Теперь он улыбался.
Он подошел к моей замершей на полу матери и поднял ее.
«Тебе нужно увидеть это, — мрачно сказал он с искривленной улыбкой. Он посмотрел на меня и мотнул головой в сторону двери. — И тебе тоже, Спенс, вперёд».
Он дотащил мою мать до двери и вытолкнул её наружу. Я не пошевелился, моё лицо застыло в беззвучном крике. Томми посмотрел на меня через плечо и подмигнул: «Не заставляй меня повторять, паренёк. А, и захвати вон ту швабру позади тебя».
В штанах, пахнущих мочой, я слез со стула, взял швабру и подошел к Томми. Томми положил мне руку на плечо и довёл меня так до нашего почтового ящика. Я увидел моего отца, катающегося на траве в своей крови и осколках стекла, и мою плачущую маму на коленях рядом с ним.
Соседи выходили из дома с широко раскрытыми от ужаса глазами. Они смотрели на Томми.
«Подходите поближе! — крикнул он, подзывая их жестом. — Посмотрите на результат ваших действий!»
Я увидел Меган на пороге своего дома, белую как снег. Посмотрев на меня, она заплакала и закрыла лицо руками.
Абсолютно шокированные, наши соседи покорно подошли и встали на маленькой лужайке у нашего дома, смотря на мою маму и папу.
«Это все ваша вина», — сказал Томми, смотря каждому прямо в лицо.
Вдруг он вырвал швабру из моих рук. Быстрым движением он оторвал щетку и отбросил ее в сторону, а затем подошел к моему отцу с грубо обломанной рукояткой швабры. Мать закричала и попыталась прикрыть своего окровавленного мужа своим телом, но Томми пнул ее прямо в лицо.
«Ну-ка поднимайся», — прорычал Томми, за волосы поднимая моего отца и ставя его на колени.
Осколки стекла торчали из его лица. Мой отец посмотрел на Томми глазами, полными боли.
«Не переживай, я позабочусь о твоем сыне», — прошептал Томми.
Он поднял обломанную палку над головой, как копьё, и вогнал её моему отцу прямо в рот. Она прошла через его горло, вышла наружу из живота и вонзилась в землю. Кровь брызнула из моего отца подобно гейзеру, запачкав безупречное лицо Томми. Моя мама выла, ее покрасневшие глаза безумно смотрели по сторонам, а мой отец захрипел и умер. Рукоятка швабры торчала из его губ.
Соседи были парализованы этим зрелищем, несколько женщин рыдали при виде такого звериного насилия. Побледневшие мужчины начали, отца Меган стошнило на дорогу около дома.
Кровь капала с лица Томми. Он повернулся ко всем с посветлевшим лицом.
«Хочу, чтобы вы вспомнили этот момент в следующий раз, когда надумаете разжигать костерки. Я ясно выразился?»
Все смотрели на моего отца, прибитого палкой к земле.
«Я сказал: ясно ли я выразился?» — повторил Томми уже без улыбки.
Все медленно кивнули, утирая слёзы.
Томми ткнул пальцем на тело моего отца: «Избавьтесь от него. Мне нужно уложить его сына».
Я отступил назад. Я был в ужасе, я не мог перестать смотреть на тело отца. Мой мирок потерпел крушение и тонул. Слезы застилали мои глаза. Мне казалось, что меня сейчас стошнит, что я потеряю сознание или буду кричать, пока не отключусь от недостатка кислорода.
Внезапно я увидел, что Томми стоит рядом со мной. Он обнял меня и прижал моё лицо к своему плечу, поглаживая мои волосы.
Пока мы шли до моей спальни, я слышал клокотание в груди Томми.
«Хехехехехехе».
ИЮНЬ 1973
Как же мне описать следующие три с половиной года? Словами невозможно передать нашу с мамой жизнь. Убийство отца было тщательно скрыто соседями и мамой, несмотря на всю боль, которую ей это причиняло. Когда полиция прибыла по обращению с места работы отца, все уже тщательно продумали вымышленную историю.
Мы сказали полиции, что отец изменял маме, она это обнаружила и выгнала его. Соседи рассказали о якобы имевших место громких скандалах, а несколько заявили, что видели, как мой отец тайком уходил куда-то ночью.
Это было достаточно для полиции. Видимо, они и правда заметили боль в глазах мамы и неверно её интерпретировали… Все смертельно боялись Томми Таффи и лгали во имя безопасности себя и своих семей.
