Он потянул дверцу гаража на себя – ту, что поменьше – и она заскрипела куда истошнее ключа.
– А сейчас ты живешь здесь?
– С семнадцати, на съемной хате. Неудобно было ездить каждый раз в школу, а потом еще и на допы.
– А родители?
– Ника, я от тебя в восторге, – Ник покосился на меня, но особо восторга в его глазах я все-таки не разглядела. – Ты такими темпами за одну прогулку вытянешь из меня всю мою информацию.
– Я просто поддерживаю разговор…
– Ну да. Признайся уже, что тебе просто хочется узнать меня ближе. И еще… И еще… – Он вдруг склонился ко мне и осторожно снял что-то с волос.
– Пылинка? – уточнила я, ужасно, конечно же, краснея.
– Тополинка.
Вот и меня коснулась эта участь.
Он шагнул внутрь, в темную затхлость, и уже оттуда ответил:
– Родители два года назад развелись. Отец остался здесь, но с головой ушёл в предпринимательство, а мать уехала, по каким-то своим педагогическим делам. Почему бы и нет? Дети взрослые. А гараж он так и не продал. Ну и вот, он достался мне.
Зажегся свет – тот самый, желтый, от той самой лампочки. Он создал вокруг волос Ника желтоватый ореол, будто его причислили к святым по каким-то неведомым никому причинам. Хотя кто его знает, вдруг причины все-таки есть. Смогу сказать к концу прогулки, когда в самом деле выведаю информацию обо всех его заслугах, докапываясь со своими вопросами.
Не боится запылить волосы-то?
Ник скрылся из виду, пришли в движение задвижки, и вскоре ворота раздвинулись— мне пришлось сделать несколько больших шагов назад, чтобы не снесло ненароком.
Гараж оказался на удивление пустым. Обычно в них хватает хлама, начиная от журналов десятилетней давности (когда папа купил гараж, в нем именно такое богатство обнаружилось, мы с Ильей, в то время еще ученики начальной школы, в восторг пришли), заканчивая кучей инструментов, болтов, масел десяти разновидностей.
А здесь была только пара полочек. Одна и в самом деле с инструментами, другая – со шлемами. Мотоцикл стоял в противоположной стороне от них, красивый, серебристый, огроменный такой… Еще б я в них что-то понимала.
Я осторожно вошла внутрь, и мои шаги отразились от стен.
– Эхо здесь такое, петь можно, как в храме.
– Ты поешь?
– Я-то нет… А ты?
– И не говори после этого, что ты не хочешь узнать меня лучше, Ника. Я-то… пою. Ну так, немного, под гитару. Я у тебя так и не спросил, куда едем?
– Мне все равно. – Вспомнилось объявление, которое я так нигде и не опубликовала. «До ближайшего коттеджного поселка», кажется, я как-то так писала, как будто вся такая смелая и рискованная. Впрочем, а разве не смелая? не рискованная? Ясно, что Ник – приятель моего Ильи, а Илья бы мне сомнительных личностей не подсунул. Но все-таки, кто знает, что Ник может вычудить…
– Вообще все равно? Может, тебе нужно по каким-нибудь делам?
– Вообще все равно. Нет, не нужно. Может, тебе нужно? Можешь довезти меня и оставить, я сама вернусь обратно.
– Теперь ты пытаешься выяснить, где у меня дела.
Ник проникновенно посмотрел мне в глаза – под приторным желтым светом его радужки приобрели совсем неестественный оттенок, несколько потемнели. Жутковато даже стало на мгновение.
– Ничего я не пытаюсь, – я покачала головой. – Можешь отвезти меня обратно, до квартиры. Чтобы я ненароком не узнала очередную твою страшную тайну. Ехать буду молча, честное слово. Могу даже два шлема надеть на себя для лучшей звукоизоляции.
Не знаю, что за чистосердечное выдала. Видимо, все же поддалась на провокацию. А Нику, похоже, то и надо было. Я думала, он начнет возмущаться в ответ. А он, такой бессердечный, улыбнулся.
– Цветочки любишь? Как девочка.
– Ты сексист?
Помнится, мы с Ильей так и не пришли к однозначному выводу по этому вопросу.
– Не уважаю сексизм, – протянул Ник, подняв вверх указательный палец. Тоже мне, мудрец нашелся. – Но я-то цветочки люблю. Как человек, окей. Цветочки любишь, как человек?
Что за вопросы такие странные… Как будто, исходя из этого факта, можно многое о человеке узнать. Может, я, конечно, просто пока не настолько в своем сознании преисполнилась?
– Ну, предположим.
