Наступила весна. Были готовы чертежи, выбран подрядчик, готовились к началу стройки. Денег сразу не было, решили взять кредит. Оформили на нее, оплачивал он. К лету подготовили участок, Игорь организовал бытовку. Приехали на участок встречать доставку, он смеялся, что это первые их совместные метры жилья — шесть квадратных. Она гордилась — им, участком, планами на дом, их совместными планами. И чувствовала себя счастливой. Правда, его ночные сидения перед компьютером стали дольше, но оправдывалось это новыми проектами. Она переживала, что он подорвет здоровье. Он просил не переживать и приводил в пример Наполеона и еще кого-то из великих, которые спали по 4 часа.
А в августе в почтовый ящик опустили письмо на имя Игоря от судебных приставов. И выяснилось, что у Игоря есть взрослая дочь, мать которой подала в суд из-за неуплаты алиментов. Она немного напряглась — столько слов о доверии друг к другу, а тут на тебе — такая история. И дело не во взрослых детях и претензиях к нему, а в том, что он не сказал. Получились скрытые дети и судебные претензии. Но она была счастлива, и эти мысли не долго продержались в поле ее зрения. Она готова была верить и прощать. Она верила, а прощать что? Грехи молодости? Игорь уверенно говорил, что все под контролем. И они продолжали жить вместе и любить.
Осенью у нее случилась беда. Сильно заболел отец. Она моталась между больницами, врачами, родственниками и мамой. Не понимая, что надо делать, и отчаянно пытаясь сделать хоть что-то. Игорь как-то отошел на задний план, помогал, конечно, утешал и поддерживал, но всё затмила беда. В городе, где жили родители, толковых врачей не было. Ездили в Москву то со снимками, то с анализами, то за лекарствами, то за помощью. Ничего не помогло. Папа умер. На похороны поехала с сыном, Игорь работал. Так он и не познакомился с ее отцом. После похорон еще неделю приводили в порядок дела, жили у мамы и с тревогой за ней следили. Как бы чего не произошло. Но женщины — сильные создания, мама жила.
Она вернулась к себе опустошенная и больная. Все никак не могла принять того, что произошло. Ей казалось это несправедливым и жестоким. Особенно так. Когда беспросветно и знаешь, что это конец. Как с папой. Когда больному перестаешь колоть лекарство, которое поддерживает жизнь, потому что это только продлевает агонию. Когда приговор вынесен. Быстро и безжалостно. А еще мама, которая со школы была с папой, осталась одна. Совсем. Маме было страшно, страшно от одиночества и пустоты впереди.
А жизнь шла своим чередом. На новогодние праздники они устроили целое путешествие: сначала все вместе поехали к ее маме, и Игорь наконец-то познакомился с ее семьей и школьными друзьями. Сказал, что нигде не видел ее такой непринужденной и настоящей, как там. Она улыбнулась — дом родителей всегда был домом ее силы, там все было из счастливого детства и веселой юности, там еще витал дух приключений, а несбывшиеся, но не забытые мечты приходили во снах. Поэтому ей там было всегда хорошо. Пока не умер папа. Ведь он был частью того мира, а теперь без него этот мир раскололся.
Потом поехали к его родителям, и теперь она уже познакомилась с его семьей. Милые учителя на пенсии, много рассказов о своем сыне. Чувствовалось, что его любят, и ждут более частых приездов. Старые детские фотографии, воспоминания о шалостях и успехах, рассказы о родственниках и одноклассниках, первой любви и институте… Это путешествие, как ей казалось, их сблизило сильнее. Они стали близки не так, как раньше — силою влечения друг к другу, новизною познания и желанием поделиться своим миром. Казалось, теперь их отношения больше похожи на светлую грусть солнечной осени. Как будто отгуляло бодрое лето, а они, обнявшись, сидят на берегу тихо бегущей небольшой реки и слушают шум желтеющего леса как рассказы о прошлом.
