На работе Журов был приветлив, улыбчив и осторожен. В компании все знали, что он друг молодости генерального, г-на Сердана, так теперь величали Идриса. Очевидных привилегий, кроме не стратегической, но уважаемой должности, это обстоятельство ему не приносило, но все были с ним предельно предупредительны. На всякий случай. С первых дней оценив профессионализм коллектива, он благоразумно признал, что в деловом плане значительно слабее любого руководителя, и, кроме одного яркого выступления в первый год работы, чуть не обернувшегося для него увольнением, воздерживался от каких-либо резких телодвижений, предпочитая долго и терпеливо согласовывать любой шаг, проект или процедуру. На такое занудство ни у кого до Журова не хватало времени, поэтому, как ни парадоксально, он стал полезным звеном! Отказать ему никто не мог – очевидно же, что самостоятельно, без согласования с директором, он ничего делать не станет. Как следствие – рано или поздно он договаривался с самыми несговорчивыми и бескомпромиссными менеджерами и руководителями. Его стали даже уважать.

Помимо профессионализма и безусловной успешности еще одна деталь впечатлила Журова с первых дней – красота многих сотрудниц, особенно в подразделениях продаж. Прямо дом моделей какой-то! Их по внешности, что ли, подбирают?! Вопреки собственной натуре, несмотря на скуку своей семейной жизни с Галькой, что с высокой долей вероятности должно было подтолкнуть его на путь увлечений и удовольствий, Журов немедленно дал клятву на этой работе амурными приключениями и пьянством ничего себе не портить. Без срыва, конечно, не обошлось, но случился он за стенами компании… А так первые несколько лет он вообще ни с кем не выпивал и даже на выездных корпоративах не совершал попыток сблизиться с какой-нибудь соблазнительной коллегой, хоть и получал определенные сигналы. Любители выпить презирали его за воздержание – что-то не то с мужиком; перспективный женский пол поставил на нем крест – человек, судя по всем признакам, импотент или совсем уж примерный семьянин и конченый подкаблучник.

Только благодаря нехватке помещений Журову выпала счастливая карта сидеть в кабинете, предназначенном для первого заместителя, вакансия которого по неведомым причинам оставалась свободной. Из кабинета открывался великолепный вид на Москву-реку. После развода Журов перевез туда часть библиотеки, расставил фотографии, что создало атмосферу некой домашности… С недавних пор, когда Журов на одном из многолюдных корпоративов наконец отважился размочить алкогольное воздержание и сделал это ярко, в лучших традициях молодости, отношение коллег к нему стало меняться. А что, нормальный мужик, оказывается, свойский! И выпил со всеми, и на сцену вскарабкался, станцевал прикольно.

Одуревшие от работы, шума и суеты в своих опенспейсах сотрудницы как-то хором смекнули, что к Журову можно заглядывать на чай-кофе и заодно поболтать с ним в тишине и покое о всяком разном. Он искренне радовался любому визиту, был прилежным и неравнодушным слушателем, а в вопросах, касающихся мужчин, не раз выступал консультантом. Случалось, с пользой и по делу.

В офисе у лифта стояла Марина из маркетинговой службы, длинноногий ангел с чувственным ртом и блестящими глазами, по шкале Журова входящая в топ первых красавиц компании. Журов втянул живот, приосанился и расправил плечи.

– Здравствуйте, Борис, – поздоровалась она.

– Здравствуйте, Марина, – Журов отвесил легкий поклон и пропустил девушку вперед. – Это я по понятиям. Привык пропускать женщин вперед, – проворковал он, – а по этикету, вы же в курсе, да, что мужчина входит в лифт первым? Типа, если уж проваливаться в шахту, то ему.

Марина смотрела ему прямо в глаза. Складывалось впечатление, что она без труда читала его мысли: «Боже, какая фигура, какая грудь, глаза, губы».

– Знаете что, – неожиданно предложил он, – а не хотите ли выпить со мной кофе? У меня.

И вдруг она, так же как Ульяна много лет тому назад, тем же жестом положила руку ему на грудь и слегка постучала тонкими пальчиками:

– С удовольствием!

