Прогресс, хоть и необходимый, — он всегда однобокий: если за самолёт можно взять дополнительный миллион, такие и станут строить, сочинят хоть сто обоснований. Хотя мясо и фрукты — не факс и не телеграмма, — к чему выгадывать считанные часы, секунды, оплачивая мнимую экономию времени тратами миллиардов долларов на дорогостоящую реактивную технику? Здесь принцип достаточности противопоставляется применяемому принципу избыточности и проигрывает. И если мы подсчитаем, во сколько раз уменьшится нагрузка на природу, то обнаружится истинная экономия, но ведь этого мы лукаво как раз и не подсчитываем. Уклоняемся, ратуя за якобы научный и технический прогресс в интересах всего человечества, но набивая именно за его счёт собственный карман. Пш-ш-и-и-к!.. Пш-ш-и-и-к!..

— Зовёте назад, в пещеры? — рассмеялась, в свою очередь, и Акико.

— Да вовсе нет, дорогая мисс Челия, — ещё более оживляясь, возразил Эзра, — я толкую всего лишь о том, как и что правильно считать, в качестве диктующего аргумента привлекалась ведь экономика, а не что-либо иное, не частная прибыль монстров аэрокосмической промышленности, — так я как раз об экономике. На экономиста выучилась моя Рахиль, хоть и не работает по специальности там, а я всё-таки учусь от неё здесь. Гонка за мнимым совершенством, которое всегда оценивается без учёта вреда, наносимого природе, — это стремление быстрее получить сверхприбыль через создание надуманной потребности. Зря, что ли, эффективный маркетинг заменили агрессивным? Выгоду магнаты ловят, только свою выгоду! Причём, все — по единой методике. Но их экономикс в качестве приплетённого обоснования здесь, если всмотреться, оказывается вовсе ни при чём. Да и отмахиваются от экономики и экономикс с лёгкостью. От любых «сложных» размышлений тоже. Кроме, разве, Норвегии, которая реально делает отчисления в национальный фонд будущих поколений и постоянно его пополняет. Остальные без зазрения совести перекладывают последствия решения своих проблем на своих же потомков, которых, как уверяют, сильно любят, однако, успокаивают себя, не увидят. Прогресс не был целью, он всегда был только инструментом для роста прибылей. Но целью прогресса должно стать превращение планеты в рай земной для всех на ней живущих, а не для десятка особей, самими собой «избранных».

Бен Мордехай, похоже, не нуждался в нашей благодарности за свой рассказ или хотя бы в его оценке. Он приметно сиял, мне показалось, от сознания, что смог, наконец, поделиться плодами своих уединённых размышлений.

Акико ненароком вежливо поинтересовалась, что нового на его уровне слышно о катастрофе патрульного самолета ООН.

— По международным правилам, расследованием занимается страна, где произошла авиакатастрофа. Если это международные воды — значит, расследовать будет наверняка межгосударственная комиссия. Не верится, что расскажут какую-то правду, не уверен, не знаю… Что-нибудь придумают, прибегнут к каким-нибудь уловкам, аналогов таких тёмных случаев, да и прецедентов в самых различных областях, уж очень много. Подождём. Уверен в одном: выводы комиссии засекретят. Слишком тёмные обстоятельства внутри разгорающейся шумихи. «Темна вода во облацех…» Хочу спросить вас, дорогая мисс Челия: а что, мрачнейший мистер Роберт никогда не улыбается?

— После случившегося с ним — крайне редко, — Акико ответила не сразу, внимательно поглядев Эзре в глаза.

— Вы обязательно должны побывать у меня в гостях. Приглашаю сегодня отужинать. Мы ведь соседи домами. Идёт? Послушаем старую эстрадную музыку, посмотрим забавные фильмы, покажу вам видеозаписи моей Рахили. Соглашайтесь, я радушен далеко не ко всем даже на безлюдье, а вы оба мне откровенно нравитесь. Правда, правда!..

— Спасибо, мы с большим удовольствием в гости к вам придём, — Акико была тронута приглашением. Наверное, ей и вправду было здесь в первый день скучновато, даже не по себе. Сопки безлесные, холмы с выжженной солнцем травой, а к югу начинаются пески, простирающиеся в бесконечность, — к такому дикому простору не просто привыкнуть и за многие годы. — Скажите, Эзра, а что-нибудь о самолёте, на котором они летали, вы знаете? И, кстати, полное ваше имя — не Эзраил? Мне всё время хочется вас так назвать, боюсь, если вдруг самопроизвольно у меня вырвется, то не обижайтесь, пожалуйста.