Мы выучили урок. Слушайся Томми Таффи. Делай, что он хочет. И молись, что однажды он покинет нашу сломленную общину.
Он наказал не только моего отца. Порой я замечал соседей со сломанными конечностями или синяками на лице. Не знаю уж, какими историями они объясняли эти травмы для остальных людей.
Томми был кошмаром наших жизней, и мы не знали, как от него избавиться. Ночные уроки продолжались, теперь мы с мамой вдвоем сидели на диване и слушали речи нашего пленителя о том, как быть хорошим человеком. Мне исполнилось десять, и с возрастом я начал медленно понимать, насколько безвыходна наша ситуация. Это было отвратительно.
Но я молчал. Я молчал ради мамы. Каждый день перед глазами вставала сцена казни моего папы.
Годы после смерти отца изменили поведение Томми. Теперь он спал с мамой, и, уложив меня в постель, он каждую ночь уводил её в спальню, напоследок рассказав мне еще какой-нибудь урок о жизни. Я долго не мог уснуть, вслушиваясь в её плач.
Иногда это длилось совсем недолго, а иногда часами…
Однако он не всегда оставался с ней на всю ночь.
Я помню, как иногда, просыпаясь, я видел его в темном углу комнаты. Он смотрел на меня своими сияющими глазами. Иногда он подглядывал в приоткрытую дверь. Он стоял часами и просто, блядь, смотрел.
А иногда я просыпался от того, что он ложился ко мне в кровать. Он всегда клал свою холодную руку на моё бедро.
С бешено бьющимся сердцем, я всегда отворачивался от него, моментально потея от ужаса, пронзающего меня. Но у меня был Рычун, мой постоянный источник детского утешения. Я прижимал его к груди, беззвучно плача, пока не вставало солнце либо пока я не отключался от переживаний.
Мы молча это терпели, молясь о конце.
ИЮЛЬ 1974
Со дня, как Томми появился в нашей жизни, прошло пять лет. Я сидел в гостиной, читал книгу, а мама готовила ужин. Она сильно побледнела и исхудала за эти годы. Ее глаза были абсолютно безжизненны, глубоко запали в глазницу, а выступающие скулы еле покрывались тонкой кожей.
Я полулежал с Рычуном на груди, стараясь сфокусироваться на книге, не отвлекаясь на Томми, сидящего на стуле напротив меня.
Я перевернул страницу и вздрогнул от неожиданности, когда Томми заговорил.
«Ты и правда любишь эту штуку, да?»
Я повернулся к Томми: «К-книгу?»
Томми с улыбкой покачал головой: «Нет, сынок. Твоего медведя».
Я посмотрел на Рычуна на моей груди и напряженно пожал плечами: «Н-ну да».
Томми наклонился вперед и скрестил пальцы рук.
«Убери-ка книжку, Спенс».
Облизав мгновенно пересохшие губы, я подчинился. Я заметил, что мама встревожено смотрела на нас из кухни.
«Ты знаешь, что такое… любовь?» — спросил Томми.
Опустив глаза, я повертел в руке Рычуна: «Э-это когда ты о ком-то очень сильно заботишься».
Томми снова потряс головой: «Нет… нет! Неплохая догадка, конечно».
Он внезапно пересел ко мне и положил руку на мою ногу, легонько поглаживая её.
«Любовь — это когда ты хочешь выебать кого-то так сильно, что просто умрёшь, если не сделаешь это».
Я услышал, как мама что-то уронила на кухне, но я не смел отвести взгляд от Томми.
Он указал на Рычуна: «Хочешь выебать своего плюшевого мишку?»
Я раньше слышал, как дети в школе говорили о сексе, но ещё не имел особо четкого представления об этом деле, поэтому потряс головой: «Нет».
«Но ты же сказал, что любишь Рычуна… получается… ты не любишь его?» — озадаченно спросил Томми.
Мама сделала шаг ближе к нам. Её кулаки сжались, но она молчала, хотя губы были как тонкая белая линия.
«Н-наверное, тогда я его не люблю», — пробормотал я, чувствую, как Томми сжимает руку на моём бедре.
Он положил вторую руку на мой затылок.
«Почему бы тебе не поцеловать его? Посмотришь на свою ощущения, м?»
Мне было стыдно и унизительно от такой мысли. Я выдавил из себя смешок, будто бы приняв это всё в шутку, но Томми медленно надавил на мою голову сзади.
