Когда ужин закончен, я встаю и начинаю убирать со стола. Лоренцо встает в тот же момент, берет мою тарелку, пока я тянусь за тарелкой Ники, и я вижу, что Лоренцо съел каждый кусочек своей еды.

— Тебе не обязательно было съедать все только для того, чтобы сделать мне приятное, — бормочу я, пытаясь вырвать посуду из его рук. Видеть, как он помогает убирать за собой, одновременно и странно, и щемит сердце.

— Мне понравилось. Неужели в это так трудно поверить? — Он пожимает плечами, говорит тихо, и я поднимаю бровь

— Да.

— Не должно быть. — Он берет посуду и ставит ее в раковину. — Тебе нужно что-нибудь сделать с Ники?

— Подготовить его ко сну. — Я делаю паузу. — Ты не должен этого делать. — Я ожидала, что он уйдет, и не знаю, почему он этого не сделал. Должно быть, есть какой-то разговор, который он хочет провести, когда мы останемся вдвоем, после того как Ники уснет, и от этого у меня нервно скручивает живот. Я боюсь, что это как-то связано с копом и концом моей работы на него.

— Я в порядке. — Он кивает в сторону стола. — Позаботься о своем брате.

Я вздыхаю, сдерживая крик, который автоматически рвется на губы, и иду за Ники.

После всех этих волнений мне не требуется много времени, чтобы надеть на него пижаму и уложить в постель. Я укладываю его, оставив ночник, и возвращаюсь в холл, чтобы застать Лоренцо у раковины с засученными рукавами рубашки, в процессе мытья посуды.

— Лоренцо. — Я подхожу к раковине и достаю полотенце для мытья посуды. — Тебе не нужно этого делать.

— Нет, не нужно, — мягко отвечает он, но не останавливается. — Ты приготовила мне ужин, я думаю, это вежливый поступок.

— Не могу поверить, что ты его съел. Лоренцо Кампано, на моей кухне, ел чесночный хлеб из морозилки, спагетти с соусом из банки и пил вино из бакалейной лавки. — Я качаю головой. — Что происходит?

Он смотрит на меня, выражение его лица не поддается прочтению.

— Что происходит с учителем Ники?

В тот момент, когда он задает этот вопрос, он, кажется, понимает, что это было не по правилам. Он моргает, словно поймав себя, и качает головой.

— Прости, это не мое дело.

Его это не касается. Это вообще не его дело. Но я смотрю на него, красивого и слегка взъерошенного, когда он моет посуду, одновременно выглядящего совершенно неуместным здесь и как будто ему самое место на моей кухне, и мне хочется ему сказать. Единственный человек, с которым я могу поговорить, — Дарси, и я даже не рассказываю ей обо всем, потому что не хочу волновать ее еще больше, чем она уже волнуется. Она взяла меня и Ники на себя, как ответственность, которая ей не принадлежит, и я всегда опасаюсь добавлять к этому еще больше.

— Его учительница английского за последний год несколько раз жаловалась на то, что Ники не говорит. Она хочет, чтобы его посадили в класс с детьми, у которых проблемы с обучением. Он не говорит. То есть у него нет проблем с обучением. Ничего не изменилось ни в его оценках, ни в скорости обучения, ни в чем-либо еще, кроме того, что он не говорит. Я не хочу, чтобы его из-за этого задерживали с обучением.

— И она все еще создает проблемы? — Выражение лица Лоренцо пустое, и я не могу сказать, о чем он думает. Это бесконечно раздражает.

Я качаю головой, вытирая тарелку.

— В последнее время она ослабла. Терапия помогла Ники научиться другим способам общения, хотя он все еще не говорит. Вот почему… — Я прерываюсь, но Лоренцо уже знает, что я собиралась сказать дальше.

— Почему тебе понадобился Альтьере и зачем тебе нужны деньги.

Я киваю.

— Почему я должна продолжать работать на тебя.

Он молчит несколько долгих мгновений, пока моет посуду и передает ее мне. Почти не задумываясь, он тянется к моему бедру, чтобы отодвинуть меня в сторону, пока он тянется, чтобы бросить вилки в другую сторону раковины, и когда его рука касается меня, я чувствую, как резко вдыхаю. На мгновение кажется, что все вокруг замирает. Тепло его руки проникает сквозь мои леггинсы, и он замирает рядом со мной, но не убирает руку. Я чувствую, как его пальцы загибаются к моему бедру, слегка надавливая, и я поворачиваюсь к нему, прежде чем успеваю остановить себя.

