– Кто?! Детали!– насел Лаврухин, отодвигая ставшего бесполезным интеллигента.

– Да не разглядел. Захотел по нужде выйти. Смотрю, кто-то в тендере копается. Шугнул. А он, видать, с перепугу меня… По фигуре вроде молодой.

– Ясно. «Ситдауны» эти наведались. Уголёк им наш нужен. Проторили дорожку,– озвучил комендант очевидный вывод и задумчиво посмотрел в сторону лагеря.

Там, где-то на конце сходящихся в точку рельсов, пестрели палатки и поднимался чёрный дым, но не было видно никакого движения.

– А вы ещё этих, с позволения сказать, граждан хотели к нам в поезд определить… Звери они там все!– поддакнул Венечка, но на него снова не обратили внимания.

– Не придёт никто,– проговорил Путилин.– А нам ехать нужно… Машина должна двигаться, а то совсем встанем. Смазка загуснет – поршни заклинит, а если ещё трубопроводы во внутреннем контуре замёрзнут и гайки разопрёт…

– Вот и займись внутренним контуром. Закручивай свои гайки!– огрызнулся Лаврухин.– А на внешнем уж я. Сказал – «до завтра», значит – до завтра.

Поплотнее надвинув фуражку и подняв ворот шинели, он в очередной раз решительным шагом отправился в сторону стихийного поселения.

– Ну куда он снова? С кем там разговаривать?– покачал патлатой головой интеллигент-Венечка, провожая коменданта взглядом из-под блестящих очков.

– С людьми,– ответил машинист, хотя и сам уже не был уверен в своих словах.

* * *

В лагере и правда не наблюдалось никакой человеческой активности. Ни следов рассыпанного угля, ни тем более крови, на снегу не виднелось. Награбленное ночью было уже давно и умело сныкано где-то в недрах этого помоечного караван-сарая. Однако судьба угля волновала Лаврухина в последнюю очередь. Завидев массивную фигуру Коровчука, комендант направился к нему. Бригадир, словно на троне, восседал в старом кресле на деревянных ножках, и грел пухлые ладошки у горящей бочки, пока рядом суетились особо приближённые. Он тоже заметил приближение Лаврухина, и, не поворачивая головы, заговорил первым.

– Ты вот знаешь, комендант, куда эти рельсы ведут?

– Туда ведут.

– А что – там?

Вопрос явно перебил боевой настрой коменданта.

– Ну, не знаю… Восток…

– Во-о-от,– довольно протянул Коровчук.– А мы тут посоветовались и, стало быть, решили, что нам всем нужно на Запад. Так что ты, комендант, не торопись. Переставляй паровоз. И вот тогда мы все с тобой поедем.

– Что?!– возмутился Лаврухин.– Это совершенно невозможно!

– Ну, привыкай, товарищ начальник, у нас тут, не как у тебя… Демократия. Народ решает.

– Ясно. Снова, значит, бредим… Время тянем? Не хотим договариваться? Так я пойду, мне плевать.

Комендант действительно собрался было уйти, но из группы сидящих чуть в стороне вдруг поднялся здоровый детина. В своём сереньком ватнике и коричневых сапогах он был почти не заметен, пока не распрямился в полный рост. От нервозности или для соблюдения некого этикета он стянул с головы шапку, скомкал её в крепких пальцах, продемонстрировав свою пшенично-жёлтую шевелюру, а потом приблизился парой широких шагов и громко произнёс:

– А меня и Восток устраивает. Чего тут сидеть впустую? Ехать надо. Я так считаю.

На пятачке вокруг бригадирского кресла возникло напряжённое молчание. Лаврухин снова ощутил спиной, как оказался в центре внимания сотен глаз. Выглядывающие из-за пологов палаток, скрытые надвинутыми шапками, смотрящие исподлобья – все они сейчас чего-то ждали.

– Тебе что же, наши правила напомнить?– пробасил Коровчук.– Кто не сидит, тот лежит!

– Да мне плевать! – мужчина демонстративно вытянулся ещё сильнее, нагло зыркнув в сторону побелевшего от злости бригадира.

– Сядь!

– Не буду. Я так думаю. Ехать всяко лучше, чем тут жопу морозить,– детина огляделся по сторонам и заговорил совсем громко.– Ребята, девчата! Кто уже собрался? Давай за товарищем комендантом! Поедем уже хоть куда-нибудь! Поезд долго ждать не станет.

