Кот Чудак мне не мешал, жил своей жизнью, отгонял мышей и других грызунов от моих продуктов, требовал совсем немного – миску еды и плошку воды, так что в обычной жизни я его почти и не замечал.
А подселение к нам пса произошло вообще незаметно. Чудак сначала и не осознал, что у него появился сосед, только иногда недовольно поводил носом, а на вторую миску, всегда пустую, смотрел презрительно, как будто пытался сказать: «Хозяин, зачем мне это? Я, если захочу, и сам всё себе добуду». Он, действительно, в нашем небольшом городке считался уникальным котом, так как охранял от грызунов не только мои продовольственные запасы, но также и всего палаточного городка, а заодно и кухню высшего командного состава, за что уже несколько раз поощряли меня вместе с ним в виде дополнительного пайка.
Зверёныш же не отходил от меня, ночью спал поверх моей головы на подушке, а когда я уходил, залезал под койку и лежал тихо-тихо.
Но так продолжалось только первые несколько недель. Придя однажды с вахты, я рядом с кроватью увидел вместо привычного затоптанного коврика только несколько разгрызенных вдоль и поперек непонятных кусков ткани. Потом один из моих башмаков, правда, старых (я в них только по дому ходил или на зарядку), пропал. Его недогрызенную подошву я также нашел рядом с кроватью. Вывод напрашивался один – в моё отсутствие зверёныш скучает и всё время что-то грызёт. Наша медсестра Лера подсказала, что это у собаки зубы, наверное, коренные режутся, вот и чешутся, а чтобы молочные выпали, ими что-нибудь всё время надо жевать. По её совету я принёс домой увесистый пенёк с сучками, по величине явно крупнее зверёныша. Можно представить, каково было моё удивление, когда через несколько дней от него осталась одна труха плюс два небольших зуба на полу. После этого в нашем армейском братстве за зверёнышем закрепилась кличка «Пила», так он и остался – зверёныш-Пила.
Опять теряю сознание…
Наш звереныш долго бегал,
Но устал и пообедал.
Снова все зовут гулять,
Только очень тянет спать.
Но нет…
Пока Пила рос, у меня случалось многое, и в нарядах на кухне приходилось пахать, и лес мы несколько раз прочёсывали вглубь, только это не давало абсолютно ничего, ноль без палочки. И зачем вообще нас прислали сюда охранять этот непонятный лес, кому он вообще нужен? Здесь не только не росло ничего, понятного человеческому глазу (хотя ещё и оставались родные деревья, только вперемешку с невообразимыми), но даже и запахи всё время раздражали. А может быть, уже тогда я начинал воспринимать мир звериным нюхом? И кто-то периодически атаковал с другой стороны. Как только наши роботы-разведчики углублялись больше, чем на десять километров вглубь этого леса, сразу возникала отдача в виде шаровых молний, каменных дождей (причём, прямо по нашим палаткам), грязевых потоков гнусными коричневыми ручьями, после которых приходилось отчищать всё: не только палатку, но даже и нижнее белье. Причём, если наши просто стреляли, как в первое моё учение на просеке, то снаряды через несколько секунд возвращались. Никто не мог объяснить этот феномен – они возвращались пустыми, не взорвавшимися, а именно пустыми, без заряда.
Вот как раз, когда псу-Пиле должно было исполниться с год, нас собрали на построение и объявили, что каждый, кто не трус и стремится к победе, должен пройти «школу выживания». Кто желает, может подойти в штаб и подписать соответствующие документы.
Я подумал, что дома меня точно уже никто не ждёт, родители умерли, а здесь, в этом непонятном мире мне хорошая комната с нормальной кроватью точно не помешают, плюс дополнительные деньги, которые пригодятся в будущем, когда нас заберут отсюда, как нам обещали, через год, и еще доппаёк каждый месяц. В общем получается не так уж и плохо. Поэтому я пошел в штаб и записался.
