— Я знал на Аляске одну русскую. Да, на Аляске. Кажется, в Номе… В Ванкувере? Или в канадском Доусоне? Чем-то это лицо похоже. Правильное, открытое. Кто это?

— Ваша жена, — повторила госпожа Одо и уселась в кресло рядом со мной, я заметил это боковым зрением и обратил внимание, что тоже сижу в мягком успокаивающем кресле, откуда только оно взялось. — Полина Валерьевна Густова. Красива, верно? Вы любите её?

— Я не знаю, кто это. Кто такая жена, не знаю. Вы хотите, чтобы я в неё влюбился? — Я изумился всерьёз. — Но ведь это смешно, даже глупо — влюбиться в портрет. По-моему, было бы то же самое, что влюбиться в статую или в портрет женщины, умершей сто лет назад. Зачем?.. Но, может быть, мне просто не попадался такой портрет, в который стоило бы… Или просто предпочитал иметь дело с живыми людьми. Не знаю… Это не мои мысли. Думаю, что не мои, нет.

— Давайте рассмотрим вопрос об этой женщине чисто теоретически, — сказала госпожа Одо. Она постаралась, чтобы голос её прозвучал непререкаемо. — Вы вспомните, кто такая жена. Могли бы вы жениться на этой женщине и почему?

— Уберите этот портрет, он мешает мне. Пожалуйста.

Портрет погас, но я продолжал видеть в квадрате на стене неизвестное женское лицо, и оно не исчезало, даже когда я закрывал глаза. Фусэ закончил свои манипуляции с моим телом, попрощался и вышел. Я не знал, как и что отвечать госпоже Одо.

— Попробуйте тогда по лицу изображённой женщины детально рассказать мне о её жизни, — заговорила госпожа Одо. — Пусть вы совсем не знаете её, но ведь это не помеха свободному полёту вашей фантазии, «дзуйхицу». Я прочла вашу книгу из Сингапура. Ваши вещи доставлены из камеры хранения той гостиницы. Скажу сразу, книга не об этой женщине. И менее всего о вас. Вы только рассказывали. Хотя и опирались на безусловные реалии, но прежде всего, вы — романтик по складу мышления. Или были им, когда её писали. Вспомните и попробуйте пофантазировать.

— Мне мешает это лицо, — признался я. — Кажется, я всё о ней уже знаю. Хотя её и не знаю. Понимаете, если и знаю, то где-то глубоко внутри себя. Только не уверен, так ли это есть на самом деле… Откуда-то ко мне идёт что-то, не от картины. Это находится в вашем доме.

— Говорите же, теперь я весьма неплохо знаю эту женщину, — настаивала на своём, убеждала меня госпожа Одо. — Потом, если хотите, могу рассказать вам, в чём вы ошиблись.

— Нет, я не знаю этой женщины. Но попробую… Только… Чем меньше человек знает, тем больше он говорит. Постараюсь сказать о ней, которая на снимке, а не в жизни, вкратце, согласны?

— Прошу вас, — сказала госпожа Одо.

— Она невезучая… Это знают все, кто имел с нею дело. Они в этом убеждены…

— Почему? — Госпожа Одо спросила как-то очень по-женски, с блеснувшим в глазах любопытством. — Простите. И продолжайте, прошу вас.

— Потому что ей только кажется, что она чего-то хочет. На самом деле она заботится только о покое для себя, личном покое на каждую ближайшую минуту. И она хочет, чтобы все оставили её в покое.

— Хотите сказать, что она эгоистична? — спросила госпожа Одо, увлекаясь разговором.

— Я вижу, что она просто ленива, — я пожал плечами. — Душевно ленива. На снимке видно только это. Она мне неинтересна.

— Но ведь она много работает, — возразила госпожа Одо. — Она добилась определённого общественного положения. На общем фоне в вашей стране она в достатке обеспечена. Её вполне обеспечивал муж, и я не понимаю, почему у них дело подошло к разводу, почему они расстались. Но она и сама кандидат геологических наук, значит, имеет приличествующий доход…

— А кто её муж?

— Майор Густов, российский военный лётчик первого класса. Ведь майор — это старший офицер, верно? Кстати, за спасение американского военного лётчика Джорджа Эбенезера Уоллоу майор Густов награждён правительством Соединённых Штатов, и эта высокая награда теперь обеспечивает ему пожизненный пенсион. Неплохо, не так ли?

