Я понимаю, что получила эту мысль в наследство, но, как и куртка с чужого плеча, она не становится менее уютной.

В освещенном до боли ярким светом лифте мы стоим вплотную друг к другу и спускаемся вниз.

– Вот, – говорит Викинг. Я поворачиваю голову и вижу, что он протягивает маленький пластмассовый контейнер.

Я беру его и едва не роняю – контейнер оказывается неожиданно тяжелым. Откидываю две защелки. Внутри пистолет, лежащий в гнезде из черной пены.

Я продолжаю смотреть на пистолет, и тут рядом раздается мелодичный звон – двери лифта открываются. Перед нами подземная парковка, которая тоже слишком ярко освещена. Я понимаю, что это наш конечный пункт назначения, однако ни один из нас не двигается вперед.

– Там есть глушитель, – тихо говорит мне Викинг. – И патроны. Ты умеешь стрелять из него.

– Да, – слышу я свой голос. Думаю, умею. А она злая, эта штука. И так красиво сработана… Изящество линий наводит меня на мысли о теле Лалабелль.

Викинг смотрит на меня, но мой взгляд устремлен вперед.

– Портреты принадлежат своему создателю, оригиналу. Воспринимай это как авторское право. Лалабелль уполномочила тебя избавиться от других Портретов. Это разрешено. Если ты выведешь из эксплуатации Портрет кого-то другого, это будет незаконным уничтожением имущества. Если ты убьешь человека, это будет убийство. Даже не помышляй о том, чтобы сделать что-то такое. – Его голос убаюкивает, почти как колыбельная. Слова звучат ритмично. Знакомо. Наверное, он давно отрепетировал эту речь, думаю я.

– Не буду, – говорю я.

– Ты не сможешь, – поправляет Викинг и передает мне маленький серебряный кругляшок на короткой цепочке.

– Что это?

– Твой ключ, – говорит он. – Твоя машина в третьем отсеке.

Я влюбляюсь в нее, как только вижу. Она до ужаса уродлива. Бездушное белое чудовище, а не машина.

В ней нет ничего примечательного или человеческого. Она выглядит опасной, как работающий на полную мощность завод или как акула в открытом море. И быстрой. Я подхожу поближе, я настороже, но стараюсь не показывать этого. Как любое животное, думаю я, она почувствует мою панику и набросится. Кладу руку на ее крыло и представляю, как буду давить на педаль газа. Представляю, как подо мной будут шуршать покрышки. Представляю, как буду пролетать на красный свет и гудеть всем. И вдруг я понимаю, что все эти мысли доставляют мне удовольствие. Не помню, чтобы Лалабелль любила быструю езду. Я вообще не помню, чтобы она часто водила машину.

– Это полный автомат, – говорит Викинг и открывает дверцу.

Я сажусь на водительское место, бросаю очки и пистолет на пассажирское сиденье и оглядываю кожаный салон. Пахнет так, будто машина только что сошла с конвейера, и я чувствую к ней прилив нежности, как к родному существу.

– Как она работает? – спрашиваю я. Никаких кнопок нет, и отделанная орехом приборная панель абсолютно плоская.

Викинг наклоняется мимо меня и прикасается к панели. Потайной шов расходится и обнажает стеклянный экран. Из темноты выплывают зеленые слова.

«Добро пожаловать, – написано на экране. – Куда едем сегодня?»

– У нее есть ручное управление? – с надеждой спрашиваю я.

– Только на экстренный случай, – говорит Викинг и нажимает на маленькую скрытую кнопку под приборной панелью.

Наружу выезжает еще одна панель, и со щелчком раскладывается рулевое колесо. Я опускаю голову и смотрю вниз, где из ниши уже вылезли две педали.

– Водить-то я буду сама, – говорю я и улыбаюсь ему, как я надеюсь, снисходительной улыбкой.

– Попробуй, – говорит он. – Но машина вряд ли тебе позволит. Ручное управление существует только для душевного спокойствия пассажиров.

– Гм. – Мне вдруг поскорее хочется уехать. – Это всё?

– Почти, – говорит он, и впервые за все время щетина вокруг его рта складывается в некое подобие улыбки. Я устремляю на него встревоженный взгляд. К моему облегчению, его лицо неподвижно. Может, он просто щелкнул челюстью.

– Что? – раздраженно говорю я. – Что еще?