Нас, всех записавшихся, сначала заставили пройти полную медицинскую проверку, в результате на карантине мы просидели около трёх суток. Потом – боевая подготовка, сдача норм, но не как при окончании курсов военной подготовки у меня было, а с полной «выкладкой» и на сутки… Когда же мы, изможденные до последней капли пота, притащились в лагерь, нас заставили раздеться, принять душ, потом каждого по очереди осмотрел врач. Я лично надеялся, что доберусь до койки и рухну спать хоть на сутки, если позволят. Но меня и ещё с десяток ребят заставили обмундироваться, построиться снова и маршировать в сторону нового корпуса.
Как они успели его построить, я понять не мог. Ведь до нашего выхода на подготовку там был лишь пустырь, а сейчас стоял вполне современный многоместный медицинский блок.
По очереди мы проходили внутрь, у нас спрашивали фамилию, имя и звание, затем надо было приложить по очереди ладони к какому-то прибору. И напоследок перед выходом нас ждал медбрат. Мы все его знали, как славного доброго малого, хоть и туповатого слегка, но сейчас он выглядел, как самый старший, чуть ли не вершитель наших судеб, это читалось не только в позе, но и в полу-прищуренных глазах. Мне сначала стало не по себе, а уже через секунду он взял мою правую руку и воткнул в неё неимоверной ширины шприц чуть выше локтя. Я только и успел, как охнуть…
Опять…
Я теряю смысл, я теряю жизнь,
Кто бы мне сказал – за неё держись…
Завтра не придёт – тоже может быть,
Остаётся только память ворошить…
В себя я пришёл в лазарете, сколько времени прошло, понять не мог. Когда зашевелился, прибежала медсестра, такая молодая, симпатичная и курносенькая, что я сразу забыл обо всех своих неприятностях и вопросах. Только и смог, что спросить, как ее зовут. Она ответила, что Лерой, и что мы с ней уже виделись, и опять вколола мне что-то. Но следующий провал уже не был полной отчужденной пустотой в сознании, я словно дремал, но иногда и звуки снаружи доходили до меня. Так я понял, что нас здесь десять человек, все с одинаковыми показаниями, недавно перенесли несложную, но необходимую для продолжения службы операцию. Ещё, когда врач осматривал меня, сказал, что я счастливчик, и заживает на мне всё, как на собаке. Тут я и вспомнил, а как же там мои Пила и Чудак? Кто же их кормит?
Когда Лера подошла ко мне с очередной порцией лекарств, я попросил посмотреть, как они там. Она улыбнулась завораживающе и ответила только, что Пила сидит у моей палатки и даже на шаг не подпускает к ней никого. Ну а Чудак, наверное, как всегда, гоняет крыс по городку.
Оказалось, что прошло всего трое суток после отбора и учений, меня скоро выпишут, и я сам смогу с ними разобраться. Правда, Лера с ухмылкой предупредила, что сначала надо было бы зайти к нашему Полковнику и попросить у него прощения за порванные штаны. Оказывается, он искал что-то в моей палатке, а Пила застал его за этим занятием и чуть ли ни на глазах у всех за заднее место вытащил наружу… И лаял так, как будто бензопилу на камне заело.
Да, к этому времени Пила уже был ростом приблизительно с хорошего пони… Пока шёл из госпиталя, я подумал: «Чем же буду кормить его дальше, если он ещё подрастёт?» Но когда я увидел эти неимоверные глазищи на иссиня-черной морде, которые смотрели на меня так, как будто меня не было несколько лет, и я пришёл с линии фронта контуженный на всю голову (хотя так сейчас и есть) … Я забыл про всё. Обхватил его огромную лобастую башку, мы потёрлись друг о друга, словно снова привыкая к запахам и ощущениям. И только тут я почувствовал, что не всё ладно… Пила не пускал меня внутрь своей же собственной палатки.
Я и уговаривал его, и гладил, и даже попытался взять силой – он не кусался, а просто рычал то на высоких, то на низких нотах что-то невообразимое, как та же пресловутая бензопила. Наконец, мое терпение закончилось, я просто схватил его поперек рёбер и втолкнул внутрь. На мое удивление, всё было почти чисто и спокойно, но как только я подошел к кровати, Пила снова зарычал. И тут только я заметил маленькое чёрное тельце Чудака, лежащее справа от моей койки. Я пощупал его, но этого можно было и не делать – кот был мёртв, даже хвост уже вытянулся палкой и окоченел.