Впереди маячило лето, достройка дома, новые планы и летний отдых. Игорь стал больше оставаться дома, говоря, что в бизнесе не все так гладко. Тренинги сошли на нет, поскольку многие были связаны со знакомыми его жены, а когда пары разводятся, расходятся в разные стороны и друзья-знакомые. Но она не придавала этому значения — он знающий, он справится. И даже радовалась, что у него стало больше времени на нее. Хотя ночные посиделки перед компьютером стали более частыми, и чувствовалось, что после таких ночей Игорь на взводе.
А потом был эпизод. Надо было платить за фундамент, а отложенных денег не оказалось в привычном месте. Недоумевала — кто мог взять, спросила у Игоря — не он. И тут ей стало страшно — сын-подросток, сколько рассказов про наркоманов и всякое такое, а вдруг она, устраивая свою личную жизнь и прощаясь с папой, что-то пропустила, не увидела? Помчалась в комнату к сыну, начала издалека. Дергалась от страха, что ее сын мог куда-то вляпаться. Он с недоумением выслушивал ее нелепые предположения, не понимая, что происходит. Когда дошло до вопроса про деньги, просто оторопел, потому что ничего не брал и даже не знал, что они там лежат. И когда она уже готова была от отчаяния сделать что-то непоправимое, Игорь тихо вошел в комнату и произнес: «не мучай мальчика, он не виноват, это я». А дальше прозвучала какая-то нелепая история о том, что как-то раз без нее у него в гостях был знакомый, он остался ночевать и, видимо, украл эти деньги. Знакомый исчез с радаров, его уже не поймать, а Игорь не хотел ее расстраивать. Она не поверила, но так переживала из-за вины перед сыном, что историю проглотила.
И в этот момент, как рисуют в мультиках, в основании их отношений появилась трещина, еще невидимая снаружи, но уже поглощающая всё внутри. Это было на уровне ощущения, еще не оформленное чувство какой-то неясной тревоги. Она стала его подозревать, при этом сама не понимала в чем. А в следующем месяце позвонили из банка напомнить про просроченный платеж. Игорь клялся, что платеж сделал, что точно клал деньги в банкомат банка, видимо, что-то с банкоматом. Поехали в банк, подняли все поступления и инкассации — нет денег. Заплатили долг. Он долго возмущался несовершенством банковской системы и в частности, банковской техники, она молчала. Трещина пожирала все больше пространства.
Между ними что-то разладилось. Она раздражалась на его сидение по ночам, на его постоянное присутствие дома, даже на мелочи, которые когда-то казались милыми. Он стал замкнутым и нетерпеливым, иногда до резкости. Она пыталась выяснить, что происходит, а он обвинял ее в излишнем вмешательстве в его жизнь, пыталась предложить помощь, а он отворачивался как маленький обиженный ребенок. Трещина достигла таких размеров, что в нее начали сползать нежные вечера, просмотры фильмов, посиделки с играми, задушевные разговоры…
Как-то вечером он приехал домой на взводе и попросил ее отдать ему все деньги с ее банковских карт. Она отказала, он стал умолять. Говорил о том, что у него нет выбора, что иначе его убьют, он задолжал очень серьезным людям, он не может ей всего объяснить, а все виноват этот треклятый дом, да если бы она не ввязалась в этот дом, и не втянула бы его в эту постройку… Пока он говорил дальше, она отключилась от реальности. Ее просто поразило его поведение и еще осознание того, что их мечта про дом и совместную жизнь была только ее мечтой.
Потом было примирение. Правда, оба понимали, что как раньше уже точно не будет. Но она пыталась вернуть хотя бы то, что окончательно не сползло в трещину. И верила, что он тоже пытается. Они вместе искали решение, он уверял, что все наладится. Как раньше, они ездили по пригородам, ловя хорошие деньки осени и романтическое настроение. Ей даже начало казаться, что к ним опять возвращается тихая радость от совместных прогулок и вечерних посиделок с бокалом вина, она чувствовала его нежность и внимание, приправленное чувством вины. Она собирала эти ощущения, запоминала их, как будто скоро придется прощаться, как бывает в последний день отпуска на море — хочется забрать с собой запах морского ветра и разогретого песка, шум прибоя и летнюю легкость. А вот как раз легкость-то и ушла…