От разговора с Кароль Журов ожидал всего что угодно, готовился к уговорам, компромиссам, обсуждению вариантов, но что она грязно пошлет его, развернется и уйдет… Он сидел в оцепенении на скамейке Летнего сада и водил внезапно вспотевшими руками по идеально отутюженным белым брюкам, будто пытаясь разгладить стрелки. «Что такое на нее нашло? Как она могла поступить так со мной? Она вообще не ругается… матом в особенности… Неужели из-за моего отсутствия? Всего-то неделя, может, чуть больше… Мне же надо было подумать! Какая муха ее укусила?» Проблемы явно были в ней, он-то любит ее и собирается связать с ней жизнь. Чего она так разобиделась? Что ее не устроило? Ждать два-три года? Так надо было сказать! Судя по случившемуся, ему совсем не удалось донести свою мысль. Вероятно, стоит переждать день-другой, а потом еще раз встретиться и объяснить, разложить по полочкам преимущества своего плана.

…Кароль даже восхитили его цинизм и прагматизм. Он хотел договориться! И ни слова о любви! Предлагать женщине, которая вот-вот уезжает в другую, недоступную для него страну, жениться через три года, когда он каким-то мистическим образом окажется то ли в Бельгии, то ли в Швейцарии! А пока тайно приезжать к нему туристкой на случки! Какое счастье, что она первой не заговорила о женитьбе!

– Нет, мой дорогой Борис, приезжать к тебе я не буду! – кося глазами на его великолепный темно-синий блейзер, объявила Кароль. – Отнюдь не потому, что не смогу. Это-то как раз не проблема. Не захочу! Я сыта по горло твоим пьянством, эгоизмом, изворотливостью! Пошел ты на…

Журов встряхнулся наконец, поднялся со скамейки, несколько раз махнул руками от себя, словно стряхивая и отгоняя невидимый покров негатива. Первой мыслью было пойти домой, но, посмотрев на часы, он передумал и направился в сторону Невского, по Садовой мимо Михайловского сада. Перед «Баку» он замедлил шаг, но, поколебавшись, прошел мимо, прямиком в «Щель» «Метрополя». Там он взял двести граммов коньяка и бутерброд с икрой и огляделся в поиске места – свободно было только рядом с двумя пожилыми мужиками в мятых дешевых костюмах и в галстуках-селедках.

– Не возражаете? – спросил он и только тогда узнал Лифшица из «Вечерки». Тот был с главным редактором.

– Здравствуйте, молодой человек. Добро пожаловать к нашему огоньку!

– Ой, извините! Сразу и не узнал вас. Здравствуйте, Яков Самуилович! Я буквально на минутку! – Журов никуда не спешил, но пить коньяк рядом или вместе с Лифшицем в его планы никак не входило, поэтому он лихо опрокинул в себя стакан, в два присеста заглотил бутерброд и распрощался.

– Ты знаешь, кто этот юноша? – провожая его глазами, спросил Лифшиц.

– И кто же, позволь полюбопытствовать?

– Сын Толи Журова. Пару лет назад практику у нас проходил. С твоей, Миша, подачи.

– Весь в отца! Такой же пижон. Эх, пиджаки у этих Журовых роскошные!

На улице Журов закурил – сработала привычка хвататься за сигарету сразу после алкоголя. Двести граммов пока никак себя не проявляли. А хотелось бы! Проверил наличность – меньше десятки. Не густо, хватит на бутылку дешевого коньяка и шоколадку. С Витей? К Мише? В общежитие? А надо ли вообще к кому-то ехать? В четырех стенах сегодня не высидеть, что же тогда делать? Журов пересек Садовую и побрел в сторону Адмиралтейства. Как бы потушить пожар обиды, как бы придумать что-то такое, чтобы отвлечься от полученной оплеухи?

Решение пришло само собой – внимание привлекла высоченная девица, выбежавшая из телефонного автомата и скрывшаяся в ближайшем подъезде. Подняв глаза чуть выше, он прочитал небольшую вывеску: «Дом моделей». Опаньки, здесь же работает Ульяна! Может, пришло время?

Двушек в карманах не нашлось, но автомат не возражал против десятикопеечных. Ульяна была на месте.