— Нет, не Эзраил. Мое имя короткое — Эзра, — широко улыбнулся Бен Мордехай, глядя в глаза смутившейся Акико. — А знаю о самолёте очень немногое. Моя база способна обеспечить полностью автоматическую посадку этого МиГа и обслужить его. У меня на базе постоянно служат несколько русских, и одна из самых интересных в человеческом отношении — женщина, авиационный инженер Ираида Евгеньевна Зимина. Кстати, из профессионально подготовленных военных следующая за мной и начальником медсанслужбы по званию, она капитан-инженер. Если бы эти парни прилетели ко мне, МиГ бы сам гарантированно приземлился с ними, даже спящими. Только начальное направление их пролёта почти над нами, чуть севернее, километров за четыреста, было совсем в другую сторону. А обратно они уже, к сожалению, не вернулись. Перед всяким объявляемым вылетом, раз уж он космический, сюда дополнительно прилетают специалисты, готовые его обслужить, хотя ни разу здесь такой МиГ не садился. Люди улетели отсюда буквально перед вашим прилётом. Но у меня всегда есть запас самого что ни на есть стандартного авиационного топлива, на котором эта русская птичка летает. Ну, и запас нужного ей окислителя.

Вы, Роберт — лётчик, и знаете, конечно, что авиация ООН, как, впрочем, и практически вся мировая, летает на обычном американском стандартном топливе JP-5, которое в США применяется в военно-морской авиации, и на топливе JP-4 — для ВВС. Своих гражданских пассажирских «суперсоников», то есть сверхзвуковиков, мы в ООН пока не имеем, а иностранным сверхзвуковым и вообще чужим военным машинам сюда залетать запрещено. Но для этого русского патрульного аэрокосмического МиГа нас обязали держать запас и термостабильного топлива JP-7, на котором летают самолёты, выполняющие длительные полеты на больших сверхзвуковых скоростях. Кстати, на специальном горючем JP-7 когда-то летал американский стратегический разведчик SR-71 «Блэк Бёрд». Вот, пожалуй, и всё, что от меня требуется знать. Не моё это дело, но то, что требуется, делаю.

— Спасибо, Эзра. А что это за собака? — спросила Акико. — Она пришла, но легла на траве в десяти шагах от нас, даже не обнюхала… Или уловила издали. Она — овчарка?

— О-о, это Салли, знаменитая у нас собака. Эта восточноевропейская овчарка, скажем так, общественная. Она выпрыгнула из транспортного самолета «Трансалл», на котором вывозили прошлой осенью беженцев из зоны центрально-азиатского конфликта. Здесь был развёрнут промежуточный сортировочный лагерь. И тогда собака не пожелала лететь ни с кем дальше. Держалась индифферентно, но питье и пищу с большим достоинством всё же принимала. Наверное, она поняла, что осталась без хозяина, как самурай, ставший ронином.

Обратите внимание: наша база располагается в широкой логовине между рядами невысоких сопок, которые здесь тянутся в меридиональном направлении. Поэтому нам не страшны нередкие пылевые бури, ветер — в районе базы обычно не сильный — дует слегка, как в природной трубе, преимущественно вдоль взлетно-посадочной полосы, или с севера или с юга. Сопки не дают ему разгуляться. Этой весной, двадцать пятого апреля, при минус семи градусах по Цельсию, немного юго-западнее базы, в Гоби, разыгралась страшная пылевая буря, частично зацепившая и нас. Скорость ветра временами была больше семидесяти метров в секунду, двухсот пятидесяти километров в час, то есть скорости лёгкого самолёта, такого, как эта «Вильга». Когда я был направлен сюда, и, знакомясь с окрестностями, впервые пережил пыльную бурю подобной силы, меня потрясло, как гудит воздух — всей толщей, всем своим объёмом. Это трутся друг о друга и воют, звучат тысячи тонн поднявшегося в небо песка. Настоящая музыка песка. Кстати, мисс Челия, когда вы будете прыгать с парашютом, в свободном падении ваша скорость не превысит пятидесяти метров в секунду, то есть ста восьмидесяти километров в час. Не бойтесь.