с самого начала которого Федор понял, что с этого неба падает горький дождь. Горький с привкусом ржавчины, отчего музыка погасла и обратилась в шум, а сам Федор вдруг почувствовал неловкость и захотел, чтобы все поскорее закончилось, но при этом упорствовал и продолжал безобразие в надежде на то, что Инга лишена вкусовых рецепторов или наделена неординарной вкусовой фантазией.

Дождь однажды закончился, а вот горечь никуда не прошла. Люди, которые поумнее, знали, что целоваться следует дома, а самые смышленые просекли, что это вовсе необязательно. Инга ушла домой, а спустя некоторое время и от Федора.

***

Самым крутым был трудовик Попович. Во-первых, он прочел практически все существующие книги (и несколько несуществующих) с помощью уникальной методики: значит, сначала выпиваешь стопарик после первого предложения, потом два стопарика – после второго, потом заливаешь три – после третьего и постепенно погружаешься в транссс – Попович обычно не помнил сюжет произведения, зато мог с точностью до тысячных определить, что именно закладывал в текст сам автор.

Во-вторых, трудовик посмотрел все телепередачи про внеземные цивилизации и стал настоящим специалистом в этой области, поэтому мог научить ребят выпиливать не просто какие-нибудь табуреты, а целые хитроумные механизмы для обнаружения и ликвидации потусторонних сил.

В-третьих, с ним всегда было весело, и даже такое безрадостное мероприятие, как уборка школьной территории, превращалось в квест. В какой-то момент он собрал восьмой бэ на заднем дворе, за турниками, в точке, откуда пацаны только что утащили полные носилки прелых листьев, выдал лопаты тем, кто еще ими не овладел, и сообщил, что обнаружил вибрации, и с этого мгновения им всем предстоит копать, причем желательно подобраться как можно ближе к ядру Земли. Оказалось, что где-то неподалеку от него зарыт тот самый компьютер, с помощью которого инопланетные пришельцы управляли всеми процессами на планете.

Сначала эта история произвела фурор, но потом все устали, да и Попович, будучи человеком неглупым, сообразил, что без экскаватора здесь не справиться, к тому же инопланетяне явно засекли повышенную активность спецотряда Поповича и надорвали небо, из которого притопил смертоносный радиоактивный дождь. Трудовик предлагал вытащить стремянку и зашить свинцовое полотно, но пацаны понимали, что скоро будет звонок и спасение мира придется отложить до следующего урока технологии.

Еще были всякие другие случаи, причем после некоторых (как в тот раз, когда Попович ради левитации предложил всем забраться на дерево и отпилить ветки прямо под собой) трудовика увольняли, но вскоре он снова приходил на занятия, вышвыривал из кабинета замещающего педагога и, приподняв дрожащий указательный палец, заявлял, что боевым искусствам он тоже научился у пришельцев. Никто бы и не рискнул сомневаться.

***

В городе присутствовал парк Строителей, однако не только. Немногочисленным туристам было невдомек, что самое интересное скрывается в парке Разрушителей, разбитом всего в паре сотен измерений от антипода. История парка была такая: в пятидесятых на месте подсобных хозяйств хлебокомбината, занимавших семь с половиной тысяч гектаров, задумали устроить парк, и задуманное осуществили, и получился как раз парк Строителей, зато потом, в девяностых, надоевший всем парк Строителей опустошили и дружно переметнулись в тот самый родной и непостижимый парк Разрушителей.

В парк Разрушителей художники выбирались на пленэр, чтобы писать постапокалипсис. В парке Разрушителей были стеклянный пруд и бычковая тропа, памятник Ленину, без которого в Орске по закону нельзя было открывать парк, и проклятая скамейка, где можно было посидеть, если других планов на жизнь уже не намечалось. В парке Разрушителей водились летучие, плавучие и ползучие мыши, здесь же рос хитроумный ядовитый плющ, мимикрировавший под деньги для игры в магазин. Летом в парке Разрушителей можно было кататься на драндулетах, зимой – пить грог в кафе «Равана», весной – обрекать себя на боль через роковые свидания, а осенью, естественно, предстояло браться за дело и сокрушать все живое, чтобы оно ненароком не сгнило и чтобы самому ненароком не сгнить. Осенью парк Разрушителей полонили энтузиасты гибели, которых власти города пробовали собирать в движение по образцу доисторических ячеек из парка Строителей, но движение было слишком броуновским, да и члены его к июню обычно отказывались от своих идеалов и пробовали жить.

На конец прошлого тысячелетия намечали перепланировку парка Разрушителей в парк Свободы, но ее так и не успели осуществить. Парк Разрушителей не хотел, а все-таки объединял людей, ныне обмельчавших до платного крушения посуды в защитных очках под попово-роковые композиции.

***

Что касается дяди Коли, родители по какой-то причине недолюбливали вечного искателя приключений и неохотно отпускали Федора в гараж, на рыбалку или просто покататься по городу с неизменно веселым, громким и ни много ни мало безгранично крутым мужиком. Наверное, это потому что дядя Коля говорил грубые словечки и очень любил пить пиво, а еще знался с бандитами, сыновья которых задирали и колотили хороших ребят во дворе, где жили Федор и его семья.

Федор не проводил параллелей, а просто любил дядю, с которым всегда было весело и легко, и можно, не стесняясь, говорить про самые сокровенные штуковины, а еще водить настоящую машину или пострелять из настоящего пистолета. Общаясь с дядей Колей, Федор становился взрослее – он сам чувствовал, как в голове начинают возникать вполне конкретные ответы на житейские вопросы, как вселенная становится проще, а город – живее и ближе.