– Наконец-то. Тогда я знаю, куда тебя везти. Держи, – он легко снял с полки шлем и вручил его мне. Поддавшись иллюзиям, я так же легко его приняла, как будто он весил максимум двести грамм. И покачнулась – шлем оказался немного тяжелее. – Второй, уж извини, оставлю себе. Безопасность, все такое. Диеты? – Ник недобро покосился на шлем в моих руках.
Решил, что я совсем бессильная. Понятно.
– Излишняя доверчивость.
– Тогда хорошо. Если ты от бессилия начнешь падать с байка, я тебя ловить не буду. Предупреждаю заранее, на всякий.
– Я и не надеялась, в общем-то.
Ник разорвал связь мотоцикла и стены, осторожно выкатил его из гаража (я отпрыгнула назад); удерживал крепко, на руках напряглись вены, и я подумала – какие же все-таки красивые у него руки, и пальцы длинные, как у музыканта, а я ужасно люблю, когда у парней такие красивые руки и пальцы…
Поймав себя на этих мыслях, мгновенно перевела взгляд на шлем, пока еще чего-нибудь себе не сочинила. Шлем тоже был серебристый, с неоновыми синими полосами. Вполне себе миленький. Хотя не настолько, конечно, как мотоцикл.
(Как мотоциклист).
Интересно, что скажут мои подруженьки, когда я обо всем этом расскажу? Не поверят, наверное, ни единому слову. Как так, Ника – и в такую авантюру ввязывается?
– Выходи, иначе я тебя здесь закрою, – вернул меня в реальность Ник. Руки его были уже не на руле – мотоцикл спокойно стоял себе на подножке, одновременно касаясь и обочины, и дороги.
– Это как дети в подвале, только сестры друзей в гараже? – полюбопытствовала я.
– В тебе проснулась ядовитая змейка?
– А ты боишься, что укушу?
– Нет. Продолжай, мне даже нравится. Куда лучше тишины – и этого пронзительного взгляда, в котором молнии сверкают… План, в общем, такой, – резко заявил Ник, не дав мне даже возмутиться. – Сейчас надеваем шлемы и садимся, я за руль, естественно, ты сзади и только после меня. Ноги на подножку, никаких труб мне не надо пытаться оторвать, были уже случаи… Обхватываешь меня бедрами, внутренней стороной… – он покосился на мои ноги. – И можно за корпус. За руки нельзя, будешь мешать. Ну и старайся сильно не наклоняться в разные стороны, центр тяжести будешь смещать, хотя ты и легкая, вроде бы… Но рисковать не станем. Все понятно?
– Понятно, – я сосредоточено кивнула. И в следующее мгновение осознала, что уже все забыла.
– Можем порепетировать, если хочешь, – улыбнулся вдруг Ник.
– Что именно?
– Ну там… Обхват корпуса… – Видимо, взгляд у меня стал совсем уж суровым, потому что Ник тут же замахал руками: – Я шучу. У меня новый одеколон, жаль, ты не оценишь… Через шлем не получится. Ладно-ладно, перестаю тебя смущать, гараж закрываю и едем.
Все то время, пока он закреплял большие ворота, затем замыкал дверь, я стояла в стороне, прижимая к себе шлем, словно кое-какое другое средство, предназначенное для защиты. Меч или щит, на крайний случай.
Я будто бы ожидала приговора, одного-единственного мгновения, которое кардинально изменит мою жизнь; хотя прекрасно понимала: на изменения всегда нужно время.
– Ну вот и все, – заявил Ник. Мне показалось, будто прошел по крайней мере месяц с тех пор, как он молчал; на деле же – минута, максимум две. – А, и еще. Давай свою сумочку, – и он потянул свои загребущие руки к моему клатчу, висящему через плечо. – Я её в свой рюкзак уберу, чтобы не мешалась при поездке.
– Это грабеж.
– Рюкзак я тебе вручу, для твоего же комфорта, чтобы прижиматься к моей спине, а не к пыльной ткани. Так что кто еще кого грабит.
– Наглость.
– Именно так. Давай.
Левой рукой прижимая шлем к себе, я стянула клатч. Еще мгновение, и он оказался в рюкзаке Ника. А потом Ник заботливо надел рюкзак на меня, как будто это не рюкзак был вовсе, а дорогое кашемировое (почему кашемировое, не знаю) пальто. Склонился… и правда весьма приятный одеколон – что-то наподобие смеси цитрусов и зеленой травы, чистое летнее поле. Отклонился тут же… Аккуратно подтянул лямки, как мамочка, отправляющая в первый класс ребенка. Ребенок маленький, но за спиной у него маячит огромный баул, в который можно половину дома вместить.