– В бардачке бювар[4]. Там вся информация, чтобы отследить всех остальных и разобраться с ними. Я уже ввел первый адрес, но после этого тебе придется вводить пункт назначения самой. Если понадобится связаться с нами, будешь делать это через систему сообщений на приборной панели. Если будет заканчиваться энергия, найдешь «Топэль» в мини-холодильнике.

– Топливо? Для этой машины?

– «Топэль». Это торговая марка. Это то, что дает тебе силу.

– Я его ем?

– Это то, что дает тебе силу, – повторяет Викинг. Звучит как девиз.

– Отлично, – говорю я. – Ладно, пусть так.

Я закрываю дверцу у него перед носом, надеваю очки и тыкаю пальцем в мерцающий экран на приборной панели. Мне сообщают, что я могу выбрать любую музыку; что я могу сделать телефонный звонок, если надо, или отправить сообщение по электронной почте. Мне рекомендуют хорошие рестораны в округе и вдохновляют цитатой дня.

«НЕ ДУМАЙ, ПРОСТО ДЕЛАЙ».

– Ладно, – говорю я и прокручиваю экран вниз.

Я узнаю, что снаружи солнечно, что температура двадцать семь градусов, что движение довольно свободное, что сегодня Международный день борьбы с ядерными испытаниями и что в этот день умер Улисс С. Грант, родилась Ингрид Бергман, а «Битлз» дали свой последний концерт – правда, все это в разные годы. После того как мне выдается вся эта информация, меня снова спрашивают о том, куда ехать.

Я устанавливаю свои предпочтения на «быстро». Со щелчком оживает двигатель. Я откидываюсь на спинку и жду.

И жду.

Через какое-то время Викинг вежливо стучит в окно. Я нажимаю кнопку и на дюйм опускаю стекло.

– Ты должна застегнуть ремень безопасности, – говорит он. – Иначе машина не двинется в места.

Я киваю и начинаю закрывать окно, но он хватается на край стекла и останавливает его.

– На полпути к Баббл-сити есть кафе. «У тети Джулии». Там подают три вида мороженого.

– И?..

– Мне надо знать, какое вкуснее.

Я хмурюсь, глядя на него.

– Это нужно Лалабелль?

– Нет. Мне. – Он лезет в нагрудный карман и достает несколько хрустящих банкнот.

Я наблюдаю за его лицом, но по нему ничего нельзя прочесть, и через секунду я выхватываю у него банкноты и одновременно застегиваю ремень. Едва замок щелкает, машина трогается с места. Викинг поднимает руку, но я просто киваю. Мои пальцы крепко сжимают деньги.

Снаружи ярко сияет солнце; оно сразу заполняет салон жаром и светом, едва я выезжаю из гаража. Система автомобиля изо всех сил пытается этому противостоять, стекла темнеют до серого оттенка, начинают крутиться невидимые вентиляторы, однако я все равно на какое-то время чувствую себя ослепленной. Передо мной гравиевая дорога, обрамленная высокими живыми изгородями, и по мере того как машина набирает скорость, высокие металлические ворота на другом конце дороги становятся все ближе и больше.

Я, шипя, оглядываюсь на виллу.

Я не хочу уезжать! Я хочу закричать: «Лалабелль! Не заставляй меня уезжать!»

Машина увеличивает скорость, и из-под колес летит гравий. Я еду все быстрее и быстрее. Ворота все еще плотно закрыты. На секунду мне кажется, что какой-то скрытый механизм заклинило и мое путешествие закончится здесь, в самом начале, грудой искореженного металла и огнем, однако в последний момент ворота разъезжаются и я без всяких церемоний вылетаю в мир.

Вся зелень остается позади, в поместье. Когда я оглядываюсь, вижу только верхушки обстриженных деревьев над пыльной бетонной стеной. Чем дальше я уезжаю, тем больше поместье напоминает крепость, гигантскую и неприступную.

Асфальт под колесами ровный, и хотя на дороге вполне могли бы уместиться три полосы движения, все полотно в моем полном распоряжении – единственная прямая линия, конца которой не видно. Следующий час я провожу на сиденье, подтянув ноги к груди и уткнув лицо в колени.

Это странно – узнавать свое тело, которое одновременно и хорошо тебе знакомо, и абсолютно ново. Я решаю, что разумно начать с базовой механики, и некоторое время занимаюсь дыхательной практикой и вслушиваюсь в биение сердца. Когда мне это надоедает, принимаюсь перебирать музыкальные каналы. Распаковываю пистолет и прикручиваю к нему глушитель. Я бы с радостью попрактиковалась в прицеливании, но в машине мало места, хотя салон и рассчитан на пятерых.