— Ничего не могу сказать, — ответил я. — Вы говорите какими-то загадками. Честное слово, мне иногда очень хочется вас понять, но я ничего не понимаю.

— Вы сами лётчик, — заговорила госпожа Одо с внутренним подъёмом, как если бы в ней что-то взбурлило. — Как вы думаете, что могло вызвать неудовлетворённость дамы, о которой мы говорим, своим мужем? И наоборот, майора Густова — своей красивой женой?

— У них есть дети? — спросил я.

— Их сыну Сергею девять лет. Он воспитывается попеременно то самой госпожой Полиной, то в доме её родителей, — ответила госпожа Одо. — Этот мальчик…

— Она была верна своему мужу? — Я невольно перебил её, мне организуют прослушивание литературных произведений, в которых зачастую речь идет о супружеской неверности. Или необязательности. Так что не природное, а межчеловеческое, общественное, понятие «жена» постепенно мне вспомнилось. — Вы говорили, что неплохо её знаете…

— Предположим, да, — на сей раз неопределённо ответила госпожа Одо. — И что же?

— Это вполне согласуется с тем, что ей ничего не надо. Вероятно, она просто ленива.

— Вы хотите сказать, — осторожно заговорила госпожа Одо, — настоящая женщина лишь та, которая изменяет своему мужу?

— Я не об этом. Если замужняя захочет гульнуть, ей ничего не стоит привести мужа к убеждению, что все вокруг дамы нехороши, а вот его драгоценная — счастливое исключение. Не знаю, здесь всё на вере. Стереотипно, но это так. В книгах, когда я читал, тоже. Я не о неудовлетворённых вообще говорю. Думаю, что этой женщине, как, кстати, её имя?

— Её зовут Полина.

— Этой женщине, Полине стало лень беспокоиться о судьбе её мужа. Нарушалось её глубинное внутреннее спокойствие, о запросах которого она сама, возможно, не догадывалась. Он, вы говорите, лётчик? Она рано устала. Или не была приучена беспокоиться не только о себе. Наверное, она не любила, её в муже многое просто устраивало. А потом перестало.

— Вот оно что… — У госпожи Одо осел голос.

— Сколько они прожили вместе? — спросил я.

— Три года она ездила вместе с ним по местам его службы. Потом оставила его, с ребёнком вернулась к родителям. Почему-то ей потребовалась помощь в отношении жилья. И с тех пор она живет одна. Иногда вместе с сыном, когда в России. Она геологоразведчик углеводородов. По году была на Кубе, в Судане и в Эфиопии. Вроде бы, и сейчас она где-то в Экваториальной Африке… Сын оставался то у её родителей, то у других родственников. Своим домом в России она не обзавелась. И мне не очень понятно, почему тогда она не захотела выезжать вместе с ребёнком, чтобы показать ему мир? Вас не заинтересовала её судьба?

— Нет. Самая заурядная одинокая судьба. И не худшая из российских женских судеб. Я считываю это…

— Я знаю. Одного лишь мужского вкуса майора Густова оказывается недостаточно. Трудно с вами согласиться. Но, предположим, я действительно недостаточно осведомлена о загадочных тонкостях тёмной русской женской души. Или душа русской женщины создаёт трудности там, где их в принципе нет. — Госпожа Одо поднялась и подошла к окну.

— Скажите, — вновь заговорила она после долгого молчания, — что в женщине вы цените превыше всего?

— Способность дарить тепло, — ответил я. — И её искренность.

— Вас, думаю, не обманывала… Не обманывали, — госпожа Одо оговорилась и тут же поправилась. — Но, вероятно, вам всегда недоставало тепла?..

Мне надоел никчёмный разговор. Я передёрнул плечами, но госпожа Одо стояла спиной ко мне и не заметила этого. Я промолчал.

— В русле золотой реки… — задумчиво проговорила госпожа Одо. — Что сегодня в нём может быть, в этом засохшем русле? Уже нет никакой золотой реки. Как нет Аральского моря и многого-многого другого. Вода ушла в пески… Меня впечатлил ваш рассказ, и я сравнила спутниковые снимки Гиссарской долины, сделанные в начале девяностых годов двадцатого века со свежими. Золотой электрической реки там больше нет… Или мы пытаемся говорить на разных языках, где не совпадают никакие понятия… А как вы думаете, в какой мере может вложить себя врач в излечение больного? В какой мере учёный может, — я не говорю: должен, — отдать себя научной работе? В какой мере учитель может вложить себя и свою душу в душу ученика?