Выражение лица Лоренцо по-прежнему не поддается прочтению, когда он смотрит на меня сверху вниз, но его рука все еще лежит на моем бедре, а кончики пальцев касаются острой линии кости. Я остро ощущаю силу его рук, хрупкость своего тела, то, как легко он может сдвинуть меня с места, поднять, сломать.

Я тянусь вверх, медленно, прежде чем успеваю остановить себя. Моя рука задевает переднюю часть его рубашки, пальцы проникают в отверстие над пуговицей. Кончиками пальцев я ощущаю легкую пыль волос на теплой коже, и звук, который издает Лоренцо, очень похож на рычание.

Он резко поворачивает меня, заставляя задохнуться, и его резкое движение говорит мне о том, как сильно он, должно быть, хотел этого, как долго он, должно быть, думал об этом. Кончики моих пальцев все еще прижаты к его груди — легчайшие прикосновения, но они словно разожгли в нем что-то дикое, что-то отчаянное.

Его пальцы перебирают ленту, удерживающую мои волосы в свободном узле на макушке, и освобождают их. Длинные светлые волосы каскадом рассыпаются по моим плечам, падают на лицо, и я успеваю почувствовать, как его пальцы впиваются в них, прежде чем он откидывает мою голову назад и приникает к моему рту.

Я задыхаюсь, и этот звук превращается в тихий стон, когда его язык проникает в мой рот, а его твердое тело прижимает меня к прилавку. Его рука на моем бедре задирает майку, проскальзывая под ткань, его пальцы обвивают голую кожу моей талии, и он жадно целует меня. Я чувствую, как он прижимается к моему бедру, толстый, твердый и жаждущий меня, и стон, который я ощущаю на своих губах, говорит мне о том, как сильно он хочет меня.

— Мила. — Он выдыхает мое имя мне в ухо, разрывая поцелуй, его рот тянется к моему горлу, облизывая и целуя, пока я пытаюсь перевести дыхание. Его рука поднимается к моей груди, обхватывая ее через тонкую ткань майки, а надетый под ней бюстгальтер почти не мешает. Я хочу его, мокрая и желанная, и когда он снова целует меня, мне остается только умолять о большем.

Он поднимает меня, усаживая на край прилавка, его пальцы путаются в моих волосах. Его рот теплый, язык мягко прижимается к моему, и я тянусь к нему, проводя руками по его густым темным волосам. Он задыхается, когда мои кончики пальцев скользят по его шее, а рука на моем бедре притягивает меня к краю прилавка, и я чувствую, как его толстый член упирается мне в бедра.

На нас по-прежнему вся одежда, но это ощущение до боли интимное. Здесь, на моей кухне…

Я тихонько вздыхаю и оглядываюсь на него через плечо.

— Черт, Лоренцо, мы не можем делать это здесь. — Я наполовину ожидаю, что в любой момент сюда ворвется Ники, захочет воды или еще чего-нибудь, что он забыл попросить перед сном. Меньше всего мне хочется пытаться объяснить, что происходит между мной и странным мужчиной, с которым он познакомился только сегодня вечером, и уж тем более объяснять что-то, связанное с птицами и пчелами. Я с ужасом жду того дня, когда нам придется об этом поговорить.

— Куда нам идти? — Голос Лоренцо приглушенно звучит на моей шее, его зубы и язык все еще прокладывают дорожку к моим ключицам. Каждый волосок на моем теле встает дыбом, словно от удара статическим разрядом, и от этого удовольствия я снова почти стону, вцепившись в его плечи.

Я хочу притянуть его ближе, но вместо этого отталкиваю его, соскальзывая со столешницы. Я начинаю пытаться пройти мимо него, но он хватает меня за бедро, снова притягивая к своему телу. Он чувствуется так близко, что на мгновение я не понимаю, где заканчивается он и начинаюсь я, и хочу, чтобы он был еще ближе. Я хочу большего.

— Я хочу тебя, — шепчет Лоренцо, словно повторяя мои собственные мысли. Когда я поднимаю взгляд на его лицо, оно уже не кажется мне нечитаемым. Оно напряжено, желание написано на каждом сантиметре его черт, а глаза темны от вожделения. — Куда идти?