По палаткам пошло шевеление. К пятачку, на котором стоял Лаврухин и светловолосый мужик, начал подходить народ со своей немудрёной поклажей.

– А сам?– спросил комендант, заметив, что у здоровяка с собой ничего не было.

– А я потом. Тут ещё стариков много, баб… С детками опять же… Надо поговорить. Помочь. Завтра утром всех приведу.

– Звать-то тебя как?

– Савченко.

– Убьют тебя, Савченко…– проговорил Лаврухин.

– Кишка тонка!– усмехнулся детина.– Днём да поодиночке они трусливые. А ночью… Я не сплю.

Комендант кивнул, а потом повёл собравшихся к эшелону. По пути пожалел только, что не пожал руку этому мужику. Привык свои вечно держать в карманах. А после решил, что, может, оно и к лучшему – не раздражать лишний раз. Вдруг обойдётся?

* * *

Весь день до позднего вечера к поезду тянулись люди, замотанные кто во что. Группками по пять-шесть человек, гружёные небольшим количеством ручной клади.

Венечка стоял у открытой двери тамбура, смотрел, как новоприбывших распределяют по вагонам и по обыкновению курил.

– И почему мы, скажите на милость, должны кого-то забирать? Вы уверены, что мест хватит?– пробурчал он, завидев Лаврухина.

– Не волнуйтесь. Всех разместим.

– Вы хоть их проверяли?

– Надо будет, каждого проверю. Может, с тебя начать?– огрызнулся комендант. Венечка замолчал, но со своего наблюдательного поста не ушёл. Продолжил с подозрительностью и любопытством вглядываться в незнакомые лица. Закурил вторую сигарету.

Мужики какие-то мрачные – рожа кирпича просит. Бабы в бесформенных пуховиках, закутанные в платки – как недавно из-под коровы. Некоторые с детьми. Такими же грязными и лохматыми. Сброд одним словом.

Вот от общей массы отделилась фигурка поизящнее. Молодая девчуля, лет двадцать от силы, тоже в куртке с капюшоном, но всё-таки помоднее, и видно, что симпатичная. И сразу к коменданту. Ну, понятное дело – будет мосты наводить. Проститутка, небось. Такие сразу чуют, к какому мужику следует присосаться.

От этих размышлений тонко организованной Венечкиной натуре стало отчего-то так противно, что он бросил недокуренную сигарету и ушёл в купе. Тем более, что дальнейшего разговора новой пассажирки с Лаврухиным, ему всё равно не было слышно.

– Товарищ комендант,– залепетала девушка.– Меня Ксанкой звать. Можно к вам обратиться?

– Что?

– У меня там жених остался… Колька.

– Что ж с тобой не пришёл?

– Говорит, что не возьмёте его. Боится он…– Ксанка опустила глаза.– Это ж он у вас на днях уголь воровал…

– А ты что же тогда его закладываешь?– усмехнулся Лаврухин.

– Да он не со зла… Дурак просто!– девушка серьёзно посмотрела на коменданта.– Это его боров наш – бригадир – заставил. Велел Кольке ночью уголь таскать, чтобы меня никто не тронул, а иначе… Вот Колька меня за два мешка и выкупил. Я говорю – «вместе пошли», а он – «сама иди», а ему, мол, сюда дорога уже заказана.

– Ясно,– Лаврухин на минуту задумался.– Ладно. Завтра ещё поговорю с вашим Савченко. Одобрит – возьмём твоего Кольку. Но только под твою ответственность.

Глаза Ксанки загорелись радостью, она вдруг так крепко схватила и обняла Лаврухина, что тот аж пошатнулся.

– Ой, спасибо вам, товарищ комендант! Спасибо огромное! Можно я вас поцелую?

– Не положено!

Отстранившись, Лаврухин оставил сияющую девицу и зашагал вдоль вагонов. Нужно было проконтролировать погрузку и размещение пополнившегося личного состава. И хотя человеческий ручеёк, чёрной змейкой топавший через белое поле, к ночи окончательно иссяк, но спать коменданту не пришлось. Завтрашний день обещал быть непростым. Прокручивая в голове свои мысли, Лаврухин несколько раз наливал себе чаю, потом проверял, заряжен ли пистолет, поплотнее кутался в верблюжье одеяло, взбивал слежавшуюся подушку, но так и встретил предрассветные сумерки в каком-то полусонном забытьи.